Как все устроено в российской IT-отрасли и какие направления востребованы? Сколько сейчас могут зарабатывать специалисты этой сферы?
Филипп Генс. Фото: lanit.ru
«Ланит» — старейшая и одна из самых крупных в России IT-компаний, в ней трудятся почти 14 тысяч человек. О том, как все устроено в этой самой современной отрасли, и в том числе о том, как бизнес в ней передается по наследству, рассказал президент группы компаний Филипп Генс. С ним беседовал главный редактор Business FM Илья Копелевич.
У нас в гостях Филипп Генс — президент, совладелец, практически основной владелец, потому что это компания семейная, группы компаний «Ланит». Назову несколько цифр. Это IT-компания, одна из крупнейших в России, и в ней работают 14 тысяч человек. Оборот — около 200 млрд рублей в год. При этом, если выйти сейчас на улицу, мало кто знает, что такое «группа компаний «Ланит», хотя компании 31 год, она существует с 1989 года. Филипп, я подчеркну, вы уже наследник, второе поколение владельцев, основатель и создатель — ваш отец Георгий Генс. Как так получилось, что компания с такой историей, с таким масштабом остается для широкой публики совершенно неизвестной, это какой-то сознательный выбор?
Филипп Генс: На самом деле мы все-таки не совсем неизвестны, потому что у нас есть в группе компаний ретейловое подразделение, куда, в частности, входят магазины re:Store, Nike, Lego и так далее, просто мало кто знает, что это тоже часть нашего бизнеса. Мы все-таки, скорее, b2b-компания, мы не часто работаем с конечным потребителем, поэтому нас чуть меньше видно и слышно, просто мы работаем обычно с крупными бизнесами и средними бизнесами, поэтому меньше на слуху.
Чтобы стало понятно всем, с кем мы имеем дело, давайте назовем три продукта, которые можно было бы назвать визитной карточкой группы компаний «Ланит» как IT-компании.
Филипп Генс: Во-первых, мы участвовали в разработке системы ЕМИАС, это медицинская система Москвы — заметная, но опять же более заметная в разрезе Москвы, чем в разрезе группы компаний «Ланит». Например, мы разрабатывали систему ГИС ЖКХ, это информационная система жилищно-коммунального комплекса. Мы очень много работаем с банками, [создаем] очень много разных систем, позволяющим людям быстро брать кредиты, бизнесу быстро брать кредиты. Даже затрудняюсь назвать что-то конкретное, например, для Сбербанка мы сделали очень интересный проект, теперь бизнес может получать двухмиллиардные кредиты за семь минут. То есть процесс одобрения на два миллиарда полностью автоматизирован и занимает семь минут, это, мне кажется, очень полезное, хорошее решение, которое помогает жить бизнесу.
Я бы добавил из того, что я знаю, всю систему госзаказа, которая работает на программном обеспечении «Ланита», и Центральный банк.
Филипп Генс: Мы довольно много работали и работаем с Центральным банком, разрабатываем очень много систем, в том числе информационной безопасности, и мы участвуем в разработке казначейских систем, которые позволяют оптимизировать госзаказы.
Тогда мы немного поговорим о вас, потому что для российского бизнеса вы персона на данном историческом этапе довольно редкая. В 39 лет вы возглавили компанию, созданную вашим отцом от начала до конца, после того, как он трагически и скоропостижно ушел из жизни. И мы видим, что происходит иногда с катастрофическими последствиями для тех самых бизнесов, компаний, очень сильных брендов, которые были созданы основателями. Вот в вашем случае все произошло совершенно иначе, уже три года прошло, компания продолжает так же функционировать, даже растет. С какого момента вы знали и поняли, что вам надо будет стать наследником во всех смыслах?
Филипп Генс: Мой отец был очень умным человеком, он очень аккуратно меня все время подводил к этой мысли, так что мне казалось, что эта мысль моя, ну и вокруг этого выстраивалось дальше мое образование и так далее. То есть все время как-то понималось в первую очередь им, а мне транслировалось на подкорке, что я должен стать наследником, поэтому, условно, такая школа, такой университет, такой рабочий опыт и так далее. Понял довольно рано, готовился долго. В «Ланит» я вернулся после университета, например, больше десяти лет работал в совершенно разных компаниях…
Да, очень интересно, [вы работали] на Волгоградском тракторном заводе в том числе, после обучения в Англии.
