Пока западные страны активно продвигали «зеленую» повестку, они забывали, что жить надо в сегодняшнем дне, считает первый заместитель министра энергетики Павел Сорокин. А нефть и газ все так же нужны для жизни, сельского хозяйства и промышленности, и цены на них растут вместе со спросом
Павел Сорокин. Фото: Петр Ковалев/ТАСС
В ходе Петербургского международного экономического форума — 2022 главный редактор Business FM Илья Копелевич побеседовал с первым заместителем министра энергетики Павлом Сорокиным. Главный вопрос к руководителю: откуда такие высокие цены на нефть и газ и сколько они продержатся?
У нас в студии заместитель министра энергетики Павел Сорокин. Павел Юрьевич, вы такой заместитель, который занимается аналитикой по всем направлениям, поэтому я начну с главного и самого простого вопроса, сакраментального: доколе нам будет так везти с ценами на нефть и газ?
Павел Сорокин: Аналитика — это, к счастью или к сожалению, только одно из направлений, которым приходится заниматься, но без которого тяжело принимать решения, поэтому в целом, мне кажется, что у нас недооценивают этот инструмент достаточно во многих отраслях. Но здесь постараюсь на ваш вопрос ответить. Смотрите, здесь, наверное, неправильно говорить слова «доколе нам будет везти?», потому что ситуация во многом рукотворная, на везение ее списывать неправильно, к этому все шло уже достаточно продолжительное время, потому что мы видели, как западные страны, активно продвигая «зеленую» повестку, почему-то забывали, что жить надо в сегодняшнем дне. И когда происходят такие события, когда такой подход к решению какой-то проблемы, что да, я себе поставил цель, не вижу препятствий и к ней иду — хорошая она или плохая — сейчас оставим за скобками, — но тут важно не споткнуться по пути, потому что до нее можно не дойти просто. Но сокращение инвестиций в традиционные источники энергии, создание просто невыносимых условий во многих странах для традиционных источников энергии и продвижение санкционной политики, которая еще больше убирает с рынка энергоресурсов как нефть, так и газ, все это ни к чему другому привести не могло.
То есть такая политика приводит к дефициту, приводит к перебоям с поставками, к волатильности и непредсказуемости. Поэтому здесь, наверное, это не везение, мы как ответственные игроки все делаем максимум для того, чтобы выполнять свои контрактные обязательства, и это достаточно хорошо получается, то есть несмотря ни на какое давление мы свои контрактные обязательства выполняем. И это позволяет рынок в некоей степени стабилизировать, делать более предсказуемым. Но когда постоянно предпринимаются какие-то действия, которые направлены на дестабилизацию, я не могу придумать здесь какого-то другого термина или другого объяснения этой ситуации, наше место для маневра ограничено. Но мы все равно будем продолжать поставлять энергоресурсы и работать с теми партнерами, которые ведут себя конструктивно и рыночно.
Почему на этот раз при таком росте цен на нефть, на газ мы не видим заметного роста предложения? Мы помним, что в предыдущем цикле, когда сланцевые американские компании запустили крупные объемы на рынок, потом ОПЕК+ вместе с Россией думала, как убрать их с рынка и, в общем-то, убрали. Говорят, что при цене выше 50-60 долларов за баррель вновь вернутся сланцевые компании, и цены будут снова нестабильными. Почему сейчас этого не происходит?
Павел Сорокин: Тут несколько факторов, которые нужно учитывать. Во-первых, сланцевые компании, конечно, возвращаются, то есть добыча в Штатах уже находится на уровне около 12 млн баррелей в сутки по сути и будет расти дальше. То есть если вы посмотрите на пик кризиса 2020 года, то с тех пор вернулось уже более миллиона баррелей в сутки, то есть возвращение есть. Просто при этом большая часть производителей ведет себя ответственно и в соответствии с политикой, как я говорил, предсказуемости и балансировки рынка, не выбрасывают дополнительно свой объем. Это первый фактор, то есть ОПЕК+ работает, все идут по графику, и этот график синхронизирован с восстановлением спроса в мире. Два, почему нет взрывного восстановления? Потому что, во-первых, цикл не такой быстрый: когда были выведены из эксплуатации существенные мощности по нефтесервису, заморожены скважины, требуется время, чтобы вернуться, особенно в таких странах, как Канада. Но плюс к этому была «зеленая» политика достаточно долго, которая ограничивала объем финансирования, который может идти в традиционные сегменты. Плюс если мы предыдущие 12-14 лет жили в условиях, когда ставка была околонулевой, это на самом деле было основным фактором развития сланцевой индустрии. Никакие ни заговоры, ни пришельцы, ни попытка кого-то задавить, а нулевая ставка, которая позволяет в убыточный бизнес вкладывать бесконечное количество денег, нулевая ставка и бесконечный доступ к деньгам. А сейчас это заканчивается.
