Бум создания креативных кластеров Москва пережила лет десять назад, хотя и сегодня акцентированной частью многих новых проектов становятся креативно-деловые пространства. Всегда ли обоснованно их появление? И нет ли у этой ярко блестящей медали оборотной стороны?
Фото: пресс-служба Москомархитектуры
В 2026 году на Лужнецкой набережной появится новый мультифункциональный кластер* — городская площадь размером более 11 тысяч квадратных метров с социокультурной, деловой и досуговой функциями. По словам заместителя мэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства Андрея Бочкарева, кроме кафе и ресторанов, торговой галереи с магазинами, благоустроенного бульвара и многого другого, на набережной будут организованы выставочные пространства для паблик-арта, образовательного и культурного досуга.
Как подчеркивает главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов, авторская арт-инсталляция появится и в центре самой площади. По его мнению, вообще появление такой многофункциональной территории способно увеличить число посетителей Лужнецкой набережной на 30%.
К 2025 году еще одно новое культурно-деловое пространство в сочетании с прогулочной зоной будет создано на участке Дорогомиловской набережной в районе Филевского парка*. Хотя основной акцент в PORTA workplace сделан именно на деловую составляющую, авторы проекта уже сейчас говорят о его серьезных культурно-урбанистических возможностях. «Концептуальная архитектура и расположение превратят это общественное пространство в новое место силы города», — уверен руководитель компании Forma Илья Чепрасов.
Основанное в 1897 году немецким промышленником Густавом Листом предприятие («Бутырский машиностроительный завод Густава Листа») в Марьиной Роще — ныне закрытый завод «Борец» — тоже решено превратить в креативное пространство. Во время редевелопмента в 2020 году здесь передвинули на 100 с лишним метров историческую водонапорную башню, в том числе и в ней теперь разместится креативный кластер со своими шоурумами, офисами, музеем и всем прочим.
Москва и москвичи любят креативные пространства и их созданием активно занимаются последние лет 20. Да, официально первым обладателем статуса креативного кластера, объединяющего художников, музыкантов, режиссеров, дизайнеров, архитекторов и представителей других творческих профессий, чтобы они могли делиться опытом и реализовывать совместные проекты, стал Московский дворец молодежи, и случилось это только в сентябре 2022 года.
Но то официально. А вообще-то Николай Матушевский выкупил бывший хрустальный завод имени Калинина и начал превращать его в культовый ныне дизайн-завод «Флакон» еще в 2005 году, центр современного искусства «Винзавод» открылся на территории бывшего пивоваренного завода (впоследствии — винного комбината) «Московская Бавария» в 2007-м, ровно тогда же кондитерская фабрика «Красный Октябрь» стала одноименным арт-кластером. И имеют они там какой-то официальный статус или нет — какая разница: для москвичей все они и их собратья по цеху — самые интересные, самые востребованные, самые безоговорочно статусные.
Конечно, приписать себе единоличную любовь Москва в данном случае не сможет: как минимум Санкт-Петербург этого не позволит. «В Петербурге несколько основных креативных кластеров. Это прежде всего «Новая Голландия», «Левашовский завод», «Фабрика», Vokzal 1853 и проект АТС», — перечисляет руководитель департамента коммерческой недвижимости компании KNRU Полина Фиофилова. «Минуточку…» — наверняка вклинятся в разговор создатели екатеринбургского креативного кластера «Домна». «А нас почему не позвали?» — справедливо спросят авторы арт-кластера «Фабрика Алафузова» в Казани. Голоса представителей «Палех парка», тульского креативного квартала «Искра», креативного кластера «Хэб-Хаб» в Улан-Удэ — даже все вместе они лишь малая часть общероссийского креативного хора.