Филипп Генс: Мне очень нравилось работать на Волгоградском тракторном заводе, это был, пожалуй, один из лучших опытов в моей жизни. Хотя, конечно, после изучения юриспруденции в Англии приезд на тракторный завод был для меня некоторым шоком, но было ужасно интересно.
Волгоградский тракторный завод — сфера прямо далекая от деятельности группы компаний «Ланит». Это было в виде трудового лагеря? Вы сами нашли себе работу или вам ее нашли?
Филипп Генс: Это была случайность. Мой отец дружил с Кахой Бендукидзе, и в какой-то момент он обедал у себя с Кахой, они общались, я пришел и сказал: «Папа, мне хочется где-нибудь поработать в каком-нибудь интересном месте». А Каха, у которого было промышленное предприятие, сказал: «Вот у меня есть хорошая команда управленцев, они работают по моим задачам, а еще они работают на ВГТЗ. Не хочешь ли ты с ними поговорить?» Я с ними поговорил и через неделю уехал в Волгоград.
Вы работали в продажах?
Филипп Генс: Да.
Не переворачивали колеса?
Филипп Генс: Нет, я в основном работал в продажах, но умею водить трактор.
Но все-таки так было запрограммировано, что вы поработаете вне семейной компании?
Филипп Генс: А это очень важно, потому что когда в компанию приходит человек с той же фамилией, что основатель, его воспринимают как продолжение, в моем случае, своего отца. Когда я пришел в «Ланит» на практику, мне было 20 лет, на меня смотрели как на человека с фамилией Генс, как на продолжателя, а мне 20 лет, но я не такой, я еще не вырос. Поэтому очень важно все-таки видеть разный мир и разные бизнесы, поэтому очень хорошо работать вне компании. Во-вторых, когда приходишь в компанию, понимая, что тебе потом надо возглавлять, или хотя бы думая об этом, ты не можешь приходить неопытным и без понимания того, что происходит. То есть все-таки надо уже научиться работать сначала где-то, набраться опыта, а потом приходить в компанию.
Это все было несколько лет. Потом вы еще в финансовой корпорации «Уралсиб» поработали, потом вернулись в «Ланит». Возвращение в «Ланит» инициировал ваш отец?
Филипп Генс: Оно как-то само стало очевидным, ну там поработал раз-два-три, набрался опыта, дальше уже мне захотелось вернуться, и уже стало понятно, что можно, и стало понятно: есть, что делать, и есть, где быть полезным.
Вам всего 42 года, но вы практически единоличный владелец очень крупного, успешного бизнеса. Вы написали завещание?
Филипп Генс: Обязательно. Более того, я считаю, что каждый человек, который за что-то серьезно отвечает, обязан написать завещание, не только потому что, безусловно, в первую очередь заботится о своих детях, о семье, обо всех, но он все-таки отвечает перед бизнесом, перед сотрудниками, перед людьми и перед партнерами, поэтому он обязан написать завещание. Пожалуйста, все пишите завещание.
И никому не рассказывать, что в нем написано?
Филипп Генс: Не рассказывать.
Поэтому я, естественно, вас об этом не спрашиваю. «Ланит» работает по государственным заказам, по крупным государственным заказам, начиная с 1990-х годов, потому что первый ваш крупный заказчик был Центральный банк РФ еще в те годы. Но в последнее время, к сожалению, часто сам себя доказывает тезис о том, что работать с государством опасно, в том числе и для IT-специалистов, IT-компаний. Сначала государство делает заказы, а потом кто-то, как выясняется, разгласил какую-то тайну, или же государство осталось недовольно, или заказчик остался доволен, но недовольна прокуратура, или кто-либо еще. Есть люди, которые только что занимались разработками, а потом они годами находятся под следствием. Случаев таких немало. У вашей компании 30-летний опыт, вам хотелось бы иметь, может быть, больше частных клиентов и поменьше государства? И вообще, как меняли отношения с госзаказчиками эти 30 лет как менялись отношения с госзаказчиками?