Он был убыточный?
Павел Сорокин: По денежному потоку. То есть по прибыли, естественно, он выходил в прибыль, но по денежному потоку он был убыточный, потому что требовалась постоянная подпитка бизнеса, там быстро падающая добыча на скважинах, то есть в первый год 60-80% теряется добычи и надо постоянно бурить-бурить-бурить, а при таком масштабе и спросе на нефтесервис себестоимость бурения растет. Поэтому до какого-то этапа это компенсировалось ростом эффективности, потом остановилось. И рост себестоимости, постоянная необходимость в подпитке денег на CAPEX (капитальные расходы), волатильность цен очень большая, и очень большие долги, которые надо обслуживать. За последние 15 лет два-три года максимум было, когда он показывал положительный денежный поток.
Мы и на политическом уровне наблюдаем такие усилия, прежде всего Джо Байдена, Вашингтона, повлиять на страны Персидского залива, Саудовскую Аравию и Эмираты особенно, с целью чтобы они быстрее наращивали добычу. Но почему-то не наблюдаем как раз их собственного взгляда на собственных производителей. Чем это объяснить?
Павел Сорокин: Нет, как я уже сказал, у них, во-первых, очень большое количество производителей, тяжелее с ними вести какие-то централизованные переговоры. Во-вторых, это все рыночные компании, которые, если банк говорит: «Верни деньги», то компания должна заработать на возвращение денег банкам, акционерам, выплату дивидендов, а не на расширение деятельности. Расширение деятельности идет, потому что хорошие активы все равно разбуриваются, вводятся в эксплуатацию ранее пробуренные скважины, но не законченные. В два раза почти количество этих скважин упало. Поэтому эти все процессы идут, но надо понимать, что опять же это рынок, и лозунгами рынок не изменишь.
Ну и возвращаясь все-таки к первому вопросу, доколе ценовая конъюнктура будет такова, какова она есть сейчас? Все-таки она находится на исторических максимумах, а история нас учит, что на максимумах долго не высидишь.
Павел Сорокин: Тут тяжело конкретно прогнозировать, наверное, это не очень правильно, то есть мы как исходили из нашего консервативного планирования долгосрочного, так и будем исходить. Если цена выше консервативных уровней, то есть диапазон 50-60 долларов за баррель, то хорошо, значит, на какой-то период она выше. Но здесь важно понимать, что сейчас мир находится в уникальной ситуации, спрос на нефть фактически восстановился, рост экономики пока продолжается в мире, а это значит, что темпы роста спроса на энергоносители будут положительными. При этом какого-то коллапса не произошло из-за высоких цен, из-за тех цен, которые на текущем уровне находятся.
Что это означает? Это означает, что если продолжится экономический рост при отсутствии свободных мощностей в мире, а их не так много… Условно, есть определенные мощности в ОПЕК+, три, может быть, три с половиной миллиона баррелей в сутки; есть мощности в Иране, Венесуэле, еще, может быть, полтора миллиона в сумме, и все. При этом мы наблюдаем как минимум продолжающийся рост спроса в мире, потому что сейчас самолетное сообщение везде открылось, сейчас сезон туристический, это еще миллиона полтора спроса добавит, и плюс органический рост. И если мы возьмем двухлетний даже горизонт, то мощностей в мире немного, их почти нет свободных. А при свободных мощностях ниже пяти миллионов, как сейчас, мир очень редко жил в таких условиях, это уникальная ситуация и очень опасная с точки зрения давления на цену вверх.
То есть пока мы не понимаем, когда это закончится, если коротко?
Павел Сорокин: Здесь есть одно большое «но»: если мир скатится в рецессию, что вполне возможно из-за той политики, которая сейчас проводится со стороны недружественных стран, которые полностью уничтожают в мире сложившиеся за последние 200-300 лет понятия, отношения и законы, это может привести в среднесрочной перспективе к полному нарушению экономических связей в мире. Я не про нас сейчас говорю, потому что все страны видят, что, оказывается, законов нет, права собственности не существует, и все можно в один миг по желанию группы лиц поменять. И это будет очень отрицательно влиять на мировую торговлю, то есть это уже некий системный эффект, который западные страны в мир вбросили.
