Между глобализмом и протекционизмом

Игорь Калганов: Здесь вопрос, под каким углом мы смотрим. Основным технологическим лидером, набирающим силу, на текущий момент становится Китай. Когда приезжаешь в страну и видишь те инновации, которые там существуют, — и поезда, и собственная авиация, а главное, электромобили, которые массово заполняют дороги, то диву даешься, как страна может совершить такой рывок. В этом плане то, что мы не взаимодействуем с западными странами, уже не сильно влияет на отечественное технологическое развитие. В России идет активное технологическое перевооружение, строятся заводы, ведется локализация, производится радиоэлектронное оборудование, формируются собственные программные продукты действительно хорошего класса. Такую скорость импортозамещения я даже представить себе не мог.

Кирилл Каем: Поддержу Игоря. На самом деле вопрос определения технологического лидера — это сфера, которая сейчас все больше и больше перемещается на восток. Новые восточные технологические лидеры — это сформированная на текущий момент реальность. Посмотрите, какое внимание и какие деньги вкладывают сейчас в инновации и технологии в Арабских Эмиратах, в Саудовской Аравии. Эти страны те деньги, которые зарабатывают сейчас на ресурсах, перекладывают в область технологии и планируют быть одним из ведущих, лидирующих технологических игроков. В какой части мы пострадали, прежде всего резиденты «Сколкова»? Стартапы видели в западных экономиках очень хорошие рынки сбыта. Большой объем ликвидных денег, которые можно было получить в качестве инвестиций и продать свой продукт можно было туда. Вот в этой части, конечно, приходится сейчас выискивать новые ниши, новые рынки, возможно, где продать сложнее. И требования к продуктам на этих рынках — таких больших рынках, как китайский, индийский — они другие, они отличаются, потому что россияне привычно делали в IT продукты очень хорошего качества, но достаточно дорогие. Сейчас приходится это менять.

Игорь Калганов: Я попробую взглянуть на это с другой стороны. Российская IT-отрасль получила мощный толчок к развитию. На рынке освободились ниши, которые мы тут же стали заполнять. Тот же холдинг «Т1» за прошлый год удвоился при том, что он уже является самым большим на территории России — это почти 20 тысяч человек, 170 миллиардов рублей выручки. Спрос остался, а конкуренты ушли. Действительно, о чем Кирилл говорит, сложно стало с венчурным бизнесом, потому что нет западных инвестиционных фондов, остаются только российские. В этом плане выбор для стартапов, наверное, стал поменьше. Но вот для крупных игроков enterprise-сектора ситуация обратная: многие продолжают расти, получили возможность создавать продукты, которые раньше бы даже не стали начинать делать, потому что были конкурирующие западные. Сейчас практически в каждом направлении мы видим большой объем инвестиций, измеряющихся миллиардами рублей по каждому продукту. И за счет дополнительных налоговых льгот, которые мы получили со стороны государства, мы себя очень комфортно чувствуем с точки зрения инвестиций в дальнейшее развитие и активно занимаем российские рынки. Более того, как только эти продукты дойдут до определенного уровня зрелости, мы активно повезем их на экспорт, тот же Ближний Восток, о котором сейчас говорили, в Юго-Восточную Азию, в страны Африки, которые видят ситуацию, когда западные игроки могут единомоментно уйти из страны.

Кирилл Каем: Я бы на цифрах со стороны фонда «Сколково» подтвердил это, поскольку мы видим результаты 2022 года. Понятно, что нам и стартапам прошлый год принес много треволнений. Но благодаря тому, что действительно многие ниши за счет ухода западных вендоров освободились, спрос на российские технологии резко возрос. За прошлый год выручка сколковских стартапов превысила 355 миллиардов рублей. Это плюс 42-43% к предыдущему году. В чем мы совпадаем — очень сложно сейчас с привлечением частного венчурного финансирования. Но справедливости ради надо сказать, что государство, понимая всю важность этой темы, во-первых, предоставило хорошие меры поддержки, Минцифры отлично отработало с точки зрения финансирования, дополнительных льгот и защиты профессионалов в этой области. Вот два сегмента, которые в сколковских стартапах росли больше всего — это промышленные технологии, и на втором месте IT, где стартапы смогли заработать, смогли получить новых клиентов в прошлом году.

