Допустимо ли вмешательство в личную жизнь политиков?

Суд поразил тот факт, что национальные органы власти, сторона обвинения, суды ни разу прямо не заявляли, соответствовали ли предположения о связи господина В. и господина К. действительности или нет, и не сделали никаких выводов по этому поводу. Они не только отказали в удовлетворении ходатайства заявителя о проведении допроса потерпевших с целью установить их сексуальную ориентацию, но они даже не задавали вопросы на эту деликатную тему потерпевшим или возможным свидетелям

Европейский Суд по правам человека (далее — Суд) признал, что российские власти нарушили право на свободу выражения (статья 10 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод) екатеринбургской журналистки Яны Порубовой, осужденной в России за клевету на основании опубликованного ею материала «Гей-скандал в Белом доме».

Целая страница газеты журналистки была посвящена серии статей, разоблачающих предполагаемую растрату денег из областного бюджета.

Господин К. являлся членом областной Думы и служащим в представительстве области в Москве, и якобы имел связь с господином В. В статье были указаны определенные факты и детали, такие как дата и номер распоряжения, подписанного господином В., названия вовлеченных компаний, суммы и цена на квартиру и ее точное местоположение в г. Москва.

При рассмотрении вопроса местные суды проигнорировали тот факт, что распределение бюджетных средств было очевидно важным вопросом для общественности. Далее Суд отмечает, что вопрос о предполагаемой растрате денежных средств остался вне поля зрения стороны обвинения.

Обвинение основывалось только на гомосексуальной связи между господином В. и господином К. Однако, по мнению Суда, этот аспект не может быть отделен от основной идеи статей. Оценивая опубликованный материал в целом, Суд признает, что основной акцент в оспариваемых статьях был явно сделан на подозрительных сделках, включающих бюджетные средства, принимая во внимание, что ссылка на гомосексуальные отношения господина В. и господина К. использовалась не столько для того, чтобы придать правдоподобие событиям, а скорее для того, чтобы объяснить, почему была использована такая схема, что господин К. мог стать основным получателем.

Суд считает, что поскольку как господин В., так и господин К. были профессиональными политиками — глава областного правительства и член областной законодательной власти, соответственно, - каждый их поступок и каждое слово неминуемо и преднамеренно подлежат пристальному рассмотрению как журналистами, так и в целом общественности. Это подчеркивает, что право на распространение информации, которое является существенным правом в демократическом обществе, может даже распространяться на аспекты частной жизни публичных лиц, особенно, если речь идет о политиках.
Как было указано выше, Суд признал, что целью оспариваемых статей было содействие дискуссии по вопросу общественного интереса. Соответственно, российские суды должны были показать «настоятельную общественную необходимость» для вмешательства в право заявителя на свободу выражения мнения, но не смогли этого сделать.

Суд поразил тот факт, что национальные органы власти, сторона обвинения, суды ни разу прямо не заявляли, соответствовали ли предположения о связи господина В. и господина К. действительности или нет, и не сделали никаких выводов по этому поводу. Они не только отказали в удовлетворении ходатайства заявителя о проведении допроса потерпевших с целью установить их сексуальную ориентацию, но они даже не задавали вопросы на эту деликатную тему потерпевшим или возможным свидетелям. В решениях национальных судов не упоминалось, были ли господин В. и господин К. гомосексуалистами и действительно ли у них была связь в городе Москва. Более того, суды не проверили, фактически осознавала ли заявитель о несоответствии действительности самого предположения. Они отказались принять во внимание материал, который заявитель пыталась приобщить к делу, чтобы продемонстрировать, что у нее было достаточно оснований поверить, что у господина В. и господина К. любовная связь.
 

Более того, что касается обвинения в оскорблении, Суд отмечает, что обязательным условием для правовой характеристики определенного заявления, составляющего уголовно наказуемое оскорбление, в соответствии с Уголовным кодексом РФ является наличие нецензурных слов. Однако, такие слова не были указаны ни в обвинении, предъявленном стороной обвинения, ни в решениях внутригосударственных судов. Заключением экспертов, подготовленным следствием, также не установлено таких неприличных слов в тексте. Эксперт только заявил, что «Терпимость ... нетипична для российского менталитета» и что русский язык содержит значительное количество отрицательно оценочных и грубых терминов для описания гомосексуалистов. Как бы то ни было, Суд не может определить такие отрицательно оценочные или грубые термины в тексте оригинальной статьи. Даже слово «гомосексуалист» - которое, как представляется, является самым неприятным термином в статье — было использовано в риторическом вопросе без ссылки на господина В. или господина К. Следовательно, Суд проводит различие между настоящим делом и другими, в которых осуждение заявителя за использование ругательств или даже нецензурного языка для описания жизни других лиц не было признано нарушением статьи 10.

Суд отмечает, что национальные суды не выполнили своей обязанности по обеспечению «приемлемых и достаточных» оснований для признания заявителя виновным. При оценке пропорциональности вмешательства необходимо также учитывать характер и тяжесть наказания. В этом отношении Суд отмечает, что заявитель была приговорена к 1,5 годам исправительных работ с удержанием части ее зарплаты. Очевидно, что наказание заявителю было суровым, особенно с учетом наличия других менее суровых альтернативных видов наказания, таких как штраф, в национальном законодательстве. Тот факт, что заявитель была освобождена от наказания, не меняет сделанное судом заключение, в связи с тем, что само освобождение от исправительных работ было просто счастливым совпадением в форме амнистии, которая применялась ко всем несовершеннолетним и женщинам, осужденных за различные преступления в соответствующий период времени, и цель которой не заключалась в исправлении ситуации заявителя.