Зачем городу (Москве в частности и городу вообще) в принципе нужны креативно-деловые пространства (КДП)? Какие основные задачи они призваны решать и какие задачи могут решить только они и никто больше? И можно ли назвать их создание процессом, стопроцентно положительным для всех? Об этом BFM.ru побеседовал с MA in Sociology (Manchester University), сооснователем исследовательского агентства Synopsis.Group, преподавателем МВШСЭН (Шанинки) и МАРШ Павлом Степанцовым:
Павел Степанцов: Зачем? Я бы разделил ответ на две части: условно экономическую и условно урбанистическую. С первой точки зрения креативно-деловые кластеры позволяют развиваться «крафтовой экономике» в широком смысле слова — начиная от небольших локальных брендов (одежды, украшений, производств) и заканчивая условным крафтовым пивом и общепитом. Это происходит за счет «эффекта масштаба» — нахождения в одной локации множества локальных производителей/брендов. Так, например, небольшому бренду сложно привлекать органический трафик посетителей, если его магазин находится просто на улице города или даже в ТРЦ. Креативно-деловой кластер же сам по себе является точкой притяжения и создает достаточный поток посетителей, которые к тому же посещают его, ожидая увидеть не массовую продукцию, а именно локальную. Кроме того, такие пространства создают среду, плодотворную для взаимодействия «производителей» в сфере услуг и городского консалтинга: исследовательские и архитектурные бюро, сравнительно небольшие по российским меркам образовательные коммерческие организации (как Universal University на Artplay). Нахождение в одном физическом пространстве, которое предоставляет возможности не только работы, но и проведения свободного времени, повышают вероятность взаимодействия и потом сотрудничества, создания совместных продуктов.
Тогда не могу не спросить: а так уж важно российским городам, чтобы на их территории развивалась «крафтовая экономика»?
Павел Степанцов: Важно! Тут надо посмотреть на обратную ситуацию — ее, «крафтовой экономики», отсутствия. Наиболее выраженно это проявляется в небольших и средних промышленных городах, где основные сферы занятости создаются крупными игроками: чаще всего это стандартный набор из госсектора и больших производств, крупных торговых сетей, банков, где требуются сотрудники первой линии, работающие непосредственно с клиентами. В городах с такой структурой экономики жители сталкиваются с проблемой жизненных шансов: они не то что низкие (например, в городах с работающим производством зарплаты могут быть на 30-50% выше, чем в среднем по региону), они узкие. Иными словами, репертуар карьерных перспектив ограничивается перечисленными сферами, что значительно подстегивает миграционные настроения, особенно молодежи. Так, из-за отсутствия диверсификации экономики остаться хотят только 50%, а в некоторых случаях всего 30% молодых людей. «Крафтовая экономика» производит диверсификацию, создавая больше профессиональных траекторий и выбора сферы приложения труда, делая город более привлекательным.
Понятно. А что же с урбанистической функцией?
Павел Степанцов: Так сложилось, что в основном креативно-деловые кластеры в России, и в Москве в частности, строятся на месте бывших промзон, чаще всего в центре или рядом с центром города. Они удачно расположены, и в них есть достаточное число площадей, чтобы обеспечить функционирование кластера. С точки зрения развития городской среды креативно-деловые кластеры выполняют функцию джентрификации. Промышленные зоны создают вокруг себя ареал заброшенности и небезопасности — горожане реже пользуются территориями вблизи них, уровень обобщенного доверия к территории и чувство безопасности в районах, где есть промзоны, на 20-30% ниже, чем в других местах. Создание кластера позволяет не только нивелировать эти эффекты, но и оживить территорию — как раз за счет создания предложения в сфере «крафтовой экономики», что в свою очередь часто приводит к повышению стоимости жилых и коммерческих площадей. Тут стоит отметить, что в классическом смысле процессы джентрификации в российских городах не происходят. В западных городах джентрификацию запускали процессы замещения рабочего класса представителями среднего и высшего среднего классов. В российских же городах чаще всего отсутствует территориально выраженное расселение более и менее состоятельных горожан. Поэтому «ревитализация» территорий, джентрификация часто связаны с созданием в заброшенных и неиспользуемых горожанами пространствах креативно-деловых кластеров.
И это однозначно хорошо, да?
Павел Степанцов: Подловили… Да, отдельно можно и даже нужно отметить негативные последствия создания КДП в связи с их задачей джентрификации. Они вытесняют определенные функции с территории города (производство уже больше не будет открыто), а также определенных горожан (менее состоятельных, которые, например, не могут больше платить аренду за квартиру за счет роста цен на жилую недвижимость). В итоге город в определенном смысле создает пространственную сегрегацию — и экономическую, и социальную, «сообщая», кого он хочет видеть на этих территориях, а кому там (экономически и социально) не место.
По вашему опыту, как правильнее и как чаще бывает — культурно-деловые кластеры получают четкую направленность и ориентированность на определенную целевую аудиторию или являются эдаким микстом для всех?