Игорь Калганов: Для того, чтобы возникали технологии, нужны люди и ресурсы. Люди в России есть. Мы смотрели статистику — на самом деле уехало достаточно мало ребят. Многие сейчас возвращаются. И здесь как раз возникает идеальная ситуация. С одной стороны, есть огромная потребность со стороны крупных корпоративных клиентов, государства, малого, среднего бизнеса, потому что им нужно развиваться. У них есть на это бюджеты, есть все меры поддержки со стороны государства, и есть люди и свободные ниши.

Игорь Калганов: Всегда нужны толковые ребята, и мы всегда продолжаем их искать в вузах, воспитывать сами, обучать сами. И, конечно, чем больше толковых людей будет, тем лучше. А IT — сложно масштабируемая отрасль, потому что здесь требуется фундаментально хорошее образование и в первую очередь — знание и понимание точных наук, математики.

Игорь Калганов: Если позволите, сначала хотел бы немного с этим поспорить. Есть технологическая зависимость всех стран между собой. Нет ни одной страны, которая могла бы сказать, что она полностью достигла технологического суверенитета. А главное, даже цели такой нет. Потому что держать полностью внутри себя всю IT-отрасль в замкнутом виде — всю радиоэлектронику, все производство начиная от химии газов, чипов, памяти и так далее — крайне дорого. Поэтому, когда мы говорим о технологическом суверенитете, когда мы говорим о локализации всего, нужно все равно ставить какие-то разумные экономические границы — что мы делаем, а что нет, во что мы вкладываемся, а во что — нет. Российское государство сейчас инвестирует, по открытым данным, порядка 3 триллионов рублей в формирование технологического суверенитета. И я не вижу целью все полностью перенести на территорию России, это будет слишком дорого. Или мы должны будем нарастить экспортный потенциал и занять международные рынки российскими технологиями, что сложно ввиду санкционных ограничений. Или понимать, что технологический суверенитет нужен для обеспечения обороноспособности страны, для обеспечения критической информационной инфраструктуры. Но если мы продолжаем использовать в личном телефоне процессор от Apple — это, может быть, не так плохо.

Игорь Калганов: Зависимость существенным образом снизилась, и многие вещи мы локализовали. Нам не хватает закрыть буквально несколько классов программного обеспечения по ряду направлений. Нет ERP-системы, аналога САПа, нет САПРов, то есть «тяжелых» систем проектирования в машиностроении, автомобильной промышленности, но они активно создаются, формируется отраслевой консорциум, который эти задачи решает. Поэтому, мне кажется, с точки зрения софта мы очень хорошо продвинулись.

Кирилл Каем: Да, не работает, но дайте время. Apple тоже строился не в течение года, не в течение двух. Это десятки лет развития. Будет не Photoshop, будет российский, скорее всего, софт, и он будет работать. Мы не в розовых очках, нет. Мы пользуемся российскими продуктами в фонде «Сколково», и мы понимаем, что там много что надо делать, есть переписка с разработчиками на эту тему, но просто для этого нужно время. Железо замещаться будет значительно длиннее, у него и срок службы дольше. Но вот замена софта, который в критический момент просто может остановить всю бизнес-цепочку, — это то, с чего надо начинать. Только год прошел, как мы этим занимаемся, и уже мы можем всем этим пользоваться.

Игорь Калганов: Конечно, ведь мы являемся одним из крупнейших разработчиков российского софта и его поставщиком в единый реестр российского ПО. Он используется как внутри компании, так и для наших ключевых заказчиков и клиентов. Есть другие компании-разработчики, которые каждый день создают российский софт. Мы с удовольствием используем эти решения.

