Компания работает 33 года, она недавно провела IPO. Почему оно понадобилось? Насколько вырос оборот? Что такое критическая инфраструктура в финансовой сфере и какова ситуация с ней в России?
Генеральный директор компании «Диасофт» Александр Глазков. Фото: пресс-служба
«Диасофт» — третья российская IT-компания, успешно прошедшая IPO. На фоне новых сообщений об отключениях сервисов Microsoft главный редактор Business FM Илья Копелевич поговорил с генеральным директором компании Александром Глазковым об угрозах и о возможностях, особенно в критических областях.
Генеральный директор компании «Диасофт» Александр Глазков. Компании 33 года, и ее знают практически все, кто работает на IT-рынке, в банковском секторе, потому что уже 33 года «Диасофт» создает, развивает и развивается вместе со всем финтехом и такая основная российская IT-компания в этой области. Пару месяцев назад вы провели IPO. В бизнес-теориях говорят, что IPO бывает через пять-десять лет, у вас через 33 года, то есть вы успели создать, вырасти, превратиться в бренд, и через 33 года IPO. Почему оно понадобилось?
Александр Глазков: Понадобилось прежде всего потому, что сейчас на IT-рынке происходят глобальные изменения, есть два основных драйвера. Первый — импортозамещение, конечно же, и очень много надо делать, и колоссальные возможности для нашей компании, колоссальные потребности рынка, от нас что-то ждут. Есть вторая тема, которая называется новыми стандартами IT-индустрии или цифровой трансформацией, а президент России Владимир Путин это назвал экономикой данных. То есть преобразование бизнесов, экономики, которому требуются новые IT-подходы, стандарты, продукты и прочее.
То есть вам нужен капитал, чтобы увеличить производство?
Александр Глазков: Капитал не нужен, нам нужна узнаваемость. Каждый раз все так удивляются, потому что есть такой стереотип, что нужны деньги, но, понимаете, мы привлекли деньги в размере приблизительно нашей годовой прибыли, у нас много прибыли.
Самые важные деньги всегда — это дополнительные, потому что те, которые есть, они позволяют делать то, что есть. Если ты хочешь что-то такое создать новое, нужны дополнительные.
Александр Глазков: Мы же раньше были в состоянии делать и без привлечения дополнительных денег и никогда этим не занимались.
Но сейчас-то мы думаем, что от вас ждут гораздо больше, чем вы делали?
Александр Глазков: Согласен. Узнаваемость — это все-таки тема номер один, потому что мы выходим сильно за пределы финансового рынка. Вы сказали, что нас хорошо знают, мне казалось, что нас не так хорошо знают, несмотря на 33 года.
Вы хорошо известны в узкой среде.
Александр Глазков: В узкой среде очень широко известны, согласен. А нам надо выходить на другие индустрии. Мы работаем с крупным сектором экономики, то есть там, где средний чек — это в лучшем случае десятки миллионов, иногда сотни миллионов для проектов, для тех решений, которые мы делаем. Крупные, им очень трудно даже не то что доверить свои деньги, хотя они большие, а, на самом деле, еще свое будущее. Потому что сейчас очень большая зависимость от IT для развития бизнеса, для конкуренции и так далее.
Сменить провайдера — это очень сложно.
Александр Глазков: Доверить неизвестной компании. Сейчас надо не сменять провайдера, а выбирать провайдера услуг в силу импортозамещения этого драйвера. И непонятно, на кого, и тяжело разбираться, кто большой, кто сильный, кто способный. Крупный работает с крупными, нам эта узнаваемость, IPO дает именно очень мощный такой позитивный штамп.
Где-то лет десять с небольшим назад я читал, что вы хотели развиваться на международных рынках. Вы открывали филиалы, отделения, продвигали свой продукт на рынках Азии в первую очередь. Сейчас от этого что-то осталось?