Павел Степанцов: Тут можно посмотреть исторически. Изначально КДП были широко ориентированы. Они привлекали кластер людей, которые были схожи по практикам проведения свободного времени (условно — прослойка хипстеров или средний городской класс, появившийся после и во многом благодаря созданию парка Горького и благоустройству других общественных пространств). Какой-то четко выраженной функциональной специализации (например, инновационной, технической, культурной) у таких кластеров не было. Единственным исключением в определенном смысле мог называться «Винзавод», больше ориентированный на культурное производство и выстроенный вокруг выставочных пространств, однако и он служил точкой притяжения для предельно широкой аудитории, не всегда заинтересованной в современном искусстве. Между тем сейчас КДП в крупных городах и особенно в Москве стали общим местом, привычным для всех, потеряли свою уникальность как пространства нового типа. И теперь для привлечения аудитории требуется более узкая специализация, направленность, которую они пока не могут предложить. Напротив, в других городах, например в Самаре, происходит бум развития культурно-деловых кластеров, как было семь-десять лет назад в Москве. Обобщая, можно сказать, что паттерн развития КДП в городе подобен тому, что классики социологии писали о динамике развития обществ. Так, Эмиль Дюркгейм говорил о том, что для ранних традиционных или доиндустриальных обществ характерна механическая солидарность, которая предполагает отсутствие функциональной дифференциации индивидов. Проще говоря, они «вместе», потому что похожи. В индустриальных обществах ей на смену приходит органическая солидарность — когда индивиды и группы образуют общество за счет различий, формируется функциональная дифференциация и связанность людей друг с другом основывается на взаимной зависимости в силу различия функций. Можно предположить, что в Москве этап «механической солидарности» — схожести культурно-деловых кластеров — уже пройден. Теперь требуется большая специализация, дифференциация, формирование уникального предложения и четкой направленности. В других городах, где КДП только формируются, они будут привлекать посетителей за счет предельно широкого микса функций/предложения.
Исходя из всего сказанного, из чего же должен состоять идеальный креативно-деловой кластер, включая его местоположение, наполнение, соотношение функционала и все прочее? И какой кластер, хоть и будет называться культурно-деловым, на самом деле будет мертвым, ненужным, не выполняющим своего предназначения?
Павел Степанцов: Повторю, что на начальном этапе развития (появления в городской среде) креативно-деловые кластеры должны совмещать в себе широкий микс функций без четкой направленности для привлечения предельно широкой аудитории. В «зрелую» фазу требуется более четкая специализация, понимание аудитории, на которую кластер работает. И здесь нужна четко выраженная якорная функция, вокруг которой строится наполнение: например, современное искусство, народные промыслы, технические инновации, наука и образование и так далее. При этом требуется сохранение развлекательной функции, которая, однако, будет подчинена основной. Например, если кластер создается вокруг тематики народных промыслов, в нем должны присутствовать точки общепита с национальной кухней. Той же тематике должны быть посвящены и выставочные пространства, торговые точки и специализация бизнес-резидентов кластера. И мертворожденным и ненужным будет тот кластер, который создан «не в свое время»: либо узкоспециализированный на начальном этапе развития, либо без четкой направленности на «зрелой» фазе. А пространственное положение определяется всего двумя условиями: наличием достаточного количества площадей и транспортной доступностью.
Тогда кто, с вашей точки зрения, является психологическим хозяином культурно-делового кластера — скорее весь город и горожане или скорее его арендаторы и отчасти местные жители?
Павел Степанцов: Тоже зависит от фазы развития. На начальной — все жители города. Кластер может существовать только за счет привлечения предельно широкой аудитории, большого органического трафика, что обеспечивает «эффект масштаба». На зрелой — скорее арендаторы и более узкие группы аудитории, заинтересованные в направленности кластера. Мне сложно представить себе устойчивую модель, когда местные жители являются хозяевами кластера. Исключение мог бы составить кластер с четко выраженной локальной направленностью. Например, если бы такой кластер появился на юго-западе Москвы и был бы ориентирован на сотрудников и преподавателей МГУ (в каком-то смысле таким кластером могла бы стать Научная долина МГУ). Однако пока что примеры создания таких кластеров мне неизвестны.
Согласны ли с оценками Павла Степанцова архитекторы, принимавшие участие в разработке креативных кластеров, и девелоперы, формирующие креативно-деловые городские пространства? Много ли проблем приходится решать по ходу дела и вообще, зачем им все это надо? Мнения собеседников BFM.ru — в следующий раз.
