Его продукция стоит от 4 тысяч до 15 тысяч рублей, и большинству состоятельных людей Москвы он знаком еще с нулевых как сомелье и консультант по созданию коллекций. Но вот уже 14 лет Павел сам выращивает виноград. В чем тонкости этого бизнеса и правда ли Россия сможет занять свое место на винной карте мира?
Павел Швец. Фото: UPPA Winery
Павел Швец — редкий в России винодел с личным именем на бутылке — дал интервью Business FM. С ним беседовал главный редактор радиостанции Илья Копелевич.
Павел Швец — винодел с личным именем на бутылке, в России не единственный, но один из немногих. Вы родились и выросли в Крыму, в Севастополе, и вернулись туда в 2008 году, чтобы начать делать вино. Я как профан из Советского Союза хочу спросить: до антиалкогольной кампании были знаменитые крымские «Черный доктор», «Черный монах», были еще сладковатые крепкие вина, которые можно было купить буквально на каждом углу, но сейчас такие названия не в ходу. Этих сортов не осталось?
Павел Швец: Нет, они все существуют, но в мире люди все меньше и меньше пьют крепленое вино, крепкие сладкие вина уменьшаются в потреблении. Даже в Португалии, на родине портвейна, часто вырубают виноградники традиционных сортов винограда и сажают те сорта, которые дают обычные, традиционные сухие вина. То есть люди понимают, что вино создано, чтобы им запивали еду, а чем-то сладким, мощным, крепким особо еду не запьешь, поэтому доля сухих вин растет, а доля крепленых и сладких вин уменьшается.
Как бы то ни было, виноградник стал модным делом для людей, у которых все-таки есть деньги. Вы в 2008 году начали, у вас была большая известность и слава в Москве, вы считались лучшим сомелье, вы были знатоком вина, а потом уже стали делать его сами. Сколько денег надо минимально вложить, чтобы вырастить, создать свое вино?
Павел Швец: Я купил землю в 2006 году, в 2008 году посадил виноград, а в 2013-м сделал первую бутылку. У меня сегодня 12,5 гектара территории, и работают 35 человек. У меня нет кредитов и партнеров никаких, я собственные деньги вкладывал туда «степ бай степ», зарабатывая их в Москве на торговле вином, у меня еще был ресторан, поэтому все развивалось очень-очень медленно. И когда я запустился, я имел необходимый минимум того, что необходимо, чтобы запуститься. И вот сейчас большую часть денег, которые я зарабатываю, я реинвестирую, доделываю свое предприятие, доводя его до ума. То есть мы только два года назад проложили асфальтовую дорогу, три года назад проложили электричество, до этого мы работали на генераторах, и все было сделано с минимальным вложением. И я хочу сказать: чтобы запуститься, можно вообще практически ничего не иметь, нужно просто решиться и купить землю. В Европе и мире очень много проектов, где 2-3 гектара виноградников и нет ни одного наемного сотрудника, так можно выпустить 15-20 тысяч бутылок. Продавая их по 1000 рублей, можно заработать 15-20 млн рублей, одной семье вполне этих денег может хватить на год.
Это же дело сложное и тонкое, как кажется. Не просто посадил, взошло, ты собрал, перемял. Я много историй слышал, что на наших виноградниках, винодельнях все это затевал специалист из Франции, из Италии. Можно обойтись без такого специалиста, по книжкам научиться?
Павел Швец: Я думаю, можно, и я таким путем и шел. В жизни винодела бывают 30-40 урожаев, потому что в году один урожай, и когда ты сделал вино, наделал кучу ошибок, в следующем году ты их исправляешь, но делаешь какие-то новые, потом эти исправляешь, новые возникают. В производстве вина есть два аспекта. Есть виноградарство — это выращивание, довести до ягодки, и виноделие — из ягодки сделать бутылку. Вот из ягодки бутылку сделать — процесс достаточно изученный сегодня, университеты и институты, которые занимаются изучением химии вина очень досконально, глубоко разобрались в том, какая операция к чему приводит, а вот вырастить виноград значительно сложнее, потому что это природные вещи, которыми часто человек управлять не может. И вот для того чтобы не попасть впросак, важно выбрать участок, который потенциально способен дать тонкое, элегантное, сложное, интересное вино, способное долго жить.