Александр Глазков: Осталось, идет развитие приблизительно такими же темпами, как в России, то есть мы прирастаем на 30% в год, но с очень маленького уровня, потому что нас как бы сбили на взлете. Пандемия наступила, а в том секторе, в котором мы работали, это все-таки проектные решения, надо было присутствовать на этих рынках. Все, что мы сделали, фактически обнулили, весь эффект присутствия, успешные проекты, которые мы сделали в Индонезии, во Вьетнаме, в Монголии, то есть у нас ряд был успешных проектов, в этот момент — раз, и на несколько лет все заглохло. Сейчас мы все это восстанавливаем.
Политическая обстановка не повлияла никак?
Александр Глазков: Сейчас нет. Вот мы видим, на этих рынках не влияет.
Теперь к тому самому импортозамещению. Вы делаете системный продукт для банков, причем делаете давно и существуете рядом с Oracle и SAP...
Александр Глазков: Я поправлю: мы делаем не системные продукты, а бизнес-приложения или прикладные продукты, то есть на которых работают сотрудники банка. Это интерфейсы, на них работают люди, что-то автоматически делается там, принятие решений по выдаче кредиток, к примеру, и прочее. Но тем не менее это верхний слой, а под капотом...
А что под капотом?
Александр Глазков: Системный продукт.
Oracle и SAP?
Александр Глазков: Oracle — это же компания, часто Oracle больше всего известна как система управления базами данных, то есть там, где эти данные хранятся, там, на самом деле, не только хранятся, иногда обрабатываются, то есть оттуда их можно считать, положить, без этого нельзя. Есть операционная система или даже ниже — Astra Linux. Это все системные продукты. Какие-то продукты по безопасности, что делают Positive Technologies. Это все системный ряд, без них жизнь невозможна в этом мире, машина не поедет, но машина все равно нужна.
На что вы нацелены, чем занимаетесь? Есть соответствующий указ, все крупные компании и корпорации к концу 2025 года должны перевести критическую инфраструктуру, IT-инфраструктуру на отечественный софт. То есть «Диасофт» делал то, что, например, в машине видишь на доске прибора, не то, что под мотором. Вы сейчас делаете то, что скрыто от наших глаз?
Александр Глазков: Да, очень много делаем. Другое дело, надо учитывать, что IT-ландшафт, на самом деле, большой и сложный, он нарабатывался десятилетиями в этих организациях. И сменить его за год, хотя времени было два-три года или даже с 2014 года, потому что государство намекало, давало рекомендации. Но у нас рекомендации не работают, поэтому никто с точки зрения импортозамещения ничего особо не делал или очень мало делали, потому что это не помогает бизнесу, хочется что-то делать, чтобы конкурировать, выигрывать, создавать новые банковские продукты, если мы говорим о банках и прочее. Поэтому этим всегда занимались, и мы с нашими клиентами этим занимались, а импортозамещением не занимались. В 2022 году надо было уже заняться, появилось уже на законодательном уровне, но есть нюансы, потому что, конечно, за такой короткий срок невозможно решить задачу в полном объеме. Поэтому она решается в очень ограниченном формате. Во-первых, не всеми участниками рынка, многие освобождены от этого закона, то есть ориентация идет прежде всего на государственные структуры, в том числе системообразующие. Это в части критической инфраструктуры, размер которой, какая критическая, какая некритическая, пока на данном этапе определяет сама организация. Кто-то сделал поменьше, кто-то чуть побольше. Конечно, не идет речь о том, чтобы приобрести реальную, рекомендованную импортонезависимость до конца 2025 года.
Что такое критическая инфраструктура в финансовой сфере?
Александр Глазков: Банки определяют это по-разному, но я бы сказал, к примеру, расчеты — это критическое. Если вы или юридическая организация захотели куда-то перевести деньги, а банк не смог в течение ожидаемого срока, он сейчас очень короткий, так как мы уже привыкли, что платежи для физических лиц происходят мгновенно, для юридических чуть дольше, но тоже быстро. Вот если банк не сможет это сделать, то это колоссальный кризис. Банки еще и зависимы от паники, к примеру.
Система расчетов до сих пор оперировалась иностранным программным обеспечением?
