Российских брендов под иностранными именами немало, и они, конечно, никуда не уходят. Смогут ли они заполнить свободные ниши, задевают ли их санкции и где шьют российскую одежда класса «доступный люкс»?
Основатель и владелец дома моды Henderson Рубен Арутюнян. Фото: henderson.ru
Основатель и президент дома моды Henderson Рубен Арутюнян в интервью Business FM рассказал, как развивался бренд, от чего может защитить правильная стратегия и как компания обеспечивает качество своих товаров в нынешних условиях.
Рубен Арутюнян, основатель и президент дома моды Henderson, это мужская одежда, российская компания, несмотря на не очень русское название. На фоне ухода западных брендов выяснили, что далеко не все они западные, начиная от Ralf Ringer, Carlo Pazolini, TJ Collection, Henderson, можно продолжать. Почему все российские бренды в одежде, обуви замаскированы под нерусские?
Рубен Арутюнян: Я за всех отвечать не могу. У нас очень простая история. Мы как компания создавались в 1993 году и были дистрибьюторами ряда международных брендов, на тот период времени наша миссия заключалась в том, что мы работали исключительно с международными высококачественными брендами, это были в основном одежда и игрушки. Но в 1996 году познакомились с польской компанией LPP, она сейчас очень известная, на тот момент только начинала свой бизнес и работала в разных сегментах, у нее было несколько брендов, Henderson был одним из брендов. Мы видели потенциал работы именно с небольшой компанией на тот момент, потому что с крупными брендами у нас возникали иногда сложности в долгой стратегии, потому что там часто менялись менеджеры, которые не всегда следовали тем договоренностям, которые были. Будучи маленькой компанией, такой бизнес сложно вести с большими, и LPP для нас была интересная находка, а Henderson тогда была марка мужских рубашек, нижнего белья, и мы с 1996 года стали их дистрибьюторами. В процессе работы за семь лет мы с поляками сначала договорились, что мы будем открывать магазины, потому что было невозможно работать по модели, которая работала в Польше, то есть они работали как дистрибьюторы и раздавали продукцию в разные крупные предприятия, в основном это универмаги или дома мужской моды. В России, ввиду нашей специфики, никто не платил вперед, платили не вовремя, плюс курсы прыгали иногда в два-три раза, то есть бизнес был подвержен многочисленным рискам. Мы открывали магазины с 1998 года, но очень маленькие, по 40-50 квадратных метров, ассортимент был небольшой. Видели перспективу развития мужского бренда, мы все время к ним обращались и говорили, давайте сделаем что-то еще, галстуки и так далее. Они говорят, Рубен, займитесь Reserved, другими брендами, у них были еще бренды массмаркета, а мы не верим в мужскую моду. Но когда уже пришел 2003 год и появилась первая «Мега», поляки сами захотели выйти на наш рынок, и год-два мы помогали открывать магазины Reserved, они были по 500 квадратных метров, по 700 квадратных метров, управляли ими, но в конце концов мы поняли, что нам все-таки хочется заниматься своим брендом больше, чем быть частью большой компании, на тот момент поляки уже были крупными игроками рынка массмаркета. Мы взяли марку Henderson и из нее превратили в то, что сейчас.
Фактически бренд родился за границей, а вы купили?
Рубен Арутюнян: Да, в Польше, но как рубашки и нижнее белье.
Он не остался после этого за границей?
Рубен Арутюнян: У нас с ними была договоренность, что они перестают производить и должны были нам продать, но мы сильно не напоминали им об этом, потому что для нас главный рынок был Россия, помогая им, мы помогали себе, потому что в первую очередь вся команда одевается в Henderson, у нас не стоит таких вопросов, где что надевать, у наших друзей такой вопрос не стоит.
В данном случае тут выбора не было, так исторически произошло?
Рубен Арутюнян: Да.
Давайте переедем в 2022-2023 год. Henderson, как многие узнали, это российская марка, она точно никуда не уходит, магазины не закрываются, но многие западные бренды, хотя и уходят не полностью, и продолжается параллельный импорт, но их витрина покидает наш рынок. Это создает принципиально новую историю для вашей компании или для других российских компаний, многие из которых тоже называются иностранными словами?