Если мы посмотрим на карту мира, мы увидим, что Южный берег Крыма, Тамань, предгорье Кавказа находятся на одной широте с южным берегом Франции, Тосканой, испанскими землями, известными винами. Широта одинаковая, но насколько она важна?
Павел Швец: Есть масса нюансов. Есть понятие терруара — это совокупность всех природных факторов, которые влияют на качество и стиль вина, климат — это не все, и широта тем более. Например, в Европе есть Гольфстрим, который делает намного более мягким и теплым климат, у нас его нет, у нас более континентальный климат. Есть почва, материнские породы, например известняк дает более долгоживущие, более тонкие вина. Второе: можно взять карту и посмотреть, где не бывает температуры ниже, чем минус 22 градуса, потому что при минус 22 замерзает почка. Растение не умрет, но урожай вы не получите, поэтому для того чтобы делать высококачественное вино, необходимо найти более или менее теплые места. Крым как раз — очень интересный регион, это маленькая территория, но там много природных зон. На Южном берегу Крыма, в Ялте растут пальмы и оливки, то есть море работает на аккумулятор тепла, оно нагревается летом и зимой отдает свое тепло. И по периметру Крыма, на юге чуть шире, такая полоса прибрежная, где как раз температуры минус 22 не бывает. То есть если мы говорим о суперкачественном вине, то нужно взять карту известняков, наложить на карту, где не замерзает виноград, найти участок, где выпадало бы в год осадков не меньше чем 450 миллиметров, понять гранулометрический состав почвы и способность ее удерживать влагу, потому что эта вода может выпасть и как сквозь песок уйти, то есть должна быть некая пропорция глины, чтобы она удерживала влагу, и желательно найти склон южной, юго-восточной экспозиции, потому что виноград — светолюбивое растение. И последний момент — найти участок, где не бывает поздних весенних заморозков, здесь еще одна проблема с температурами, когда почка весной распускается, температура даже минус 1 градус губительна для этой почки. И если эти карты наложить одну на другую, получается, что Севастополь — самый перспективный регион в плане виноделия, поэтому там у нас сейчас бум винодельщиков.
У вас 12,5 гектара как было, так и есть?
Павел Швец: Мы сначала посадили четыре, потом три, потом еще три, вот сегодня 12,5 гектара.
Вы собираетесь расширяться или вы так и будете на этом участке?
Павел Швец: Найти баланс между твоими потребностями и «хотелками» и финансовым потоком — важная задача для бизнесмена. Я не хочу расширяться, я не хочу иметь еще больше персонала, какие-то новые объемы, мне эти деньги особо не нужны. Нашей семье хватает. У меня нет, как я уже сказал, партнеров и каких-то старших инвесторов, которые бы тыкали меня палкой и говорили: нужно больше, больше, больше. Нет, мне не надо больше, я себя чувствую прекрасно. Я считаю, что у нас многовато, потому что большую часть времени мне приходится заниматься вопросами администрирования. Вот этих 35 человек нужно как-то замотивировать, объяснить, проверить, рассказать, быть лидером для них. А я хочу ходить с секатором по полю, я хочу делать вино, хочу иметь мозолистые руки, я хочу другой немножко жизни, изначально планировал по-другому, но оказалось, что 12,5 гектараа — это все-таки предприятие немаленькое.
Сколько бутылок в год вы продаете?
Павел Швец: 50-60 тысяч бутылок вина, у нас порядка 25 наименований, стилей и типов.
С кем вы сейчас конкурируете в этом сегменте очень дорогого вина?
Павел Швец: С иностранными производителями. По-прежнему. Тем более я, обладая опытом сомелье, очень четко понимаю, что есть на рынке сегодня из иностранного классного вина, модного, интересного, того, что пьют люди, и как эта цена формируется, сколько стоит в Европе, как его привозят сюда, за сколько его продает виноторговая компания. Я четко могу сказать, что почти всегда наши вина в слепых дегустациях с винами иностранными за те же деньги побеждают. Я это очень четко мониторю. Я понимаю, за сколько продавать вино, чтобы оно было в не слишком дорогом сегменте. Все устроено так, что винодел, который в Европе что-то делает хорошо, правильно, с индивидуальностью, на предприятиях, аналогичных нашему, цена получается минимум 12-15 евро, и привезти его сюда — это плюс 70-80%, виноторговые компании тоже делают наценку процентов 100 хотя бы. Получается, что цена на нормальное вино, которое меня удовлетворяет как потребителя, в опте составит около 4-5 тысяч рублей, а ресторан ее умножает на три. То есть 12-15 тысяч сегодня цена вин, которые вообще можно пить, если говорить о ресторанах.
