Основатель сети аптек «Столички» и депутат Госдумы в интервью Business FM рассказал возрождении российской фармы, плюсах введения маркировки на лекарства и необходимости локализации фармпроизводства
Фото: Владимир Смирнов/ТАСС
Основатель сети аптек «Столички» и депутат Госдумы Евгений Нифантьев дал интервью Business FM. С ним беседовал главный редактор радиостанции Илья Копелевич.
Здравствуйте, у нас в гостях Евгений Нифантьев, нашим слушателям уже много лет знакомый как основатель сети аптек «Столички», сейчас депутат Государственной думы. Но, естественно, все равно именно в профессиональной среде вы находитесь, и я надеюсь, что очень многое сможете нам рассказать о том, что происходит на рынке лекарств. Первый вопрос будет простой, мы знаем, что санкций на лекарства нет, тем не менее люди повседневно сталкиваются с дефицитом тех или иных препаратов. Сейчас осень, многие дети болеют, люди не находят, например, детский «Нурофен»; исчезал из аптек «Амоксиклав», по-научному амоксициллин, антибиотик, популярный много лет; определенные препараты против диабета, входящие даже в список жизненно важных, не находили в аптеках или находили по цене в три раза выше, чем она была до того, что связывают, естественно, с дефицитом. Поэтому, естественно, нам всем интересно, насколько наш нынешний внешнеторговый режим ставит под угрозу те или иные поставки нужных нам повседневных или не повседневных лекарств.
Евгений Нифантьев: Хотелось бы повторить очень важную информацию, что санкции не влияют на поставку лекарственных препаратов, потому что это гуманитарная категория товаров, она не подвержена санкциям. Сегодня ни один иностранный производитель с российского рынка не ушел. Есть ли дефектура, то есть отсутствие отдельных позиций? Есть, она была и до СВО, и до ковида, просто в большей или в меньшей степени. По каждой отдельной позиции своя история дефектуры, то есть, если мы говорим, допустим, об «Аугментине» или «Амоксиклаве», а это идентичные лекарственные препараты, это комбинированные препараты, которые содержат амоксициллин и клавулановую кислоту, то с ними проблема по всему миру. Она возникла из-за того, что в связи с ковидом в мире нет субстанции клавулановой кислоты в необходимом количестве. А сам амоксициллин, входящий в этот комбинированный препарат, есть в достаточном количестве.
Я вот, кстати, помню, что раньше было отдельное лекарство из клавулановой кислоты.
Евгений Нифантьев: Оно и сейчас есть и, в общем-то, выполняет поставленные перед ним задачи.
Но врачи выписывают конкретно «Амоксиклав» или «Аугментин».
Евгений Нифантьев: К сожалению, у врачей, видимо, нет информации о наличии или отсутствии каких-либо препаратов на рынке в моменте, раз они их выписывают. Если переходить дальше, вы спросили про «Нурофен», производитель «Рекитт Бенкизер Хэлскэр» не ушел с российского рынка, поставки идут, тоже есть определенные перебои, но надо понимать, что тот же самый «Нурофен» в виде сиропа — это обычный ибупрофен в виде сиропа. И если говорить о российском или зарубежном аналоге, то это идентичный лекарственный препарат, просто в другой упаковке. И, кстати, здесь важно, можно это потом обсудить, как можно использовать ту информационную систему, которая внедрена в Российской Федерации, чтобы у врачей была возможность понимать, что есть на рынке, а чего нет, чтобы вовремя делать замены. Потому что в аптеке и с точки зрения закона, и с точки зрения профессиональной этики фармацевт или провизор, стоящий за первым столом, может осуществить замену исключительно в рамках одного международного непатентованного наименования.
То есть действующего вещества?
Евгений Нифантьев: Действующего вещества. А вот замену в группе уже может сделать врач.