Рубен Арутюнян: Соглашусь с вами, что ситуация очень сильно поменялась, были российские компании, которые старались продавать через маркетплейсы или открывали магазины в Европе, тот же «Спортмастер», и у них была та же самая история, они тоже там закрывались ввиду, сложности именно логистические. Думаю, что первая и основная проблема в этой новой конфигурации это не огромное желание уйти с рынка, а невозможность работы с рынком, потому что банки перестали проводить платежи, логистические цепочки разрушились, крупные компании работают с определенными логистическими операторами, а они перестали обслуживать российский рынок. Соответственно, там идет переконфигурация рынка, как мы это понимаем, то есть через параллельный импорт все это продолжается, потому что есть персонал, огромные инвестиции в торговые помещения, ищутся модели взаимодействия либо через местный менеджмент, который там остается, либо через их партнеров франчайзи, которые были на тот момент, им дается больше прав. Но то, что освободилось много помещений на рынке, это факт, но воспользуются этим российские бренды или нет, это вопрос стратегии этих брендов и их зрелости. Потому что уже в 2017 году мы выработали новую стратегию — расширение размеров магазинов, для этого целый год работали с архитектурным бюро из Великобритании, создавали новую концепцию, а дальше приняли на работу очень сильного директора по продажам, который управлял именно крупными магазинами и знает, как это дело организовать. Одно дело ты хочешь, у тебя магазин 100 или 150 метров, работать с магазинами 300-500 метров, другое дело — ты можешь это делать, это примерно как из первой футбольной лиги перейти в высшую.
Спрос на вашу продукцию в стране вырос? Вроде бы он должен был вырасти, потому что все-таки расчистилось место, уже Hugo Boss особо не купишь, Massimo Dutti тоже, а вы где-то между.
Рубен Арутюнян: Даже тогда, когда этого не было, у Boss было порядка 20 магазинов, у нас было 160 магазинов, у других международных компаний на мужском рынке было тоже не так много, может быть, десяток магазинов.
Их вещи продавались и в мультибрендовых магазинах, потому что бренды известные.
Рубен Арутюнян: Да. Но наша доля рынка растет за счет того, что мы открываем магазины, переоткрываем в новых форматах — 500, 700 метров.
На освободившихся теперь площадях?
Рубен Арутюнян: В том числе на освободившихся площадях. Самое хорошее они все-таки за собой оставили, и там через разные модели они будут продолжать работать под другими названиями.
Через ту же LPP?
Рубен Арутюнян: Нет, LPP, по-моему, официально объявил, что они отдали франшизу другой стране, она делает, и то же самое Zara официально объявила, что дала франшизу. Часть их площадей все равно освобождается, и они попадают на рынок. Так как торговые центры знают хорошо нашу компанию, нашу эффективность, они нам предлагают к своей же выгоде и к выгоде их же посетителей.
Вы берете, вы готовы расширяться?
Рубен Арутюнян: Конечно, мы берем, и мы готовы к этому, потому что с нами сотрудничают больше 10 банков, мы построили хорошие отношения с финансовыми институтами, которые есть в России. Они регулярно видят нашу отчетность, они понимают наш бизнес, и еще самое важное, всегда люди недооценивают, что все самые сильные бренды — на своем рынке. UNIQLO на своем рынке зарабатывает 70% всей прибыли группы, которая у них есть, Inditex S.A. на рынке Европы зарабатывает 70%, хотя это глобальная компания. То есть бренд всегда будет сильнее в своей стране и менее силен и влиятелен в других странах.
Раз мы заговорили о площадях, возникает вопрос, за время пандемии покупка одежды в том числе через интернет, через доставку, стала настолько популярной, что многие думают, что магазины уходят в прошлое.
Рубен Арутюнян: Зависит от бренда и от его стратегии. Сегодня у нас примерно 80%х20%, то есть 80% мы продаем офлайн, 20% — это онлайн-каналы. Онлайн у нас развивается, там темпы роста быстрее, но в процентном соотношении 70%х30% — больше не будет. У нас компания федерального масштаба, сегодня мы присутствуем во всех округах: с запада на восток, от Мурманска до Грозного, то есть мы покрываем все округа и города, у нас больше 60 городов, соответственно, покупатели этих регионов активно пользуются нашим интернет-магазином, куда заходят, в прошлом году зашло больше 7 млн людей, и 80% закупок они не хотят получать домой, они предлагают отправить в магазин и там осуществлять примерку, покупку.
Все-таки прийти и померить вместе с продавцом?
Рубен Арутюнян: Да, это омниканальная стратегия, тем более в наших магазинах тоже уникальная услуга — мы делаем бесплатный подшив.
Зачем заказывать, разве в магазине и так этого нет?