Теперь к бизнесу как таковому. Если почитать разные рыночные отчеты, за этот год, согласно прогнозу, производство российского вина вырастет чуть ли не на 31%. Все потому что люди наконец познакомились с российским вином. Это действительно так, что прямо на треть?
Павел Швец: Я в эти большие цифры не лезу, не мониторю и, честно говоря, не верю. У нас есть акцизные марки, и на серверах федеральной службы есть четкая информация о том, сколько какого вина, на каком складе, на каком адресе лежит, сколько выпивается и как, но эта информация недоступна, то есть нам ее выдают не в виде каких-то выписок официальных, а просто с какими-то заявлениями. Я не знаю, сколько выпивается российского вина, но в целом в России выпивается 1,5 млрд бутылок вина в год, и площади виноградников, конечно, растут, но, насколько мне известно, наши виноградники способны удовлетворить где-то 50%, может быть, уже 60% спроса, все остальное — это импортное вино, которое ввозится уже в виде бутылок. Причем если раньше была возможность привозить вино в цистернах и разливать его в России под российскими брендами, то последний закон отменил эту практику, и теперь вино приезжает к нам только бутилированное из-за границы. То есть закупили 1,5 млрд бутылок, столько и пьют.
Почему приличное дешевое вино в Европе начинается от 4 евро за бутылку, среднее, на мой непросвещенный вкус вполне пристойное, стоит 10-15 евро, а 20 евро — это уже вполне себе хорошее вино. А вот элитное вино стоит сразу уже 100 евро. Как объяснить это?
Павел Швец: Нет, все намного более плавно, не 15, а потом 100 сразу. Это шкала с градиентом, если человек интересуется, он найдет себе вино по кошельку. Но вино — это удовольствие, то есть человек должен получать от него удовольствие. Есть понятие — развитие вкуса, эволюция вкуса, то, что вам нравилось вчера, сегодня уже не понравится, а то, что нравится сегодня, не понравится завтра, тем более если вы еще и вдумчиво относитесь к дегустации и умеете дегустировать и запоминать вина. Я хочу сказать, что сомелье, открывая бутылку, сначала наливает себе попробовать на предмет испорченности. И хороший сомелье бокал несет не на мойку, а на специальную полочку вне зала и ставит его там, несколько раз в день еще возвращается к этой полке. За пять лет работы он попробует вина больше, чем обычный человек за всю жизнь попробует. И его понимание тонкости, элегантности, сложности, вот этого удовлетворения от каких-то интересных вин развивается с максимальной скоростью. Поэтому понятие «хорошее, элитное, вкусное, тонкое» — это сколько людей, столько мнений.
С точки зрения производства, почему хорошее вино реально в производстве настолько дороже, чем массовое?
Павел Швец: В общемировой практике это очень легко объяснить. Виноградная ягода состоит из трех частей: кожица, косточка и сок. Соки ягоды — кислота и сахар, в кожице — краска и аромат, а в косточке — танин. И эти три части ягоды созревают часто независимо друг от друга. Важнейшим параметром во рту является баланс, когда кислота и спирт, который есть в вине, друг друга компенсируют, оно кажется не спиртуозным и не кислотным — сколько одного, столько другого в цифрах и в ощущениях в первую очередь. Но этот баланс возникает как раз от сахаронакопления и кислотопонижения, от степени зрелости сока. А степень зрелости сока зависит от климата, где вы посадили виноград, и еще некоторых операций, которые вы делаете на поле с лозой. Если вы на юге, у вас быстро накапливаются сахара и быстро падает кислота, но вы вынуждены дождаться, пока у вас созреет кожица, потому что в ней краска и аромат, если вы не дождетесь этого момента, то вино будет хоть и с балансом, но у него не будет ни кожи, ни рожи, оно будет неинтересным совершенно. Но пока вы дожидаетесь, что у вас созреют кожица и косточка, а косточка отвечает за танин, который дает вину долгую жизнь, у вас уже слишком много сахара — спирта в будущем — и слишком мало кислоты. Такие вина кажутся тяжелыми, густыми, плотными и неспособными долго жить. Чтобы скомпенсировать избыток спирта, вы вынуждены настаивать подольше виноград на кожице и косточке, чтобы за счет танина, который вы экстрагируете при этом настаивании, сделать баланс между спиртуозностью и танинностью, раз уже кислотности нет. И вина южные нравятся обычно людям, которые только начинают пить вино. Они густые, плотные, мощные, концентрированные, но это вино не для того, чтобы им запивали еду, от него быстро пьянеешь и очень долгий вкус, очень мощный вкус, и человек в развитии своего вкуса все равно приходит к пониманию вин и к поиску вин чуть-чуть более элегантных, легких, но не менее интересных в аромате и во вкусе. Это обычная эволюция вкуса, поэтому люди от любви к винам южным приходят к пониманию и к поиску вин северных. А на севере бывает минус 22 зимой, бывает недозревание, бывает градобитие, бывают поздние весенние заморозки, о которых я говорил. Например, Шампань — это самый северный винодельческий регион в мире, где делается высококачественное вино, и там только три раз в десятилетие бывает хороший урожай, по статистике. Остальные годы они страдают от всех этих проблем. И эти проблемы, эти риски закладываются. Все тонкие вина делают на севере, а на севере больше риски в плане виноградарства, поэтому все тонкие, элегантные вина дороже.