Александр Глазков: Нет, проблема не в этом. Как раз в финансовой сфере тот слой, которым мы занимаемся, то есть прикладные продукты, это в основном тотально российское программное обеспечение. Но оно под капотом имеет иностранный мотор.
Как это так?
Александр Глазков: База данных, операционные системы и еще сопутствующие продукты такого системного назначения. Частично и прикладные.
То есть приложения наши, а база данных в самом банке не российская. А это во всех банках так? Есть хоть один банк, у которого сама матрица российская?
Александр Глазков: Раньше точно не было, сейчас уже что-то начинает происходить, но это было и не нужно. Почему? Потому что баз данных для таких нагруженных систем, а наши банки — это очень крупные организации с огромным объемом расчетов, сумасшедшим, то есть когда происходит обработка для ретейла колоссальными объемами, даже в мире это огромная нагрузка.
Потом это все еще должно храниться.
Александр Глазков: Огромные объемы базы данных, все правильно, да. Огромная пользовательская нагрузка, то есть иногда там сотни тысяч и даже миллионы клиентов, и все с банковской системой фактически сейчас общаются в рамках цифровой трансформации. Это все огромная нагрузка на систему. Для этого в мире используется база данных Oracle или Microsoft SQL. Российского там не было.
Microsoft как бы порадовал отключением целого ряда сервисов для российских корпоративных клиентов. Скажите, пожалуйста, а может нечто подобное произойти со стороны только что упомянутых Oracle, SAP, того же Microsoft, который создавал, чтобы люди понимали, именно матрицу, на которой работают наши приложения? И вообще, это можно взять, скажем, и отключить, если это куплено и установлено на собственном «железе» банков, а не находится в облаке?
Александр Глазков: Мы оказались в очень удачной точке для решения задачи импортозамещения. Потому что, с одной стороны, эти компании не сумели преобразоваться в такое состояние, чтобы отключить нас мгновенно именно с точки зрения прикладных продуктов. Они сказали, что эти все прикладные продукты с 2025 года будут работать и развиваться только в облаке. То есть наши крупные организации, если не было бы этих событий, они бы с 2025-го по 2030 год...
Уехали.
Александр Глазков: Шаг за шагом, фактически приходите в чужое облако. Можно было бы, наверное, требовать, чтобы это облако здесь разместилось, стараться себя обезопасить. К примеру, управление человеческим капиталом в том же SAP переехало в облако, и уже кто-то из наших предприятий туда перешел, это отключилось мгновенно. И данные, и все настроенные бизнес-процессы, и так далее. Вот если бы предприятия в следующие пять-десять лет туда переехали, нам была бы хана. Это первое, не успели.
Так что это все-таки здесь на «железе» приклеено.
Александр Глазков: Да, это приклеено. Поэтому стратегия — закрыть контур, потому что контур надо закрыть, от интернета отключить, потому что через интернет, возможно, там неконтролируемый код, мы же не знаем, что в этом коде. Там есть лицензионные закладки, к примеру, когда через интернет можно проверить, у тебя лицензия актуальна или неактуальна. Если она неактуальна, к примеру, отключить. А можно же отключить не потому, что лицензия актуальная или неактуальная, а потому что надо отключить. Поэтому от интернета надо отключить, это основная стратегия. Можно продержаться какое-то время, да. Но есть же необходимость развития, ведь условия эксплуатации меняются, есть риски. Крупные предприятия не могут долго существовать без сопровождения, поддержки, надо менять бизнес-процессы, меняется законодательство, меняется конкурентная среда. Плюс что-то может произойти, все-таки надежность любых систем не стопроцентная, даже баз данных и прочего. То есть очень высокая, но не стопроцентая.
Это же звучит сейчас, что Microsoft как раз отключает сервисы, которые расположены в облаке.