Плюс инфляция уже, мы видим, очень сильно набирает обороты, ставки растут, а вы представляете при растущей ставке тот объем кредитов, который сейчас в фондировании, например, в Европе на антиковидные меры, меры поддержки, на социалку, эмиграцию и прочее-прочее, в Штатах какой объем долга, все стартапы, которые ничего не генерят, при этом очень большое количество долга у них висит. Вот когда это все начнет отыгрывать, вполне возможно, что экономически будет не так просто в мире. И при таком раскладе, естественно, это повлияет и на рынок энергоносителей. Поэтому да, вечно продолжаться ничего не может.
Интригующий вопрос, поскольку он покрыт завесой коммерческой и прочей тайны: с каким дисконтом наши нефтяные компании продают нефть азиатским покупателям?
Павел Сорокин: Здесь каждая компания имеет свою коммерческую политику и выстраивает свои отношения, но если вы посмотрите котировки Argus, которые печатаются, которые используются как некий референтный уровень, хотя они не всегда отражают реальность, то дисконт разнится от 20-25% до 30-35% на данном этапе. Это большая очень цифра, но мы видим сейчас, что он будет снижаться, потому что опять же недружественные страны своими действиями создали ситуацию, когда сейчас всем нужно будет максимально создать запасы. Что будет дальше, никто не знает, а зима, как известно, приходит каждый год, и машины ездят постоянно, и посевная каждый год, то есть сбор урожая, посевная уже прошла, и на все это требуется топливо. Поэтому мы видим сейчас повышенный спрос, и дисконт будут уменьшаться. Ну и плюс мы все меры предпринимаем для того, чтобы его сократить, потому что это абсолютно нерыночно и в итоге ни к чему хорошему на глобальной арене не приведет.
Теперь про технологические вопросы. В эти дни мы наблюдаем кризис с поставками газа в Европу, и как говорит «Газпром», он вызван тем, что Канада не выпускает газовые турбины Siemens для того, чтобы обеспечивать прокачку, а других, вроде, нет, Baker Hughes, который никакими санкциями не обязан был бы прекращать обслуживание оборудования на наших СПГ-проектах, заявляет, что он прекращает это делать. Насколько мы к этому готовы? Сможем ли мы осуществлять в оперативном режиме и замещать эти важнейшие функции, в том числе по обслуживанию имеющегося оборудования?
Павел Сорокин: Да, это правильный абсолютно вопрос, потому что это является вопросом обеспечения беспрерывности деятельности наших заводов, предприятий и критической инфраструктуры. Естественно, мы сможем обеспечивать функционирование, потому что есть запасы и запчастей, и компетенции, плюс возможно изготовление части запчастей, зипов под данное оборудование. Оно, да, сложное технологически, но оно не какое-то уникальное, то есть есть аналоги. По части линейки есть российские аналоги, по части — аналоги из дружественных стран, то есть из большей части мира. Невозможно сделать в моменте эту перестройку, да и не нужно — зачем пытаться в один момент все перестроить.
Здесь очень важно, что в переходный период у нас есть возможность работать с существующим оборудованием, с зипами, потом — да, конечно, с определенными издержками, но на новых объектах при выходе оборудования из строя возможна его замена. Это потребует перепроектирования, это потребует адаптации под новое оборудование, но это не невозможная задача. Минпромторг очень активно работает, и с точки зрения отраслевого заказа и агрегации потребностей сектора, мы совместно с ними это отрабатываем. И бизнес сейчас очень активен в поисках потенциальных новых ниш.
В связи с этим мы можем столкнуться с ситуациями, что будут периодически происходить срывы поставок?
Павел Сорокин: При такой беспрецедентной атаке на здравый смысл, которая сейчас происходит со стороны недружественных стран, конечно, возможны всегда форс-мажоры и эксцессы. Здесь ни в коем случае нельзя паниковать или посыпать голову пеплом. Да, такая ситуация [сложилась], она не нами была создана, поэтому, имея эти вводные, мы должны сделать так, чтобы это оказывало на нас минимальный эффект, что в принципе и делается. Как вы видите, по той же нефти в первые два месяца были определенные нарушения логистических цепочек, что привело к выпадающей добыче, но эта проблема была решена. Сейчас это все перестроено по большей части, и торговля продолжается. Будут новые вызовы — будем с ними точно так же справляться, потому что перечень потенциальных вызовов и форс-мажоров, которые могут возникнуть, понятен, поэтому по всей номенклатуре ведется работа, чтобы этого избежать.
То есть можем утверждать, что эти проблемы — уже существующие и те, которые возможны в будущем — решаемы?
Павел Сорокин: Они решаемые.
Они просто могут приводить к срывам, но не к заморозке?
Павел Сорокин: Они могут приводить в определенном отрезке времени, естественно, к сложностям, это невозможно отрицать, и это было бы странно с нашей стороны. Но есть решения, эти проблемы решаемы.