Понятно, что [лекарства] не под санкциями, но мы знаем, что фуры не ездят напрямую из Европы в Россию, есть еще по пути Белоруссия, есть еще проблема расчетов, потому что рассчитываться надо в евро, а это стало, как мы знаем от представителей других бизнесов, очень сложно, если не невозможно, значит, расчеты идут через какие-то третьи валюты в ряде случаев — словом, масса дополнительных сложностей. Насколько они затрудняют поставки?
Евгений Нифантьев: Затрудняет, но не останавливает, потому что мы с вами говорим о единичных случаях, а вообще на российском рынке десятки тысяч наименований. И если говорить даже о действующих веществах, то только лишь в реестр жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов входит 809 международных непатентованных наименований, то есть это большое количество. И я уверенно могу сказать, что системной глобальной проблемы с наличием лекарственных препаратов в России нет и, к счастью, не предвидится. И при этом, в том числе, это еще и за счет того, что за последние годы было очень много сделано для локализации производства лекарственных препаратов в Российской Федерации. За последние десять лет было построено 40 новых заводов. Причем эти заводы и то оборудование, которое на них стоит, зачастую более современные, чем у наших коллег из других государств. Они работают по системе требований GMP, надлежащая производственная практика, и на выходе мы можем уверенно сказать, что лекарственные препараты отечественного производства по эффективности, качеству и безопасности абсолютно идентичны своим зарубежным аналогам. Очень часто субстанции, которые используются для производства этих препаратов — ровно те же субстанции тех же производителей, которые используются так называемой большой фармой. И сегодня уже две трети лекарственных препаратов, которые продаются в аптеках в упаковках, это препараты отечественного производства.
Слово «упаковка», наверное, слишком преувеличенное и пренебрежительное, хотя во многих случаях именно так, когда даже готовый препарат фасуется на наших, так сказать, расфасовочных линиях, но субстанции практически полностью мы покупаем за границей, полностью, не полностью, но в подавляющем большинстве.
Евгений Нифантьев: Это очень важный и глубокий вопрос, как устроена мировая фарма. Индия и Китай являются глобальными производителями субстанций в мире. И по большинству молекул, и в большем объеме именно в Индии и в Китае закупаются субстанции для производства по всему миру.
Но принадлежат-то эти производства, которые находятся в Индии и в Китае, наверное, в значительной степени западным фармкомпаниям, которые эти субстанции разработали?
Евгений Нифантьев: Нет.
То есть производители самостоятельные, они просто лицензионно производят субстанции, независимо от этих?
Евгений Нифантьев: Они лицензионно производят субстанции на те молекулы, которые не вышли из-под патентной защиты, а те, что вышли из-под патентной защиты, совершенно спокойно могут производить сами, не спрашивая у большой фармы. Вопрос в том, что сейчас существенно изменилась вообще ситуация в мире. И триггером, который заставляет нас в большей степени уделять внимание локализации субстанций в стране, явился ковид. Я думаю, что всему миру очень повезло. Повезло то, что Китай сумел локализовать распространение COVID-19 в своей стране, это произошло из-за просто фантастической дисциплины в стране, где на, в общем-то, относительно небольшой территории проживает 1,4 млрд человек. У Китая и Индии совокупно население 2,8 млрд человек. И если бы заболевание распространилось более широко в Китае и в Индии…
Где оно распространилось.
Евгений Нифантьев: Оно, да, распространилось, и Индия, надо сказать, на больший промежуток времени останавливала производство субстанций и, соответственно, поставки.
На секунду, мы здесь сделаем шаг уже чуть в сторону от фармы как таковой, потому что сейчас это вообще глобально обсуждаемая тема. И Китай подвергается критике на Западе в первую очередь за их политику нулевой толерантности, жесткого карантина, за закрытие в том числе городов и предприятий, поскольку он поставщик глобальный, это сейчас критикуется. И говорят, что у всех уже все позади, а в Китае все это продолжается и сдерживает рост. Это очень интересная мысль, что если бы в Китае была, допустим, эпидемия такого же размаха, как она была, например, в Америке или хоть России, неважно, с учетом его населения, там могло бы быть хуже. Давайте с Индией сравним, Индия не принимала таких уж драконовских мер, и статистика индийская в плане смертности, может быть, тоже не вполне точная, но мы знаем, что там эпидемия была большая, широкая, и никто, может быть, даже и не считал количество жертв. В итоге, кто больше сократил производство, Китай или Индия?