Александр Глазков: Конечно. Но это все равно временное решение, его надо менять. Я хотел сказать о втором [драйвере], где нам повезло. Потому что 20 лет назад нам тоже было бы тяжело импортозаместиться, потому что не было той истории, которая есть сейчас, рынок IT очень сильно сдвинулся в создании сообществами кода. Все современные — open source, то есть открытый код. Такое явление, и оно тотальное. Допустим, как сделать офисный пакет Microsoft российским? Чтобы создать его с нуля, надо десятки лет. Но есть открытый код, который можно взять. Он, конечно, никогда не достаточен по определению, потому что такие основы бизнеса. Бизнес, весь мир его создает не потому, что все такие счастливые, открытые, бесплатно все куда-то выкладывают, нет. Они создают, чтобы разделить затраты на создание чего-то сложного, а потом, на самом деле, обложив его чем-то своим уникальным, которое уже не попадает в открытый код, создать себе конкурентные преимущества и зарабатывать. Так устроено. Но 80-90% кода миром создано и нам доступно. И это чудо для нас, спасение.
А эти хабы open source, они там по-разному называются, но, кстати, в основном американские тоже, их нам могут перекрыть, чтобы мы не могли пользоваться?
Александр Глазков: Очень сложно, крайне сложно, но есть тренд все скачивать и создавать свои хабы. Да, обновления мы не будем получать, но на всякий случай здесь создаются такие хабы, если все усугубится. Поэтому все надо делать, чтобы это сохранить, и пока это прекрасно получается.
Александр, теперь давайте к простому вернемся, к тому, что под капотом находится у наших банков, прекрасно оснащенных разными приложениями. Но все-таки там под капотом матрица Oracle или SAP...
Александр Глазков: Базы данных, то, что для операционной системы, да.
Вы не одни на этом рынке, к счастью, то есть даже внутри страны есть конкуренция. Мы создали продукт, который может заместить сейчас эту матрицу? То что под капотом, у нас есть это?
Александр Глазков: Если говорить об операционных системах, то ситуация очень зрелая, с моей точки зрения. Потому что зрелость определяется временем и конкуренцией, и то и другое нужно. Вот здесь созрела хорошая конкуренция, более того, операционные системы использовались в России, времени тоже было достаточно, то есть реальное практическое использование было. И есть как минимум три крупных поставщика, но, на самом деле, не только. Это и Astra Linux, и «Базальт», и «Редсофт», то есть это крупные ребята. Мы со всеми с ними работаем, то есть нам тоже от этого легче. И в этом смысле видно, что ситуация зрелая. С базами данных такая ситуация не произошла, потому что из баз данных настолько тотально использовался Oracle для хранения информации, для ее обработки дальше и так далее.
Важно же не только сохранить, важно еще вовремя...
Александр Глазков: Российские не вызрели, да. По объективным причинам этого не было.
Там же огромное хранилище этих данных, кстати, не в облаке, а на нашем «железе», но на их системе, на их программном продукте. Это все нужно будет как из iPhone в Android перекачать?
Александр Глазков: Вы правильно поймали основную мысль. Что та система управления базами данных, которую мы взяли за основу, кардинально отличается от той, которую мы привыкли использовать, тот же Oracle. Я сейчас не буду вдаваться в детали, но там, поверьте мне, диаметрально противоположная идеология. А прикладные продукты все прямо делались под Oracle и под Microsoft. Фактически движение идет навстречу друг другу, то есть меняется база данных, продукты тоже надо переписать, российские, заметьте. Но переписать, чтобы работать на российской системе управления базами данных.
И все это перекачать каким-то образом?
Александр Глазков: Да, и перекачать. Но перекачать — не самая сложная задача. Самая сложная задача, что надо такие нагруженные системы, которая в мире в таком уровне эксплуатации практически нигде не решалась, кроме Китая. Они без Oracle, да. Но на это нужно 10-15 лет реального практического опыта эксплуатации и сильнейшей конкурентной среды. У них изначально игроков, которые пытались освоить и сделать базу данных, было почти больше тысячи. У нас сейчас в реестре российского ПО больше форков.
А у нас нет соблазна купить китайское?