Игорь Калганов: В России есть производство чипов на уже достаточно старых технологиях, это 250, 130, 90 нанометров, которые позволяют решать определенные базовые задачи. Конечно, мир убежал вперед с точки зрения технологических процессов, но уверен, что несколько лет пройдет — и Россия догонит. Главный интерес сейчас в другом. Есть несколько новых соревнований, в которых важно сразу же, на старте, закреплять себя как участника гонки, претендующего на призовые места. Вся мировая радиоэлектроника держится на транзисторе, которому уже лет 75. За эти годы он кардинально уменьшился, но, по сути, не изменился. И нас всех достаточно скоро ждет появление квантовых компьютеров и других альтернативных вычислителей. Вторая большая часть в блоке IT — это, конечно же, все, что касается искусственного интеллекта. Если раньше большинство нейронных сетей просто выкладывалось в публичный доступ, сейчас этот процесс ограничен. И хорошо, что есть российские компании, которые с полугодовым или годовым отставанием по уровню нейросетей идут за лидирующими американскими разработками.

Игорь Калганов: Если это перепрофилирование чипов с управления стиральной машиной на управление еще чем-нибудь, — это просто прекрасно. Это значит, что мы учимся использовать более дешевую компонентную базу для эффективного решения тех или иных задач. Если это правда, то разработчиков стоит наградить. Но если серьезно, то в России нет дефицита никакой радиоэлектронной продукции. По крайней мере, я как глава IT-холдинга его точно не вижу. Все получают ту компонентную базу, которая им нужна для решения определенных задач.

Кирилл Каем: Развивать новые рынки. Мы об этом говорим сейчас, и фонд целенаправленно занимается развитием новых рынков для стартапов. У нас есть индийские соседи, которые сейчас по населению номер один в мире, есть китайские соседи, которые с большим интересом относятся к российским разработкам.

Игорь Калганов: Они выходят сейчас на зарубежные рынки и запускают свои первые продажи, начинают учиться адаптировать и локализовывать софт. Раньше это происходило в основном на рынке США и Европы. В мире 83% населения живет в странах, которые не присоединились к антироссийским санкциям. Поэтому от того, что у нас забрали 20% рынка по численности населения — хотя это были, возможно, очень интересные 20% рынка, — глобальной катастрофы не происходит. Мы активно идем за рубеж, так же, как и все партнеры и коллеги по отрасли. У нас начинаются первые продажи в странах Африки, потому что там огромный спрос и дефицит. Рынки прекрасные, рынки интересные, а главное, мы начинаем на них конкурировать с западными продуктами. И это позволяет нам стремиться к тому, чтобы наши продукты не просто замкнулись на российском рынке, где мы по-дружески конкурируем между собой, а продолжали конкуренцию именно с мировыми решениями. Потому что в какой-то момент, может быть, в 30-м году, раньше или позже, ситуация придет в норму, откроются западные границы, американские и европейские компании снова попробуют зайти на российский рынок. И если к этому моменту наш софт и наше железо не будут отвечать общим мировым стандартам и общему мировому уровню, мы проиграем локальный рынок.

Кирилл Каем: Я, наверное, не с политической точки зрения могу это комментировать, а с технологической. С точки зрения развития технологий, они становятся все более сложными, все более эффективными, все более дорогими в разработке. И это означает, что для того, чтобы технология могла окупить стоимость разработки, однозначно нужен глобальный рынок

Игорь Калганов: Для меня главная дилемма, что наступит раньше: открытие границ и возвращение к привычному миру или технологическая сингулярность, когда искусственный интеллект получит возможность воссоздавать более интересные версии себя. В случае первого сценария мы примерно понимаем, как все будет развиваться. Второй сценарий пока мало кто может описать, но ощущение, что мы близки к этой точке, совершенно точно есть. Мир принесет нам много интересного и нового с точки зрения технологий и будет трансформировать нашу привычную жизнь кардинальным образом.