Рубен Арутюнян: Наш ассортимент в интернете позволяет показывать те товары, которые пришлось снять с магазина, потому что новая коллекция пришла, магазин не резиновый, мы возвращаем, продаем в аутлетах, снижаем цену. Это качественная продукция, просто она не получила того спроса, который мы хотели. И у них есть шанс вернуть распродажный товар и купить по более выгодной цене, не ездить в аутлет. Порой у разных людей разный тип фигуры, и эти последние размеры сложно держать во всех магазинах, потому что они медленно продаются. Эта омниканальность, когда ты сам руководишь и своим интернет-магазином, и своими офлайн-магазинами, приводит к синергии увеличения продаж. Только в наших салонах больше 10% это продажи, генерированные нашими же покупателями в интернете.
Маркетплейс для вас интересен или у вас бренд другого уровня и предполагает, что человек выбирает глядя?
Рубен Арутюнян: Мы понимаем, что у маркетплейса есть своя лояльная аудитория, которая заходит туда за различными покупками, и был бы грех им не помочь еще купить Henderson. Мы думаем, там, где есть наши покупатели, там должен быть представлен бренд. Единственное исключение в том, что мы не хотим давать возможность играть с брендом ни в одном маркетплейсе, то есть цены, указанные в маркетплейсах и в магазинах, должны быть едины. Если мы участвуем в акциях маркетплейса на определенные товары, мы на эти же товары даем скидки в наших магазинах и наоборот, чтобы покупатель выбирал не за дешево, а где ему удобно. Поэтому маркетплейсы растут, если мне не изменяет память, они растут быстрее, чем наши офлайн-продажи, поэтому эта доля онлайна постоянно у нас растет.
Вернемся к магазину, это тема роста и замещения иностранных марок российскими. Что такое российская марка? Вы мне уже рассказывали, но я это и так понимал, что Henderson — это не швейная компания, а именно бренд одежды, который, вы меня поправите, включает, какие компетенции — дизайн и продажи?
Рубен Арутюнян: «Дизайн и продажи» — это упрощенно, потому что дизайн состоит из множества сложных работ, потому что надо сначала работать с производителями тканей, в некоторых случаях, так сказать, мы и нитки покупаем сами, чтобы из этих ниток делались ткани. То есть мы глубоко копаем в создании продукта для того, чтобы быть уверенными в том качестве, которое мы даем нашим покупателям. То есть мы не просто приходим на фабрику, вот вам дизайн, пожалуйста, сделайте, найдите сами ткани и фурнитуру и делайте как хотите. Мы прекрасно понимаем, из чего наши ткани, почему именно такого качества.
К слову «дизайн» добавим слово «технология»?
Рубен Арутюнян: Технология, конструкция и не только продукции, но и дизайн самих ингредиентов, назовем так. Как хороший повар говорит: «Дайте мне хорошие ингредиенты, будут хорошие блюда». Кроме этого, возникает огромный пласт работы, который не виден, это очень эффективная логистика, которая должна вовремя привезти эту коллекцию. Потом эффективное распределение этих товаров, там работает уже AI, который должен правильно распределить товары и организовать подпитку магазинов теми продуктами, которые больше пользуются спросом. Там еще маркетинг, который должен своевременно сфотографировать все модели и выставить в интернете, контент-менеджмент должен правильно написать про эту продукцию, очень красиво, выпустить сезонные каталоги. Кроме маркетинга, должен быть супер IT, у нас в отделе IT работает, наверное, под 100 человек, чтобы вы понимали, то есть мы больше как IT-компания даже, чем, наверное, розничная. Сегодня без цифровизации, а это цифровизация не только закупок или логистики, или продаж, это в том числе цифровизация тех процессов, которые мы делаем. Буквально на прошлой неделе мы обсуждали, что уже полностью перешли на цифру в передаче документов между центральным офисом и магазинами, то есть на бумаге ничего не надо подписывать, все делается электронными подписями. Таким образом, больший комфорт для сотрудников, меньше бумажной работы и более зеленые, так сказать, технологии. Но в это все надо вкладывать огромные-огромные средства. Я дальше не буду про финансы, как это сложно.
Вы начали создавать команду дизайнеров-технологов, маркетинга. Вот эти дизайнеры и технологи сегодня в России есть в достаточном количестве? Потому что я специально зашел в магазин Henderson и понял, что, в общем, там есть абсолютно вся гамма мужских товаров, от носков до запонок, в общем, все, что нужно, там есть. Очень большой ассортимент, который, так я понимаю, полностью разрабатывается как раз самой компанией. Что с кадрами для этого в нашей стране?