Александр Глазков: Они не дают. Соблазны есть. Я бы не назвал бы это импортозависимостью. Другой риск. Они создали свой независимый форк от мирового. То есть мы сейчас все-таки опираемся на мировой как ядро и дальше его уже обкладываем разными вещами, чтобы работать с большими объемами данных, чтобы держать вычислительную пользовательскую нагрузку. Много еще других задач решаем, фактически дорабатываем индивидуально, чтобы заменить Oracle. Мы как те, кто непосредственно этим занимается, считаем это главной сейчас проблемой в импортозамещении.
Когда Microsoft говорит, что он что-то отключит, я, естественно, смотрю на свой компьютер, вижу в нем Windows, но мы только что уже говорили о том, что отключают облачные сервисы, лицензия Windows уже стоит в компьютере.
Александр Глазков: Там может быть какая-то временная защита, конечно, я не знаю даже.
В крайнем случае я уже слышал про Astra Linux, и, по-моему, еще есть три-четыре российские операционные системы, на которых вроде кто-то уже даже из знакомых пробовал работать. Вот вы лично не как генеральный директор одной из старейших наших IT-компаний, а как пользователь, вы импортозамещаетесь или нет?
Александр Глазков: А вы операционную систему руками щупали, вы знаете, что это такое?
Понятия не имею, что вы, я чайник.
Александр Глазков: Я вот практически тоже, потому что мне все равно. На самом деле, мы же над операционной системой чем-то пользуемся, офисным пакетом, а это уже не операционная система.
Это приложение.
Александр Глазков: А офисный пакет Microsoft может работать на не майкрософтовской операционной системе? Ответ — нет. В этом проблема.
Хорошо, но офисный пакет-то у нас тоже разработан.
Александр Глазков: О, правильно. Кстати, вот разработан так же, как я рассказывал, то есть что-то взято из open source и дальше сильно доработано, освоено и стало российским, по-честному, кстати. И в принципе, уже очень неплохие, туда можно переходить. Вопрос желания, некоторых усилий, а стоимость уж точно дешевле, чем мы покупали Microsoft, это прямо даже дешевле. Поэтому задача решаема. Но я к тому, что главное — заменить не операционную систему, а все приложения, которые на ней работают, которые для вас ценны, то, на чем вы работаете. А операционную систему мы и не заметим.
Нет, на рабочих местах-то у людей все-таки есть персональный компьютер.
Александр Глазков: На рабочих местах что-то меняют, да. Но у нас, по-моему, Microsoft еще остался. Хотя, где-то, я знаю, это решаемо, и операционную систему заменили и поставили русский пакет, это уже ситуация, надо привыкнуть, да, но, в принципе, не такой уж сверхдискомфорт — это сделать.
Вернемся к началу беседы: IPO, капитал, узнаваемость. Насколько растет сейчас ваш оборот? В любых терминах, как хотите, — выручки, заказов? В общем, сейчас так, что очередь стоит, что вы не можете всех удовлетворить?
Александр Глазков: Смотрите, есть такая специфика, в отличие от других компаний IT на IPO, что мы не системный, а прикладной софт и для крупных предприятий он всегда идет со сложным проектом. Грубо говоря, половина сложностей и затрат связаны с людьми, которые этот продукт установят, приведут данные из предыдущего продукта, потому что все равно предприятие как-то работало, перенастроят бизнес-процессы, интегрируют это с другим IT-ландшафтом, с другими продуктами, потому что они обмениваются данными и взаимодействуют. Все это проект. А если мы могли бы продать продукт, отгрузить его и ничего не делать, мы бы выросли за 2023 год на 150%, настолько много возросли контракты. То есть контрактов мы заключили очень много.
Очередь контрактов?
Александр Глазков: Да, это заключенные контракты, надо делать работу. И ожидание от наших клиентов, что мы ее будем делать быстро. Им хочется побыстрее, они бы нам деньги отдали. А мы деньги не берем, в терминах рынка — не закрываем, потому что для этого нужны обученные, организованные люди, способные выполнить проекты, чтобы эти продукты заработали.
В 2023 году вы превысили выручку в 10 млрд рублей или около того, да?