А вот у нас в Крыму и на Кубани, на Северном Кавказе условия для производства каких вин в большей степени — массовых или более тонких, сложных и дорогих?
Павел Швец: Да не обидятся на меня производители из других регионов, но мне кажется, что у всех наших регионов и субъектов Федерации есть природные условия для производства вин разных типов. Например, на Тамани, где чернозем и песок, там лучше делать вино массового спроса, там большие урожаи, там получаются вина стабильно, качественно, хорошо, в больших объемах. Если виноград посадить на черноземе, у тебя получаются огромные гроздья, но вино простоватое, это нужно понимать, и крупные предприятия там и находятся. На Южном берегу Крыма, например, хорошо получаются портвейны, хересы, мадеры, это еще понял Лев Сергеевич Голицын, и специализация этого региона на производстве вин крепленых, мощных, густых и плотных. В Ростове-на-Дону вообще сложно произвести качественное вино на целом участке. То есть вся эта зона все-таки больше для вин массового спроса. В районе Новороссийска есть условия для производств вин более высокого качества, и все наиболее ценные, дорогие и многогранные вина можно делать на известняках, на высотах от 200 метров над уровнем моря в Севастопольской зоне, где я и разбил свой виноградник. Все можно понять, исследуя эти особенности, влияние природных факторов на качество и стиль вина, свой опыт сомелье, да и просто статистику, какие вина мира продаются на аукционе Sotheby's.
Вино дешевое и элитное дорожает быстрее, чем в целом инфляция идет?
Павел Швец: Я вижу, да, что вина дорожают выше, чем инфляция, просто не из-за того, что они становятся старше при выдержке, а из-за того что производители повышают качество, имеют больший спрос. Но спрос связан с правилами игры, которые определяет государство, и с государственной поддержкой вообще всей отрасли. Я по примеру вин европейских, бордосских в первую очередь, вижу, что у нас не хватает негоциантских домов. Это некие структуры, которые бы покупали у виноделов вино с потенциалом для выдержки, у себя на складах доводили до того состояния, когда вино достигает пика зрелости, и на этом уже зарабатывали и продавали. Потому что редкие производители имеют столько площадей, чтобы у себя выдерживать вино в бутылке до того состояния, когда оно достигает пика. Поэтому многие производители отказываются от технологии производства вин с большим потенциалом, делая вина более скороспелые, более простые. Я думаю, что это тоже интересный путь развития и что такие структуры рано или поздно будут появляться в России.
Лет несколько назад, подлетая к Анапе, я из окна, из иллюминатора самолета увидел, что огромное количество виноградников появилось, которых раньше не было, они не все еще дозрели, но было понятно, что действительно у нас своего вина будет гораздо больше. И был принят закон, который запретил вина, разлитые из импортного виноматериала под российской маркой, называть винами. Как я читал, это все дало мощный стимул к тому, чтобы те, кто занимается вином, занимались виноградом. Вас как-то это затрагивает? Что вам помешало, что помогло за последнее время из того, что происходит в государстве?