Рубен Арутюнян: Кадры, как и в любой индустрии, есть, но не всегда те, которые тебе нужны. Не секрет, что, например, в компании General electric есть свой университет, то есть людей берут уже после института, все равно проводят через свой институт, и потом эти люди готовы работать там.
Вы делаете повседневную одежду, еще вместе с ремнями, галстуками, все это как-то это у нас не было на виду, как минимум, только в отдельных каких-то модных домах, появилось ли оно, наросло ли, исторически изменилось или нет?
Рубен Арутюнян: Смотрите, есть несколько вариантов решения таких проблем. Например, неделю назад мы были в поездке во Вьетнаме и встречались с одной компанией, родом из Гонконга, у них специализация — именно создавать коллекции и продавать брендам. Компания работает с очень многими брендами, в том числе Tommy Hilfiger, Calvin Klein, Armani, Fila и так далее. Приходит, например, условный бренд Fila, который суперспец в обуви, через такие вот дизайнерские бюро они рассказывают о своих хотелках, что бы они хотели видеть. Эти ребята делают им коллекцию, если им это все нравится, они же для них размещают на фабриках заказы.
Коллекция под ключ, включая не только рисунок, но и технологии?
Рубен Арутюнян: Да-да.
То есть ткани, отходы, спецификация, на каких станках и кто сделал?
Рубен Арутюнян: Да, и тебе не нужно тогда держать дизайнеров.
У вас соотношение своего дизайна и аутсорса примерно как выглядит и как развивается?
Рубен Арутюнян: Где-то 80% на 20% своего и не своего. Но, когда мы говорим не своего, мы все равно адаптируем под Россию. Когда мы только начинали, это был тоже очень интересный процесс, маленькое количество магазинов, мы начинали с Европы. Естественно, ездили на европейские выставки, искали возможных поставщиков. Такой яркий пример: приехали на озеро Комо в Италии, там находится сердце шелковой промышленности Италии, там шелковые платки, галстуки и так далее. Компания называется Mantero Seta. В эту компанию пришли и начали обсуждать дизайн, у нас были свои рисунки. Они в какой-то момент говорят: «Уже расслабься, смотри, видишь, мы делали для Gianfranco Ferre, для Christian Lacroix, для Trussardi и так далее. Вот здесь эти все этикетки, они приходят со своими дизайнами, а уходят с нашими». А если говорить начистоту, где-то 50% — это их дизайн, а 50% — то, что они нам показывают, мы физически не можем сделать, это очень сложно, дорого и так далее. Но каждая хорошая фабрика должна иметь собственных дизайнеров, которые могли бы говорить с дизайнерами других стран и объяснять, рассказывать нюансы и возможности производства. Дальше, конечно, в первое время, когда у нас было не так много дизайнеров, мы нашли несколько похожих компаний, которые нам помогали в создании коллекций. Например, в Гонконге таких компаний много, но в процессе мы выстроили очень сильную команду и дизайнеров, конструкторов, технологов. Мы создаем свои коллекции, много лет я приглашал к нам разных итальянских дизайнеров из очень крупных брендов типа Zegna, Armani посмотреть вообще на нас, что мы делаем, как мы делаем, потому что сегодня мы крупнейший в России покупатель итальянских тканей. Они приходили, первое, чему они удивлялись, говорили: «Как много у вас дизайнеров». Говорит: «У нас очень маленькая команда». Даже в очень крупных компаниях, которые имеют обороты в сотни миллионов, миллиарды, у них буквально четыре-пять дизайнеров. Говорит: «Мы задаем тенденции, мы объясняем, что делать, а вокруг нас есть очень много дизайнерских компаний, которые приходят с уже готовыми решениями, мы говорим, нравится или не нравится, здесь поменяли, там доделали». Их зарплаты — это десятки тысяч евро в месяц, плюс еще налоги. Понятно, что содержать такой штат очень сложно.
В России это дешевле, можно содержать штат дизайнеров?
Рубен Арутюнян: Да, на самом деле, мы забываем о том, что мы говорим, что у нас высокие налоги, но, наверное, в Италии это бешеные налоги. Плюс, модель, которую они выстроили, им помогает работать. То есть там тоже много дизайнерских компаний, не буду за всех говорить, даже если мы говорим про Inditex группу, представьте, сколько изделий они выпускают. Ни одна компания не в состоянии иметь такой штат дизайнеров, которые бы всю эту коллекцию разработали бы и следили бы за контролем производства.