Евгений Нифантьев: Индия. Китай на некоторое время приостанавливал поставки, но в общем-то, это было на незначительный промежуток времени, свои партнерские отношения и с Россией, и с мировой фармой [сохранил]. Вопрос в том, что теоретически когда-нибудь в будущем возможна эпидемия большего масштаба с большей контагиозностью и с большей смертностью, и, соответственно, стратегически значимые молекулы необходимо производить в своей стране, потому что если говорить о рисках, то в случае такого риска субстанции пойдут в первую очередь на внутренний рынок этих двух крупнейших стран. И второе, если говорить об экспорте, они будут экспортировать туда, где больше платят, и очевидно, что это будут эмиссионные центры. Очень важно использовать это время, чтобы локализовывать стратегически важные, стратегически значимые молекулы у нас в стране.
Теперь давайте вернемся обратно к нашим возможностям производить молекулы. За 30 лет мы действительно привыкли, что лекарства (А) разработаны на Западе, (Б) произведены западными компаниями. Некоторые люди типа вас знают, что субстанции в отдельности производятся в основном в Китае и в Индии, а все остальное это уже, так сказать, упаковка и торговая марка. Хорошо, мы построили 40 новых заводов, локализовали именно выпуск готовой формы, но из молекул, которые получаем оттуда. Но, как я опять же слышал, это наверняка очевидно, что именно производство молекулы и есть самый сложный и тонкий технологический момент, и дело не в теоретических знаниях химиков, а в наличии дорогостоящего, уникального, тонкого оборудования, потому что речь идет именно о молекуле, а не о предмете.
Евгений Нифантьев: Речь идет все-таки в первую очередь, наверное, о химическом синтезе, и химический синтез, конечно, подразумевает под собой наличие в том числе и дорогостоящего оборудования. Но я могу сказать, что в России начинают появляться с нуля построенные новые заводы, в частности, допустим, недавно был открыт в Санкт-Петербурге завод по синтезу субстанций для производства лекарственных препаратов.
А каких, кстати?
Евгений Нифантьев: Это «Фавипиравир», который всем нам известен для лечения от COVID-19, это противовирусный препарат.
Замечу в качестве дисклеймера, что эффективность его, как мне кажется, не была финально доказана.
Евгений Нифантьев: В моем понимании все-таки он спас большое количество человеческих жизней. «Тилорон» — это тоже противовирусный препарат. «Индапамид», «Азитромицин», кстати, если мы говорим об антибиотиках, «Кеторолак».
Что это? Мне не знакомо такое фармацевтическое название.
Евгений Нифантьев: Это противовоспалительное средство. На самом деле у нас начинает появляться свое производство, оно и было, и я вам могу сказать, если вспомнить все-таки Советский Союз, мы практически все сами производили, и что-то сохранилось до сегодняшнего времени, но и начинает появляться новое. Просто нужно понять одно, что если не сделать вначале производство готовых лекарственных форм, это не создаст спрос внутри страны на закупку субстанций. Так в любой отрасли, то есть сначала создаешь комплектацию готового продукта, потом у тебя возникает запрос на субстанции внутри страны, потом возникает запрос на те же самые интермедиаты, из которых производятся субстанции. И таким образом, этим переделом ты уходишь вниз, возрождаешь химическую промышленность, а химическая промышленность — это значительная доля ВВП, и, на мой взгляд, это то, где мы можем добиться больших успехов. Но здесь нужно возрождать именно мелкотоннажную химию, с чем у нас сейчас есть определенные проблемы.
Оборудование для этого производства где производится и сможем ли мы его сейчас закупить, поставить?
Евгений Нифантьев: Оборудование, как правило, к сожалению, пока производится за рубежом и причем…
В странах «недружественных».