Филипп Генс: Во-первых, надо отметить, что с государством работать можно, но государство, и это надо очень хорошо понимать, — это не бизнес. Государство живет и работает по своим правилам. И если работать с государством, надо очень хорошо понимать эти правила и очень хорошо понимать, как устроен бизнес-процесс, он совершенно другой. В нашей стране экономика такая, что у нас действительно много государства. Это ни хорошо ни плохо, это просто так.
Компания и вы лично натыкались на острые углы в отношениях с государством?
Филипп Генс: Они всегда есть, это всегда так. Это и в бизнесе так. Работа с государством все-таки другая, в бизнесе тоже бывают конфликты: не то сделали, не так сделали, недозавершили, было разное понимание на старте, что должно получиться. Это есть и в бизнесе, и в работе с государством, это всегда так.
Когда бизнес ссорится с бизнесом, то они находятся в равном положении, а когда бизнес ссорится с государством, по крайней мере, в нашей стране так кажется, что это совсем не так. Или же мы преувеличиваем некоторые отдельные случаи с учетом того, какой объем государственного заказа в действительности исполняется российской IT-индустрией в целом?
Филипп Генс: Мне кажется, что мы немного преувеличиваем. Действительно, с государством работать сложнее, но объем взаимодействия огромен, весь наш бизнес с государством даже не капля в море, и на самом деле, мне кажется, мы немножко преувеличиваем. Ну да, действительно, надо работать немного по-другому, очень аккуратно.
Вы упоминали уже некоторые сервисы, которые были сделаны с участием или непосредственно «Ланитом», например, ЕМИАС, то, с чем широкий круг людей имеет контакт. Также, как я знаю, «Ланит» делал систему бесконтактной оплаты в московском метро.
Филипп Генс: Да.
А вот эта история с Face ID, вы имеете к ней отношение?
Филипп Генс: Мы, честно говоря, скорее, с «железной» стороны подходили к этой истории. Мы отвечали за инфраструктурную составляющую, а не за софтовую, за софтовую отвечали другие компании.
Про «железную» составляющую. Вот одна из мыслей, которую я прочитал, высказана, кстати, на сугубо профессиональной конференции, которую вы проводите, «Умная страна». Кто-то из участников сказал, что сейчас главным будет спрос именно на «железо», потому что софт в нашей стране развит, его много, но весь этот софт пока абсолютно на 100% устанавливается на импортное «железо». Государство, конечно, потребует и захочет вскоре иметь отечественного производителя железа. Я знаю, что вы этим тоже занялись.
Филипп Генс: Да, конечно. Я могу [рассказать] о предпосылках, почему это так, и потом рассказать, что мы делаем. Есть такая принятая теория, что в мире есть циклы глобализации и деглобализации. И вот если, например, 10-15 лет назад мировой курс был, очевидно, на глобализацию, то сейчас, точно так же очевидно, он стал на деглобализацию: сейчас все хотят иметь свое. Этому поспособствовала пандемия, и логистика мировая не очень выдержала, и производственные цепочки, возникли риски, о которых мы уже думать забыли. Возникли дефициты, проблемы с доставками и так далее. И сейчас все думают о том, что они хотят сделать что-то свое. Например, Китай объявил, что в течение трех лет переводит все свое правительство и все свои крупные компании на инфраструктуру собственного производства. Америка инвестирует огромные деньги в разные корпорации, переводя обратно в Америку технологии, строя заводы и так далее. Это заметный мировой тренд.
Мы в этом тренде, очевидно, тоже участвуем, у нас этот тренд называется «импортозамещение», это, скорее, хорошая идея, потому что это позволяет опять же растить компетенцию на рынке, создавать свой продукт, который в идеале становится конкурентным в мире, и развивать и внутри страны, и снаружи свое присутствие. Мы тоже решили в этой истории поучаствовать. Мы договорились о партнерстве с «Яндексом», Gigabyte и ВТБ и хотим пойти по процессу прямо сверху вниз. Самая главная и самая сложная часть — это не физический завод и производство серверов, а дизайн-хаус, то есть то самое конструкторское бюро, которое способно создавать новые IP, новые вещи, они способны разработать те самые сервера, любые девайсы, и вот это основная сложность — такие умные люди, которые способны создавать новое.
