Патриарх Кирилл отчасти реабилитировал Чарльза Дарвина. Комментарий Георгия Бовта

Глава РПЦ заявил, что теория эволюции не противоречит божьему замыслу. Ранее помощник премьера РФ Муслим Хучиев призвал исключить ее из школьных учебников, так как она «ошибочна» и способствует «духовному разложению детей». Дарвин теперь реабилитирован в глазах церковников?

Патриарх Московский и всея Руси Кирилл заступился за теорию Дарвина. Он считает, что она не противоречит божьему замыслу. «Говорили, что эволюция против божьего замысла — она не против божьего замысла, а свидетельствует о невероятном божественном замысле, когда человек своими силами, опираясь на внешние факторы, может развиваться таким образом, как это произошло в результате эволюции. Поэтому для меня эволюция — даже Дарвин, который, кстати, был очень верующим человеком, — никогда не была фактором антирелигиозных аргументов», — сказал патриарх во время посещения территории «Сириус». Ранее председатель патриаршей комиссии РПЦ по вопросам семьи, защиты материнства и детства иерей Федор Лукьянов заявил, что теория Дарвина может «ввести в заблуждение» детей. Тем самым он поддержал предложение экс-премьера Чечни Муслима Хучиева об исключении эволюционной теории из школьной программы. Хучиев заявлял, что теория эволюции идет вразрез с религией и приводит к духовному разложению детей.

Патриарх Кирилл подал пример не только чисто человеческой мудрости, но и политической, попытавшись успокоить страсти, разгоревшиеся в консервативной среде. Притом что профильное министерство решило на данную тему отмолчаться, как будто вопрос преподавания в школе теории Дарвина его не касается. Чиновники от образования, да и ученые могли бы дать вполне профессиональный ответ, указав, в частности, на то, что теория эволюции, в которую, как показывают опросы, значительное число россиян не верят, уже давно получила строго научное обоснование. В том числе она давно доказана на генетическом уровне. Вместо научного ответа получился философский — от предстоятеля РПЦ. И, кстати сказать, в рамках какого-нибудь философского курса или курса истории религии, в том числе и о «божественной теории происхождения человека», учащихся вполне можно было бы информировать. Не в порядке опровержения Дарвина, разумеется.

Наряду с патриархом вполне взвешенную позицию занял и глава Синодального отдела по взаимоотношениям церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда, выступив против запрета преподавания в школах теории эволюции. По его словам, нужно не ставить вопрос о запрете преподавания отдельных теорий и концепций, а задумываться о «глубоком представлении многообразия как научного мира, так и способов познания, которые не сводятся только к научному». Строго говоря, тут он прав: помимо научного познания мира можно выделить еще как минимум обыденное, философское — не обязательно материалистическое, кстати, а еще художественное и социальное.

Что касается высказывания патриарха Кирилла о том, что Дарвин «был очень верующим человеком», а также Владимира Легойды об отсутствии противоречия между наукой и религией, каковое, по его мнению, было навязано в эпоху Просвещения, то тут все сложно.

Дарвин в своих работах не поднимал вопроса о мироздании в целом. Не те были времена. Однако по мере проработки теории эволюции он все больше осознавал ее противоречие с господствовавшими тогда религиозными взглядами. Как признавался он в одном из писем: «Я пришел к еретическому заключению, что независимо сотворенных видов не существует и что виды суть только сильно выраженные разновидности».

Можно говорить о том, что Дарвин однозначно не признавал представление о боге как создателе живой природы. Вот что, например, он писал английскому геологу Ляйелю: «Я много размышлял над тем, что вы говорите относительно необходимости постоянного вмешательства творческой силы. Я не усматриваю этой необходимости; а допущение ее, я думаю, сделало бы теорию естественного отбора бесполезной».

Взгляды Дарвина довольно сильно менялись в течение жизни и по мере научной работы. В молодости он был действительно довольно религиозен. Однако по тем временам все же придерживался относительно свободных взглядов. Он ходил в англиканскую школу и даже планировал получить сан священника. Соответственно, изучал богословие. И именно богословские книги, по иронии судьбы, зародили в нем первые сомнения.
Постепенно, по его собственному признанию, он «пришел к сознанию того, что Ветхий Завет с его до очевидности ложной историей мира, с его вавилонской башней, радугой в качестве знамения завета и [прочими вещами] заслуживает доверия не в большей мере, чем священные книги индусов или верования какого-нибудь дикаря».

Смотрите также:

Как защититься от атак злоумышленников?

Вымогание выкупа, потеря данных: что еще могут мошенники?

Эффективные технологии нового поколения

Импортозамещение технологий: плюсы и минусы

Как не стать легкой добычей злоумышленника

Как компаниям минимизировать потери в текущих реалиях?

Впрочем, публично ученый всегда проявлял крайнюю осторожность в высказываниях о религии, утверждая, что его взгляды по этим вопросам являются его «частным делом». Любопытно его письмо Карлу Марксу в 1880-м, за два года до смерти: «Я всегда сознательно избегал писать о религии и ограничил себя областью науки. Впрочем, возможно, что тут на меня повлияла больше, чем следует, мысль о той боли, которую я причинил бы некоторым членам моей семьи, если бы стал так или иначе поддерживать прямые нападки на религию».

Эволюция взглядов Дарвина в течение жизни была скорее движением от англиканства к агностицизму. Хотя ряд исследователей считают, что он к концу жизни пришел все же не к агностицизму или атеизму, а к деистическому мировоззрению, когда, с одной стороны, признается существование бога, но с другой, отрицаются любые догматы. Кстати, Маркс, большой почитатель ученого, хотел посвятить Дарвину второе издание «Капитала», но тот ответил учтивым, но уклончивым письмом.

А еще вдогонку можно высказать предложение, чтобы наряду с теорией эволюции Дарвина учащимся хотя бы факультативно рассказывали о его внутренних исканиях, противоречивых взглядах, о том, что, ставя сложные вопросы, он отдавал себе отчет в том, что на них не может быть простых ответов. И что далеко не на все вопросы бытия мы можем вообще получить готовые ответы. Тем более такие, которые бы заранее легко ложились в строго предписанную картину мира. Впрочем, наверное, это уже было бы чересчур.