Павел Швец: Я понимаю, что один в поле не воин и мое вино будет популярно до тех пор, пока я им занимаюсь, я его двигаю. Я понимаю, что по аналогии с другими странами, изучая историю виноделия других регионов мира и Европы, понимаю, что вот эти наименования по происхождению, во Франции — apellation controlee, в Италии — DOCG, очень важны, у нас называются — ЗГУ и ЗНМП.
Давайте это поясним для тех, кто не понял.
Павел Швец: Вина защищенного географического указания — ЗГУ и защищенного наименования места происхождения — ЗНМП. Мы находимся в тесной связи с людьми, которые как раз являются авторами этого закона, но на некоторые вопросы они тоже ответить не могут.
На какие?
Павел Швец: Например, Севастополь. Там история этих наименований такова: в 2014 году, когда Крым стал российским, в России был только один закон, 171-й, «О производстве и обороте алкоголя спиртосодержащей продукции». Был вечный плач, тогда еще без Крыма, кубанских виноделов, которые говорили: почему вы нас прессуете так же, такое же условие, как у водочников, мы же виноделы, мы вообще сельхозпродукция, почему нам нужно проходить такую же систему лицензирования, как большой водочный завод? Плюс Россия стала членом ВТО, и нужно было гармонизировать свои законы с европейскими нормами и правилами, как раз там тоже есть две статьи в правилах ТРИПС (Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности), это правила по интеллектуальной собственности членов ВТО, и нужно было две статьи внедрить о наименовании вин как раз географических, плюс Крым стал российским еще. А в России совершенно другие правила были на тот момент, нежели на Украине, и чтобы бывшие украинские предприятия в Крыму не закрылись, нужно было быстро продлить переходные периоды и создать некие условия, чтобы они влились в это российское правовое поле. И законотворцы решили и два эти вопроса решить с ТРИПС и отделить вино от водки.
Почему вино с водкой были в одной категории? Очень просто: после развала СССР, появился рынок виноматериалов, то есть на бутылке писали место происхождения, не то место, где выращен виноград, а то место, где я разлил по бутылкам. И можно было покупать вино в цистернах во всем мире, но привез и разлил на Кубани, пишешь Кубань, в Ростове — Ростов. И поэтому ни у кого не было никакого желания сажать виноградники, зачем их сажать, если можно танкер привезти. Тебе же нужно землю купить, саженцы из-за границы привезти, найти трезвых трактористов, купить технику, страдать от поздних весенних заморозков. Зачем, если можно ввозить виноматериал? И все прекрасно ввозили виноматериал, не было никаких проблем. И вот в этом законе прописали эти вина ЗГУ и ЗНМП, просто переведя эти формулировки из европейских норм. Они просто переписали эти правила, постарались выделить вино от водки. Про кубанские я не закончил мысль, и вот кубанские виноделы занимались таким импортом, без Крыма, в Крыму то же самое было в принципе до присоединения, да и после присоединения, все лили виноматериал. И это никоим образом не стимулировало развитие виноградарства, все покупали виноматериалы, и было все прекрасно. И когда кубанские виноделы говорили «отделите нас от водки», власти отвечали: ребят, ну, подождите, люди, которые делают водку, они хотя бы берут воду, спирт, как-то смешивают, потом фильтруют и потом их разливают, вы просто тупо танкер привезли и налили по бутылкам, у вас еще и проще технология, чем у водочников, поэтому будьте, пожалуйста, там же, где водка. Но те предприятия, которые работали только на своем винограде, их почти не было тогда в России, стали появляться только первые ласточки, были предприятия смешанного типа, где и виноградники свои есть, и еще докупают виноматериал, и когда эти вещи прописали, сказали: будут как бы виноделы, вы создайте какую-то структуру и приходите к нам с некими конкретными пожеланиями.
Тогда был уже Союз виноградарей и виноделов России, который как раз управлялся предприятиями, которые покупали виноматериалы, конечно, они же не будут рубить сук, на котором сидят, и внутри отрасли появилось много разногласий: мелкие хотят одного, средние хотят другого, кто-то, кто балками занимается, хотят третьего, у всех разный админресурс. И вот все друг с другом спорили, какие-то конгрессы делали, ссорились, но потом получилось так, что в руках структур, близких к одному банку, оказалось много активов в виде виноградников России — «Массандра», «Инкерман», «Новый Свет» плюс еще активы в Краснодарском крае, и они инициировали создание нового закона. Эти структуры создали федеральную саморегулируемую организацию, которая прописана в законе, и в ней есть талантливые люди, которые стремятся сделать это регулирование прозрачным, чистым и честным, но еще очень много что предстоит сделать.