Вот вы говорили сейчас о локализации, импортозамещении, но до последних лет во всех нас сидело убеждение, что что-то мы умеем, что-то мы не умеем, и лучше это покупать. Так думали все, это звучало на каких угодно высоких площадках, это была идеология, она очень укоренилась. И вот все мы немножко сомневаемся: а действительно ли мы можем начать делать свои серверы? Мы почему-то до сих пор не начали делать даже свои мобильные телефоны, которые технологически, как бы они ни были продвинуты, но все-таки проще, чем такие сложные конструкции, как серверы. Мы это можем?
Филипп Генс: У нас точно хватает людей-конструкторов, которые способны создавать сложные вещи, то есть придумать дизайн нового сервера точно можем. Построить сборочную линию, которая будет собирать тот самый сервер, тоже точно можем. Но проблема начинается в компонентной базе, потому что мир был настроен на глобализацию, возникают какие-то кластеры и центры производства каких-то конкретных вещей. Компонентные вещи производились в Юго-Восточной Азии уже много-много лет. Компонентной базы у нас в стране сейчас скорее нет, чем есть. Но, кстати, если научиться делать там, условно, разрабатывать и собирать, и хватит рынка, и продукт получится хороший, сможет идти на западные рынки, так можно даже это выстроить, просто это уже совсем длинный процесс, который будет занимать десятилетия.
А в чем задача этого завода и вообще проекта, который сейчас только начался? У него какие ориентиры, для кого, в каком количестве, в какие сроки?
Филипп Генс: Честно говоря, мы собираемся первые сервера показать уже в первой половине следующего года, они будут в первую очередь коммерческие, то есть для рынка, и надеюсь, что будут очень хорошие, я почти уверен, учитывая наших партнеров, что они правда будут очень хорошие.
Так всегда получалось, причем по объективным причинам, что когда мы начинаем делать свой чип, свой процессор, они оказываются значительно дороже того, что можно купить у лидеров рынка, то есть у американских или азиатских компаний. Здесь будет так же или может что-то измениться?
Филипп Генс: Чип — это самое сложное, что есть. Разработать чип, разработать новый процессор бесконечно сложно. На самом деле 10-15 лет назад в принципе никому в голову не приходило, что кто-нибудь, кроме Intel, AND CO или Nvidia может разработать свой процессор. Но поскольку увеличиваются вычислительные мощности в мире, увеличиваются возможности и средства разработки, сейчас это стало чуть дешевле, чуть проще. Но все равно разработать свой процессор — это очень длинный, дорогой и тяжелый процесс, нужна очень большая база, нужны свои наработки и так далее. Мы так глубоко пока не уходим, мы можем думать о процессоре в перспективе. Дизайн сервера, дизайн платы — это все-таки чуть проще, и тут мы точно конкурентны, и, я думаю, что [даже] более того. Поскольку сборочные линии автоматизированы, мы и цены будем получать очень похожие на то, что происходит, например, в Китае.
Самый первый вопрос, который на эту тему нужно задать: это будет точно наш сервер или он будет собран из привозных деталей и просто склеен здесь, в России?
Филипп Генс: Конечно, у нас, как мы уже обсудили, компонентной базы пока нет, она только начинает возникать, надеюсь, в будущем возникнет. Конечно, детали, комплектующие будут не российские, это надо четко понимать. Но опять же, главное в сервере — это собственно IP, это тот самый дизайн, потому что, исходя из задач, он может быть такой, другой, какой угодно. Вот это самое сложное. Дизайн будет точно наш, собирать его будем точно мы, и будет точно российский сервер.
А какие еще направления вам кажутся наиболее востребованными для российской IT-отрасли сейчас?