Возникают футуристические мысли, потому что в современном мире обновление коллекции, благодаря чему, мне кажется, эти бренды и живут, они постоянно выпускают что-то новое, честно говоря, их вещи дольше года и не держатся на теле, особенно мужчины. Зато через год можно уже купить что-то новое, то есть это постоянно обновляется. Вот я и думаю, что там работает, подрабатывает искусственный интеллект.
Рубен Арутюнян: Это ChatGPT называется, да.
Он пока про такие, смысловые вещи.
Рубен Арутюнян: Очень может быть, смотрите, все может быть в этом мире, весь вопрос в том, что опять это вопрос стратегии бренда и того, как они видят это будущее. За всех сложно говорить и сложно знать внутреннюю кухню, но то, что мы видим, то, что знаем, в этой профессии очень велика доля именно ручного труда и интуиции дизайнеров. Даже нам чуть полегче в мужской моде, потому что у нас не так все сложно. Например, если посмотреть, походить по улицам или на каких-то мероприятиях, я, во всяком случае, за всю мою жизнь ни разу не видел двух женщин в одинаковой одежде, в одинаковых платьях, в одинаковых брючных костюмах, не было такого, при том, что огромное количество женских брендов выпускает эту коллекцию. Как они умудряются все время подбирать так, чтобы не быть похожими, для меня загадка. Для мужчины это не такая большая проблема, особенно, если не уверен, что надеть: надел белую рубашку и галстук. А так, там очень сложная история, и там, возможно, нужен интеллект, чтобы он быстро-быстро делал какие-то модели.
Это не искусственный, это женский интеллект позволяет им постоянно быть непохожими друг на друга.
Рубен Арутюнян: Может быть, да-да.
Теперь остаются самые популярные вопросы в этом году, расчеты и логистика, то, из-за чего западные бренды, те, которые не под санкциями, все равно фактически свернули работу.
Рубен Арутюнян: Это был один из сильных вызовов, потому что мы тоже работали, как и все, с определенными логистическими компаниями. К сожалению, часть из них отказалась обслуживать российские поставки, и возникали такие коллизии, что наша продукция, коллег, оказывалась в каких-то портах и непонятно, как ее вывозить, потому что люди отказывались от этого. Это была сложная операция и пострадала «весна — лето», когда началась специальная операция. Но за полгода мы нашли новых поставщиков, заменили тех логистов, которые отказывались. Второе, выстроили уже взаимодействие исключительно в национальных валютах. Что интересно, даже когда мы говорим «Вьетнам» или «Китай», у нас контракты были с европейскими производителями, условно, есть европейская компания.
Да, вы шили и в Европе в том числе какие-то вещи.
Рубен Арутюнян: Да, и там шили, и здесь шили. У меня контракт с французом, у француза контракт с Вьетнамом, и я плачу во Францию, а товар получаю из Вьетнама. Ввиду этой ситуации, ребята говорят: «Рубен, мы не хотим никаким образом идти против своих правил, а эти правила не они ставят, а их политическое руководство, работайте напрямую». То есть по сути спецоперация еще позволяет нам экономить на затратах, потому что вышла их дополнительная маржа, которую они зарабатывали за обеспечение качества. Сейчас нам придется самостоятельно обеспечивать качество на этих фабриках.
Качество не страдает без этих европейских контрагентов?
Рубен Арутюнян: Дело в том, что за качество отвечает местный персонал, который натренирован очень крупной международной корпорацией. То есть эти корпорации приходят, которые там работают, и тренируют по своим стандартам, требованиям и так далее. У нас тоже свои стандарты и требования есть, и Вьетнам — это та страна, куда можно легко добраться, и наши дизайнеры дают необходимые требования, конструкторы. Есть специальные организации, которые занимаются контролем качества, и по определенной методике там проверяются изделия и только потом уходят с фабрики.
Рубен, вы в бизнесе уже больше 30 лет. Вы были молодым человеком, приехали из Армении, получив хорошее образование, но не имея большого стартового капитала, и так постепенно, сначала от дистрибуции чужого товара, потом от нескольких собственных магазинов, сейчас Henderson — это крупная компания, которая представлена во всей России. Не будем погружаться, как, я знаю, что в какой-то моменты вы привлекали инвестфонды, сейчас для того, чтобы расти, выпускаете облигации на бирже, оставаясь частной компанией, это уже детали. В целом, расскажите вкратце, как на протяжении вашей жизни менялся в стране бизнес-климат и условия ведения бизнеса, они становятся лучше, хуже или становятся другими, без какого-то знака?