Евгений Нифантьев: … в том числе. Но и в Китае его можно закупать. И вот, допустим, если говорить о том заводе, про который я упоминал, то большинство оборудования там китайское.
Хорошо, процесс развития российской фармы в последние лет пять был очень хорошо заметен и отражен в цифрах. Наверное, это была одна из самых быстроразвивающихся отраслей страны. Но в том числе это вызывает у потребителей определенные сомнения, скепсис, осторожность, поскольку российских производителей стало гораздо больше. Ввели, например, правило, что третий лишний, если есть два российских производителя, то иностранный аналогичный уже не допускается к госзакупкам, в аптеке, конечно, пожалуйста, за личные деньги, но за счет государства нет. Что вы думаете по этому поводу? Сейчас вы депутат Госдумы, а вообще по профессиональному бэкграунд именно тот, кто продает лекарства, кто считается со спросом, качеством и ценой.
Евгений Нифантьев: Я считаю, что эти протекционистские меры абсолютно правильные, они дают возможность развивать нашу фарму, то есть все-таки производить у нас в стране. Это новая технология, новые компетенции и, что немаловажно, как мы с вами уже обсуждали, это элемент национальной лекарственной безопасности, когда мы становимся менее зависимыми от других рынков и от влияния других стран. Все-таки нужно понимать, что продукты питания и лекарственные препараты — это базис, который необходим в стране. И здесь, кстати, речь идет о втором лишнем, это когда мы говорим о том, что в России будет произведена полная локализация, то есть от производства субстанций до готового продукта, и таким предприятиям давать преференции. Это важно.
Как это скажется на цене и как сказывается на цене?
Евгений Нифантьев: Это точно сказывается на цене в сторону уменьшения, то есть есть экономия для кошелька наших сограждан в личных тратах, так и существенная экономия в затратах государства при осуществлении государственных закупок.
Есть конкретные примеры по каким-то препаратам, где, так сказать, конкуренцию за счет иностранных производителей сократили и цена снизилась?
Евгений Нифантьев: Это регулируется и конкурентной средой на торгах, а это десятки процентов вниз, и зачастую это еще регулируется регистрацией цены, которую осуществляет Минздрав совместно с Федеральной антимонопольной службой, потому что, как мы уже с вами говорили, есть список жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов, и из этих 809 международных непатентованных наименований, разных торговых наименований абсолютно все имеют зарегистрированную государственную цену.
Евгений, в прошлый раз, когда мы с вами встречались, а это было примерно два года назад, как раз российский фармрынок переживал острый кризис по двум причинам — вводилась маркировка, к которой технологически оказались не готовы со всех сторон, и как раз стоял вопрос предельных цен на жизненно важные препараты, которые настолько уже отстали от себестоимости, что просто поставки прекратились. Тогда не хватало многих препаратов, наверное, больше гораздо, чем сейчас, люди метались в поиске этих самых лекарств, и они сметались с полок. Эти проблемы ушли, перестали быть болезненными для рынка?
Евгений Нифантьев: Если говорить о теме регистрации цен на лекарственные препараты, то эта тема была тогда в дешевом сегменте, и именно в этом была сложность. Но все-таки государство, видя проблему, очень часто идет навстречу производителям и, в общем-то, этой проблемы сейчас, ну настолько остро, как она стояла в тот момент, когда мы с вами обсуждали на том эфире, уже нет. Если говорить о маркировке, маркировка — это сложный процесс, это сложная информационная система, которая в то время внедрялась. Были ли определенные сложности в моменте — были, сегодня они в большинстве своем решены, и хотя бы могу сказать, что эти сложности, если есть, то они не видимы для потребителя. А те плюсы, которые получило государство, конечно, перевешивают все те сложности, которые были во внедрении этого вопроса.
Тогда и в ходе нашего разговора были большие сомнения, а зачем это вообще, так как не было никаких фактов, что фармацевтический рынок насыщен контрафактом, что там из-под полы продают, что там не платят налоги.