Александр Глазков: У нас 2023-й еще не закончился, потому что на квартал смещенный.
По март, да.
Александр Глазков: Да. Выручка 9 с небольшим милдиардов рублей.
Это по сравнению с 2021-м?
Александр Глазков: 28% роста по выручке и 31-32% — по прибыли.
Люди — это самое интересное и самое дефицитное. Я прочитал, что вы набираете по 200 человек в месяц.
Александр Глазков: Даже больше, только в квартал.
По 200 человек в квартал.
Александр Глазков: Цифра правильная.
Двести на четыре — это 800 в год. Это сейчас, по-моему, около трех тысяч работает.
Александр Глазков: Около 2,1 тысячи. Но важный момент, что у любой организации есть текучка, какое-то количество людей увольняется. У нас увольняется между 10% и 15% уже в течение большого количества лет, то есть это комфортная текучесть. Больше для нас некомфортно, потому что мы теряем экспертизу — навыки людей, которые приобретают их именно в нашей компании. То есть мы не можем взять с улицы с готовыми навыками для того, чтобы решать наши задачи, все равно их надо адаптировать. Поэтому для нас болезненна высокая текучесть, мы все делаем, чтобы она была в пределах 10-15%.
Хорошо, но насколько по количеству вы сейчас увеличиваетесь?
Александр Глазков: Смотрите, 10-15% из двух тысяч в год — это все равно человек 300.
Человек 300 уходит, а 800 вы набираете.
Александр Глазков: 800 приходит, да. Плюс 500 мы за год где-то набираем. На самом деле, мы можем набирать больше. К нам придут те, которые нам нужны.
Вы обеспечены заказами на этих людей, и еще больше.
Александр Глазков: Заказами уж точно мы обеспечены прямо тотально.
Есть ли кому прийти?
Александр Глазков: Есть. IPO, кстати, нам помогает. Вот еще одна причина выхода на IPO — повышается узнаваемость бренда как работодателя, люди, особенно айтишные, хотят работать в больших брендах, узнаваемых.
Порядок стартовых зарплат для джунов, как принято говорить, назовете?
Александр Глазков: Я могу среднюю зарплату назвать, она где-то 230-240 тысяч рублей в месяц.
Насколько она выросла за эти два года?
Александр Глазков: Она растет третий год подряд, растет на 17% в год, средняя зарплата. И для джунов растет, и для «стариков». Уж в каком диапазоне, не знаю, но средняя зарплата такая.
Вы больше молодых набираете или хантите уже готовых?
Александр Глазков: У нас такой опыт, мы пытаемся делать акцент на людей, которые ближе к 30 и плюс лет, у которых работа вторая, а лучше даже третья. Мы берем одного из восьми людей, которые к нам приходят, средняя такая статистика. То есть все-таки выбираем.
То есть вы сами не тягаете? Вообще, есть сейчас в условиях такого дефицита кадров, колоссального роста спроса на продукцию российского IT-сектора, что компании друг с другом как-то борются нечестно? Повышение зарплаты, соревнование зарплат, конкретные заманухи для тех, кого хочется?
Александр Глазков: Есть защитный механизм — быть очень аккуратными с этим, потому что это самоуничтожение. Банки у нас переманили несколько людей, а мы сейчас их взяли, нашим же сотрудникам написали письма, которые работали последние 10-15 лет у нас на ролях старшего и главного. Мы написали письма: смотрите, мы вышли на IPO, много задач, welcome нome, возвращайтесь к нам домой. Ну так реально, знаете, как на нас наши клиенты наехали, потому что они же и конкуренты как работодатели. А при этом они же у нас этих людей и забрали.
Есть какие-нибудь джентльменские договоренности на рынке?