В итоге это оказалось к лучшему, что приняли, для отрасли?
Павел Швец: Я считаю, что и да, и нет. Запрет ввоза импортного виноматериала, наверное, все-таки отразится на развитии российского виноградарства, тем не менее обычные потребители будут 1,5 млрд бутылок, я говорил, как пили, так и будут пить. Просто если раньше вы бутилировали в России, оно было дешевле, сейчас будут бутилировать за границей, и потребитель будет платить больше. Были другие способы и механизмы, как это отделить.
Стимулировать разведение винограда?
Павел Швец: Да, но просто решили запретить, так просто проще и уж основательно.
Но виноградников действительно стало больше.
Павел Швец: Да, больше, посмотрим еще, с какой скоростью они будут расти, потому что больше стало, и сейчас некий бум, но вот эта протекционистская политика, которая сегодня есть вокруг российского вина, она где-то чрезмерна. То есть если бы была конкуренция с иностранными винами более прозрачная и честная, то это бы стимулировало производителей делать качественное вино. А сейчас эта система стимулирует только к созданию новых виноградников. Возможно, на этом этапе России лучше сделать много виноградников, а потом уже заниматься тем, чтобы в конкуренции друг с другом и с иностранными производителями, встал вопрос производства более качественных вин, и через эти наименования по происхождению, то есть система должна быть эффективной. А сегодня она все-таки еще такая, немножко странная, на мой взгляд.
Вы сказали, саженцы закупаются тоже за границей, как и по многим сельскохозяйственным культурам, в нынешней ситуации как-то все это усложнилось или нет? У нас же ведь свои сорта есть. Про «Черный доктор» не вспоминаем, но сейчас популярен сорт «Красностоп», который называется как автохтонный, то есть растет только тут.
Павел Швец: Во-первых, здесь несколько вещей надо сказать, наш российский «Каберне» будут всегда сравнивать с «Бордо», с родиной «Каберне». «Пино нуар» будут с Бургундией сравнивать, «Рислинг» — с Германией, мы всегда будем в тени этих великих сортов и этих великих регионов плестись. Поэтому на общемировом рынке нужно иметь свое собственное лицо, свою историю, свои сорта винограда. В первую очередь является некой отличающей характеристикой стиля целой страны. У нас только в одном Крыму 85 автохтонных сортов, так еще и десять нам нашли за последние десять лет. Их нужно развивать, безусловно, но создать питомники, которые в промышленном масштабе могли бы удовлетворить потребности отрасли, это десятки лет. В советское время все винодельческие предприятия были крупными, и у каждого предприятия была своя прививочная мастерская, где делался посадочный материал для нужд именно этого предприятия. Структуры, которая бы удовлетворяла потребности всей отрасли, не было. И когда начался рынок виноматериала, все эти виноградники никто не сажал, все эти прививочные мастерские были заброшены, специалистов не стало.
Мы же помним из 1985-1989 года, когда просто вырубали эти виноградники, причем многолетние.
Павел Швец: Это был мрачный этап в истории российского виноделия, но это совсем другая история. Я просто про уже новейшие времена, после 1985-го, в России и Украине тогдашней, то есть за десять лет, за 1990-е годы все эти предприятия были просто уничтожены, прививочные мастерские, питомники, а новых не появилось. Государство готово сейчас и выделяет средства для создания новых питомников, но чтобы они работали, нужно еще лет 10-15 потратить. Питомник — это что такое, виноград — не корнесобственное растение, у него есть корни от одного растения и привой от другого растения. Вот этих корней бывает 15-20 разновидностей, и привоев тоже бывает очень много разных, они идут с номерами, у «Пино нуар» еще десять клонов, и нужно иметь посадочный материал всех подвоев, маточники подвойных лоз и маточники привойных лоз, посадить их можно только тогда, когда посадочный материал безвирусный, очищен от болезней, а это десятки лет, то есть на все это уходит.
И сегодня этот закон запрещает компенсацию от государства на покупку предприятиями иностранного посадочного материала, а своих питомников нет. Поэтому те виноделы, которые стремятся к какому-то суперкачеству, отказываются от государственной поддержки и везут саженцы из-за границы, потому что сегодня купить российский посадочный материал можно, но очень мало и в очень ограниченном количестве и непонятного качества.