Евгений Нифантьев: К счастью, к счастью, все-таки контрафакта на фармацевтическом рынке всегда было значительно меньше, чем на каких-либо других товарных рынках. Но надо понимать, что даже одна сотая процента от оборота в целом на весь рынок — это на самом деле значительные цифры. Но не в этом самая основная как бы победа маркировки, победа маркировки в том, что мы теперь можем на 100% быть уверены, что лекарственные препараты, которые переданы в госпитальный сегмент, то есть закуплены за средства государственного бюджета, теперь со стопроцентной уверенностью пойдут именно пациенту, а не куда-то для перепродажи, а эти проблемы на рынке были. То есть всегда, даже среди интеллигентных аптечных работников, могли найтись неинтеллигентные предприниматели, которые это делали. И следующее, что очень важно для государства, государство получило ресурс, который позволяет в онлайне видеть продвижение лекарственных препаратов по торговой цепочке, прогнозировать возможность дефицита, потому что препарат попадает в маркировку в момент въезда в страну или в момент изготовления и ввода в оборот. И это важнейшая функция маркировки. Потому что для государства критично знать, где, в какой момент находится какой объем, например, антибиотиков, и иногда можно, при возникновении дефектуры, как-то передавать препараты между субъектами и так далее.
Теперь такой вопрос, естественно, люди на фоне общей инфляции замечают, что лекарства дорожают. Это всегда очень раздражает, потому что это жизненно необходимые покупки, от них нельзя отказаться, если это не какие-нибудь БАДы или витамины, которые люди пьют по собственной инициативе. Если же посмотреть на вывески аптек, которых, во-первых, очень много, во-вторых, даже названий аптечных сетей под тысячу (по-моему, во всяком случае, есть рейтинг топ-200 аптечных сетей), зачастую можно увидеть в Москве, по крайней мере, аптеки, которые даже и ни в какую сеть не входят, — то есть это рынок, открытый для практически любого инвестора, для любого предпринимателя. Значит, вроде бы конкуренция высокая, цены все равно растут.
Евгений Нифантьев: Это высококонкурентный рынок за счет того, что любой может на этот рынок войти, порог входа очень низкий, барьеров нет никаких. То есть соблюдайте нормативно правовые акты, которые необходимы для этого, и, пожалуйста, работайте.
Но там регулирование довольно-таки непростое, в том числе и персонала.
Евгений Нифантьев: Это да, но я говорю о том, что это не является заградительными барьерами. Следующее, чем этот рынок уникален, — здесь сохранилась система дистрибьюции, то есть есть национальные дистрибьюторы, есть локальные дистрибьюторы, которые, по сути, работают как логисты с невысокой наценкой, осуществляя логистику от Калининграда до Петропавловска-Камчатского. Этого нет, допустим, в продовольственном ретейле, потому что в свое время мы увидели, как тоже высококонкурентный рынок в связи с изменением законодательной базы превратился в довольно-таки монополизированный на сегодняшний день рынок, когда мы видим всего лишь несколько игроков. Это связано с тем, что там нет системы дистрибьюции. Они сами себе дистрибьюторы, они строят большие распределительные центры. И сегодня вход на тот рынок сложный для новых игроков.
Магазин ты откроешь, а товар взять негде.
Евгений Нифантьев: Это точно.
А на фармрынке, наоборот, есть большие дистрибьюторы, а на конечном этапе в рознице у тебя есть выбор. В дистрибьюции не формируется монополизм, потому что мы понимаем, что цены в значительной степени уже зависят от цен, по которым дистрибьюторы поставляют?