Александр Глазков: Когда я заключаю контракт, говорю: ребята, если я вам покажу сильных людей, а вы им сделаете предложение, то у меня будут сложности с выполнением этого контракта. Более того, у меня есть правило: если вы хоть одному сильному человеку сделаете предложение, то я к вам буду посылать посредников-студентов, а сильные у меня будут работать дома. И проект я постараюсь сделать, но это очень сильно осложнит. То есть это объективно. Потому что какой смысл мне давать сильных людей, если они у меня их будут тягать, они все равно на проектах работать не будут. А банки иногда могут предложить зарплату существенно выше, хотя мы платим в среднем по рынку, потому что иначе бы люди у нас бы тоже не задерживались. Но всегда есть точечные вещи, когда можно, если очень захотелось, и переплатить. И мы в контракте прямо прописываем, но это юридически незначимо. Мы прописываем именно джентльменскую, но в контракте.
Такие вещи только по понятиям бывают.
Александр Глазков: Да. И в целом мы держимся все, но кто-то иногда не выдерживает, кому-то делают предложения.
Где готовят хороших? Всегда лучше, когда человек с опытом, если найдется такой. А когда приходят студенты или выпускники, какие вузы или никакие, все на практике только?
Александр Глазков: Нет, есть конечно. МФТИ — это очень высокий уровень, колоссальный. Есть аналог ИТМО. Это высочайший уровень, все мечтают. И мы всегда предпочтение отдадим выходцам, вопрос, как удержать. На них уже штамп стоит, что они лучшие, и поэтому как раз вторая, третья работа, когда эти люди уже посмотрели, как в крупных компаниях, могут что-то сравнить на практике и уже задержаться в нашей компании, тогда с ними интересно. Брать их на входе, после института, бессмысленно, они у нас год-два поработают, только-только наберут компетенцию, чтобы приносить пользу, быстро это сделают, быстрее чем другие, и все равно им надо попробовать где-то еще на рынке, они слишком крутые, поработать. Поэтому просто бессмысленно это делать. Другие университеты тоже неплохо точечно, Бауманка та же.
Слушайте, а которые занимаются самообразованием, работает это или нет?
Александр Глазков: Не работает. Глубины нет, базы нет.
Удаленка или локация в основном закончились или все еще существуют?
Александр Глазков: Никогда не закончится для IT-мира, мир не хочет. Другое дело, что мы делаем комбинированный режим в пользу скорее удаленки. Она нам крайне не нравится, потому что нет свободного общения — это главная проблема. Свободное общение в IT-мире невероятно важно.
Вместе пить кофе.
Александр Глазков: Да, в коридорах разговаривать в перерывах и так далее. Это важно, это обмен информацией, в том числе профессиональной, о проектах и так далее. В удаленке вся среда организована.
Да, там только по галочкам — это ответили, это ответили, искры не высекаются.
Александр Глазков: Ты приходишь, отвечаешь на какие-то вопросы, докладываешь, что у тебя произошло, все, разошелся. Лояльность теряется, это тоже очень плохо, потому что ощущение командной работы все-таки в физическом мире как-то хорошо работает, в удаленной намного хуже. Поэтому это беда, да.
Молодежь ведь тянется сейчас к тому, чтобы дома сидеть? Или вообще уехать в другое место, сидеть перед компьютером. Это мы чуть-чуть люди более старшие, мы привыкли вместе кофе пить, у них, может, такой привычки даже не возникает.
Александр Глазков: Да. Понимаете, люди вообще тянутся к комфорту — встать, подняться и отнести себя любимого куда-то вроде нелогично, потому что час туда, час обратно. А зачем? Вроде очень нелогично, и мы тянемся к этому комфорту. А в результате мы лишаем себя возможности делать успешную карьеру. Ведь карьера любая — это как раз нахождение в максимальном дискомфорте. Вот понимаете, во всем — изучение нового, выступление или взять еще что-то рискованное для себя. Только так мы приобретаем по-настоящему знания, опыт, тот, который позволяет нам менять мир, и только так мы делаем карьеру, становимся лучшими, и нам платят много денег и прочее.
И вообще, мысли новые появляются.
Александр Глазков: Конечно. Происходит обмен и так далее. Но, к сожалению, где-то надо объяснять, но не всегда получается, даже своим детям не всегда получается рассказать.