Рубен Арутюнян: Мне кажется, правильный ответ — они становятся другими, потому что и мы становимся другими. То есть у нас определенный опыт, знания, другая бизнес-среда, потом она начинает трансформироваться, мы начинаем трансформироваться, мы по-другому смотрим на те возможности, которые есть. Нынешняя новая реальность с приходом правительства Мишустина стала, на мой взгляд, для легального бизнеса более комфортной, потому что появились понятные, ясные механизмы взаимодействия, в том числе и с органами. Мониторинг, который должен осуществляться для сбора налогов, он стал менее дискомфортным, они получают всю необходимую информацию в автоматическом режиме. Конечно, нам приходится нести дополнительные издержки на «Честный знак», это дополнительные маркировки, но это позволяет делать рынок прозрачным, понятным, честным, открытым. Опять же, если компания выстроена по бизнес-процессам, чтобы быть белой и прозрачной, платить все налоги и при этом развиваться, она будет становиться очень эффективной. Если собственники поставили такую цель и это делают, при нынешних экономических реалиях они выигрывают. Те компании, которые пытались по-другому выстраивать бизнес, то есть не за счет эффективности, а за счет, может, связей, за счет административных ресурсов, они начинают страдать, потому что по всей территории России прозрачность достигается, она, конечно, мешает. Поэтому мне кажется, для нас и для цивилизованного бизнеса это очень выгодно, понятно и ясно.
Был ковид, государство помогало, были объявлены разные программы помощи. Вы чем-то воспользовались? Потому что магазины закрывались, и, очевидно, вы несли большие убытки.
Рубен Арутюнян: Наша бизнес-модель была так построена, что до этого времени у нас были уже выстроены хорошие отношения с банками, которые нам доверяли, и первое, что мы сделали — постарались те лимиты, которые у нас были, взять на несколько месяцев, чтобы на несколько месяцев как минимум не потерять организацию, не потерять команду, которую мы пестовали и развивали десятки лет. Нам сильно помогали наши международные игроки, хотя им тоже было сложно, но в их странах помощь была более, мне кажется, точечная, и мы договорились, что нам надо вместе выживать. Что касается государства, вы все знаете, что в первую очередь помощь шла системообразующим организациям, то есть мы не входим в системообразующие организации, никаких льгот мы не имели, но даже те минимальные льготы, которые они давали, отсрочка в выплатах налогов или другие послабления все равно помогали. Государство понимало, что физически компаниям неоткуда платить, и они дали нам этот шанс. С другой стороны, когда все это прекратилось, наша стратегия, чтобы сохранить команду, оказалась оправданной. Мы выплачивали гигиенический минимум, чтобы сотрудники могли содержать свои семьи, содержать себя, и тратить время на свое обучение, потому что в это время невозможно было бизнесом заниматься, они занимались обучением, оно вернулось очень сильно, по сути за год у нас была просадка всего 10%, когда в среднем по рынку было где-то 30%, это не про Россию, а про мир. То есть мы быстро восстановились после этого и дальше начали двигаться, потому что команда осталась с нами. Было очень сложно, но как и в любые кризисы нас поддерживали наши поставщики, потому что мы строим с ними очень длинные отношения.
Государственной поддержкой не воспользовались, хотя были в уязвимой зоне.
Рубен Арутюнян: Нам не положено было, грубо говоря.
Этот год с условием того, что вроде ваших прямых конкурентов на рынке стало меньше для вашей компании и для российских компаний, таких же, как вы, их не так уж много, но они есть, это, вы думаете, будет год роста или нет?
Рубен Арутюнян: Все зависит от руководства этой компании, от менеджмента, потому что они определяют эту стратегию.
То есть это не однозначный рост для вас сейчас?
Рубен Арутюнян: В принципе, смотрите, можно и в хорошую погоду проигрывать гонку, и в плохую проигрывать, то есть все зависит от управления. Поэтому мы оптимистически смотрим на рынок, мы в прошлом году выросли примерно на 35%. В этом году будет, может быть, чуть меньше рост, потому что там база высокая. Пока мы не видим больших рисков. Но самое главное, ценное, это то, что ни один международный партнер не перестал с нами работать, то есть мы выстроили очень хорошие личные отношения с людьми, и пытаемся донести до них, что временный период охлаждения создан не нами. Идет такая пертурбация международных отношений, и я не думаю, что это только СВО, там много факторов, это стало частью большой игры. А мы как предприниматели должны быть вместе и должны вместе выходить из этой ситуации.