Евгений Нифантьев: Высокая конкуренция, когда потребность формируется от аптеки, дальше происходит расторговка. Причем это происходит уже больше четверти века, это, на самом деле, такая отрасль с хорошо развитым IT. Соответственно, между ними очень высокая конкуренция до долей процентов. И они сегодня работают с низкой маржинальностью и с низкой чистой прибылью. В итоге, если говорить об аптеках, то чистая прибыль в аптечных сетях на сегодняшний день составляет около 1%. Если говорить о дистрибьюторах, то это зачастую 0,6-0,7%. Если говорить о производителях, то там как бы понятно, добавленная стоимость выше, но у них и расходы больше на научные разработки и так далее. Это очень конкурентный рынок, который интересен для изучения того, а как можно применять эти элементы создания конкуренции на других рынках для сдерживания цен, потому что цены на лекарства, ответственно могу сказать, в целом, в среднем растут значительно меньшими темпами, чем, допустим, на продукты питания. Еще, кстати, могу сказать, что больше трети от объема продаж в аптеках жестко регулируется государством по цене, это жизненно необходимые и важнейшие лекарственные препараты.
Ну про это говорят (что аптеки и в целом рынок, потому что аптека — это розничное звено, есть еще дистрибьютор), что в целом рынок как раз отыгрывается на тех, которые не входят в список жизненно необходимых. При продаже по фиксированным ценам у аптеки вообще есть какая-то маржа, за счет чего она будет существовать, или она вынуждена зарабатывать маржу как раз на других позициях?
Евгений Нифантьев: Это общий котел, куда попадает маржинальность и с жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов, и с обычных препаратов, и с дополнительных категорий товаров, а в общем на выходе 1% чистой прибыли. И вы видите, отрасль работает, и работает достаточно успешно.
Кстати говоря, есть прогнозы, в этом году выручка от всех аптек вместе взятых, как я читал, растет процентов на 20, но это первая половина года, когда был ковид, когда очень много люди покупали противовирусных, антибиотиков, противовоспалительных лекарств. А вторая половина года — уже резко изменилась картина, и есть опасения, что, может быть, выходить на этот рынок, открывать аптеку в следующем году уж точно не стоит. Какие прогнозы?
Евгений Нифантьев: С точки зрения открывать или не открывать аптеку — тут я вам точно не советчик. Это предпринимательская деятельность, надо понимать, что это всегда риск, какой бы отраслью вы ни решили бы заниматься. А что касается второй половины года, то насколько мне известно, рынок упал и в деньгах. Допустим, в октябре и в деньгах, и в упаковках. И несколько последних лет этот рынок действительно абсолютно непредсказуемый, это может быть резкий всплеск, потом резкое падение и так далее. Но я думаю, что для участников рынка как раз хотелось бы стабильности, поэтому я не думаю, что кто-то из участников рынка сегодня радуется такой сезонности, потому что любая сезонность за собой ведет спад.
И последнее, буквально недавно Госдума приняла закон, который вновь разрешил изготовление лекарств по рецепту врача непосредственно провизорам в аптеке. То есть с детства мы это помним, как ходили в аптеку и там какую-нибудь микстуру нам делали, особенно для детей, потому что для них важна дозировка, а уже много лет этого не было, это вернется теперь, это востребовано?
Евгений Нифантьев: Я думаю, что это будет постепенно возвращаться, сегодня в стране, насколько я помню, 460 аптек, которые имеют возможность изготовления готовых лекарственных форм, 40 из них расположены в Москве. Это, кстати, государственные бюджетные учреждения здравоохранения города Москвы, у Москвы есть своя сеть аптек. Я думаю, что это будет, конечно же, востребовано, востребовано это будет и для дефектурных позиций, с возможностью их изготовления по прописи в таких аптеках, и также это имеет большую перспективу для лечения редких заболеваний, орфанных заболеваний. Это сложно, это, на мой взгляд, не полетит одномоментно. До сентября следующего года будет разработка нормативной документации для того, чтобы это все корректно работало, но это на самом деле очень важный шаг в том, чтобы развивалась фармацевтическая отрасль, именно для продвижения таких редких препаратов.
Спасибо. Евгений Нифантьев, основатель аптечной сети «Столички», депутат Государственной думы.
топ-200 аптечных сетей), зачастую можно увидеть в Москве, по крайней мере, аптеки, которые даже и ни в какую сеть не входят, — то есть это рынок, открытый для практически любого инвестора, для любого предпринимателя. Значит, вроде бы конкуренция высокая, цены все равно растут.
