«Это два несколько разных сюжета. Проверки всех учебных программ, в которых встречается страшное слово liberal начались, насколько мне известно, осенью прошлого года и проходили в разных вузах, везде, где этот термин удалось в учебных документах, планах и программах обнаружить, это одна история. А вторая история — это запрос МВД по списку о нескольких преподавателях, сотрудниках, которые работают в Шанинке. По поводу первого сюжета мне особенно сказать нечего, потому что я в Шанинке не преподаватель, а по поводу второго, опять же насколько мне известно, бумага эта ссылается на расследование дела по статье 159.4 УК, это то, что известно как дело Зуева и Раковой, в рамках него и запрашивают информацию по целому ряду людей. Насколько мне сообщили, моя фамилия там тоже есть. Я могу сказать две вещи: ко мне лично никто не обращался, это запрос не к людям, это запрос к организации; к той программе, проекту, который является предметом следовательского внимания, я никакого отношения не имела. Она касалась, насколько я помню, повышения квалификации школьных учителей, я не занимаюсь ничем подобным. Но, как вы понимаете, это не мешает следственным органам запрашивать ту информацию, которую они считают нужной».

«Надо сказать, что любая платформа или любая соцсеть, в которую приходили русскоязычные пользователи, быстро становилась политизированной. Чем меньше площадок, например, в СМИ для высказывания мнений, вообще, для разнообразного творчества, необязательно даже политического, тем больше потребность где-то как-то себя самовыразить. По той же причине, по какой в русскоязычном Facebook было много политики, в YouTube стало появляться альтернативное телевидение. На самом деле это очень давнее явление, еще со времен «Живого журнала», который тоже до прихода туда большого количества русских пользователей был для подростков, которые писали там свои дневники о своих переживаниях. Даже Instagram, который вообще для котиков и красивых картинок, для продаж чего-нибудь симпатичного, даже он в русских руках тоже быстро стал политизированным и общественно осознанным. У меня в TikTok не было аккаунта и сейчас нет, я о нем знаю больше от детей, но я тоже обратила внимание на то, что кроме танцев под музыку и демонстрации рукоделия, там были и разнообразные политические высказывания».

«В самом конце второго созыва я была помощником депутата, который был заместителем председателя комитета по информационной политике. И я была тем типом помощника, который работает вместо депутата. Он был занят избирательной кампанией, это был конец созыва, он был в Петербурге, в одномандатном округе баллотировался, а я за него ходила на комитет. Когда он выборы не выиграл, то я почти два месяца занималась сдачей его рабочего места. Это оказалось удивительно сложное, многоступенчатое занятие. Выборы проиграть легко, а формально перестать быть депутатом, оказывается, трудно — технику надо было сдавать, документы в архив. В третьем созыве, когда я работала в аппарате фракции „Отечество — вся Россия“, то я была таким помощником, который знает, что он помощник, а работает на фракцию. То есть де-факто я была внутренним аналитиком для фракции, писала им всякие бюллетени, положения о содержании законопроектов, а значилась я помощником то одного депутата, то другого».

«Значительная часть помощников — это секретари на телефоне, то есть люди, которые сидят в приемной, в кабинете депутата и отвечают на звонки, принимают почту — то, что в бизнесе называется PA (personal assistant). Часть помощников фактически выполняет работу депутата. Депутат может быть занят какими-то своими делами, он может преимущественно находиться в регионе, а не в Думе. Помощник за него ходит на заседания комитетов и комиссий, принимает участие в обсуждении законопроектов. Он может писать эти законопроекты или поправки — в общем, быть таким фактическим депутатом. Есть помощники, которые переходят от депутата к депутату, потому что это люди годами и десятилетиями работающие в Думе — те, кто обладает знаниями о парламентской жизни. Есть помощники, которые получают зарплату, но в Думе не появляются — это какие-то знакомые или родственники депутата. С точки зрения статуса — это госслужащие категории Б, они являются государственными служащими со всеми ограничениями и со всеми привилегиями, которые к этому прилагаются. Есть, кстати, помощники, которые устроены помощниками депутата, а работают, например, в аппарате фракции. Если фракции не хватает ставок в своем собственном аппарате, они добирают таким образом себе рабочие руки. Процитирую мудрость Александра Алексеевича Котенкова, бывшего представителя президента в Государственной думе, который говорил, что в Думе 150 депутатов занимаются законотворчеством, 150 занимаются своими делами и 150 ничем не занимаются. Вот какие депутаты, такие у них и помощники. В мое время зарплаты были низкими, и основным достоинством этой работы была дешевая думская столовая. Интересно было, ну и это было уже, слава богу, 20 лет назад. Для начинающих юристов, политологов, людей, которые хотят заниматься пиаром или government relations это прекрасная работа».

«Во-первых, пока не видно никаких следов того, что эта кампания действительно каким-то образом реализуется. Письмо ряду инстаграмеров от имени главврачей прозвучало и вызвало некоторую информационную волну, но пока не то, чтобы видно, что это на кого-то подействовало. А что касается переименования QR-кодов во что-нибудь другое, ну, во-первых, в самом проекте закона они называются «двухмерными кодами». Во-вторых, если об этом и надо было задумываться, то, может быть, немного раньше, потому что термин уже ушел, что называется, в народ. Придумать какое-то новое слово, которое будет воспринято и вытеснит предыдущее… Во-первых, неизвестно, будет ли это иметь какой-то эффект. В Европе эти штуки называются санитарными пропусками или зелеными пропусками, но, как мы видим, это не то чтобы как-то меняет соотношение тех, кому это нравится и кому это не нравится. Но, самое главное, что такие вещи нужно придумывать до запуска практической части, до того, как вносится законопроект, до того, как людям рассказывают, что теперь они не смогут, как в Казани, войти в троллейбус без такого рода пропуска. С одной стороны, конечно, не могут не радовать признаки хоть какой-то обратной связи, то есть, видимо, разлитое в обществе недовольство все-таки проявило себя достаточно внятно, чтобы лица, принимающие решение как-то задумались. С другой стороны, трудно себе представить, что можно сейчас изобрести какой-то волшебный фокус и перевернуть эту пирамиду общественно мнения абсолютно с ног на голову».