«Существует понятие буллинга и понятие следования субкультурных брендов. Например, в Великобритании существует понятие чев. Чев — это пацан-гопник, гопота такая. Вот чевы, они носят треники Adidas и что-нибудь от Burberry. И мне говорили в последнее время от Gucci. Вот обязательно нужно иметь шарфик от Burberry или кепку от Burberry. Вот такое крутое сочетание, кстати, на эту тему Симачев довольно много играл все, сочетание гопнической культуры и высокой культуры. И тот же Гоша Рубчинский, он тоже с этим играл. Поэтому всегда будут в подростковой среде какие-то определенные бренды, как культовые, которые всем нужно носить, так и антикультовые, которые не нужно ни в коем случае носить».

«Существует понятие буллинга и понятие следования субкультурных брендов. Например, в Великобритании существует понятие chav. chav — это пацан-гопник, гопота такая. Вот «чевы», они носят треники Adidas и что-нибудь от Burberry. И мне говорили в последнее время от Gucci. Вот обязательно нужно иметь шарфик от Burberry или кепку от Burberry. Вот такое крутое сочетание, кстати, на эту тему Симачев довольно много играл все, сочетание гопнической культуры и высокой культуры. И тот же Гоша Рубчинский, он тоже с этим играл. Поэтому всегда будут в подростковой среде какие-то определенные бренды, как культовые, которые всем нужно носить, так и антикультовые, которые не нужно ни в коем случае носить».

«Для меня существует единственный критерий, когда ведущий может вмешиваться в ход дискуссии. Это когда другого человека начинают оскорблять за то, что он не может в себе изменить. Там цвет кожи, цвет волос. Если у него болезнь эндокринной системы, он свой вес не может изменить. Это вещи, над которыми запрещено смеяться, а тем более ставить в вину. В остальном можно все. У меня за 17 лет работы на прямых эфирах на радио и телевидении всякое бывало. Но выводил из студии человека я один единственный раз. Когда человек, назвавшийся православным демографом, начал издеваться над американским демографом, социологом с греческой и потому, действительно, немножко смешно для русского уха звучащей фамилией. Он стал просто заведомо унижать человека, о котором он не имел понятия. Я на это реагирую, обычно, спокойно: глупость сказать может любой, и я в том числе. Но если ты сказал глупость, то изволь взять свои слова назад и извиниться. Человек не извинился, я второй раз предложил ему сделать то же самое. И когда в третий раз ничего не изменилось, я предложил либо покинуть помещение, либо не покидать, но тогда пребывать в статусе оскорбленного действием. Человек не пожелал быть оскорбленным действием и просто ушел из моей студии».

Дмитрий Губин телерадиоведущий, публицист «Я вообще считаю, что все методы увековечения памяти, принятые в XIX, отчасти в XX веке, все эти памятники, мемориальные доски, наименования улиц, городов, мостов — это просто мусор. Спасибо, я пожил в эпоху, когда город Ижевск был переименован в город Андропов, известно, чем это все окончилось. Маннергейм оставил по себе гигантскую совершенно память. Эта память состоит в том, что его знает в Петербурге каждая собака, что все, кто едут на Корейский перешеек, конечно, шарят глазами в поисках линии Маннергейма укрепленной. Привозят из Финляндии великолепный, кстати, том Маннергейма, там глаза лезут на лоб, потому что когда я его открыл где-то на эспланаде в книжном магазине, там Манергейм вместе с Гитлером. Манергейм оставил после себя огромную трагедию, которую, если уж увековечить ее память, то снимать фильм, конечно, нужно по ней. Представьте себе человека между молотом и наковальней. Человека, которого можно разглядеть на снимках инаугурации Николая Второго: он там идет в почетном карауле рядом с русским императором, патриот России, русский офицер, который потом попал в Финляндию, которая, в общем, была сильно пронемецкой страной, он должен был выбирать на стороне кого — Сталина или Гитлера. И вот он вертелся как уж на сковородке. И это, конечно, трагедия такая очень высокая. А то, что касается доски, — это реакция на Кадырова, не единственная, кстати. Вон намалевали, с моей точки зрения, абсолютно бездарно, абсолютно бессмысленно на трансформаторной будке рядом с мостом Кадырова огромное граффити с полковником Будановым, тем самым, который был осужден за пытки, за убийство чеченской девушки. Мне эти все реакции жутко не нравятся, отвратительно просто, потому что они давным-давно померли. Умерла, так умерла, больше к этому возвращаться нечего».

«Павленский создал фантастическую совершенно систему, что государство, делая любой ход против него, проигрывает, а не делать этот ход государство не может, потому что Павленский сделал технологию двойного предназначения. С одной стороны, в создании своих произведений он использует те материалы, которые раньше художники не использовали. Я имею в виду вовсе не канистру с бензином, а такие материалы, как задержание, арест, применение силы, заключение под стражу. Он этим пишет картину современности точно так же, как гвоздями, молотком и брусчаткой на Красной площади. И второе, что сделал Павленский, как только к нему применяются какие-то меры принуждения, он мгновенно государство обыгрывает. Его допрашивал в Петербурге после подожженных покрышек на канале Грибоедова довольно умный следователь. Я читал эти протоколы, это был просто манифест торжествующего художника, на фоне которого любой представитель государства выглядел заведомо проигравшим. Поэтому лучшее, что государство может сделать — это по минимуму играть с Павленским в его игры».