Филипп Генс: Они не сильно отличаются от мировых. Все говорят о больших данных, прошу прощения, мне кажется, формулировка «большие данные» уже набила оскомину, но тем не менее это так, все больше и больше возникает данных о людях, о странах, просто разных больших данных. Их можно обрабатывать, их нужно обрабатывать, можно очень много получать полезной новой информации, помогающей найти решение, помогающей взаимодействовать, что угодно. Соответственно, очевидный первый тренд — это большие данные и искусственный интеллект. И второе, например, можно добавить туда же, поскольку данных становится больше и больше, это информационная безопасность, чтобы защищать те самые большие данные, чтобы они не утекали на рынок и чтобы все-таки сохранялась у людей частная жизнь и возможность ее оберегать.
Как раз не так давно группа компаний «Ланит» приобрела две компании, которые связаны с безопасностью, «Информзащиту» и «Код безопасности», и, комментируя эту сделку, вы рассказали, что сейчас защита пока проигрывает нападению.
Филипп Генс: Если посмотреть на всю историю человечества, она про развитие средств нападения и средств защиты: придумали меч — придумали щит, придумали лук — придумали латы. Что-то всегда опережает, обычно первично средство атаки, на него находится какой-то ответ, и дальше возникает [новое] средство атаки. Сейчас происходит все то же самое, только теперь это происходит уже в кибермире. В реальном мире тоже происходит, конечно, но в первую очередь в кибермире.
И вот, в частности, что показала пандемия: что историческая информационная безопасность стала немножко рассыпаться. Например, если раньше можно было защитить корпоративный контур, сделать именно контуром, то, когда люди работают на удаленке, иногда работают со своих ноутбуков, взаимодействуют между собой в социальных медиа и так далее, теперь защитить его почти невозможно. И поэтому сейчас средства атаки опередили. Поэтому мне кажется, что одна из наиболее востребованных, если не самая востребованная тема на ближайшее время, это, конечно, информационная безопасность, защита данных, защита компаний и защита систем.
Вы не допускаете, что раз мы так быстро переходим на различные онлайн-операции, которые раньше мы выполняли физически, и количество операций, которые мы делаем онлайн, тоже растет в какой-то геометрической прогрессии, в какой-то момент все может обвалиться? Facebook [же ломался] на какое-то время, [и в офисе компании] двери не открывались. Я знаю много людей, которые, когда что-то такое происходит, то ли в шутку, то ли всерьез скажут: «Долой цифровизацию». Мы очень быстро оказались в совершенно другом мире, в котором мы зачастую себя ощущаем, так сказать, беспомощными, потому что мы не понимаем, как это работает.
Филипп Генс: Поскольку это происходит везде в мире, остановить в отдельно взятой стране процесс цифровизации невозможно. Соответственно, если какая-нибудь страна попробует остановить свою цифровизацию и эти процессы, она отстанет от остального мира. Это плохо с точки зрения страны, с точки зрения людей и так далее. Во-вторых, я пытаюсь немного с другой стороны смотреть на эту историю: то, что происходит, уже происходит в любом случае, в любом случае развивается, мир правда ускоряется, причем очень заметно.
Например, забавный факт: я некоторое время назад смотрел, в 1980-1990-х годах были такие суперкомпьютеры Cray. Это объективно был суперкомпьютер, он тогда был самое мощное, что могло быть в мире, стоил миллион долларов и так далее. Но вот Cray середины 1980-х годов по мощности равен четвертому-пятому iPhone, и это произошло за 30 лет, произошел вот этот скачок, на самом деле мир ускоряется. Поэтому я стараюсь смотреть не с точки зрения остановить процесс, а с той точки зрения, что он уже здесь, и надо сделать его безопасным и удобным для людей.
То есть у вас никогда не возникает желания сказать «долой цифровизацию»?
Филипп Генс: Я технократ, это противоречит моему принципу. Я за цифровизацию.
А теперь темы тоже человеческие, но чуть более широкие. Что с кадрами?
Филипп Генс: Кадры — это боль. Более того, это боль мировая, не только российская, фантастическая нехватка IT-кадров во всем мире. На самом деле за время пандемии произошел качественный скачок в потреблении IT в мире, то, к чему готовились к 2025 году...
Поэтому чипов и не хватает, не только от того, что логистика нарушилась, просто потому что чипов стало нужно гораздо больше?
Филипп Генс: Да, потому что все готовились к 2025 году к качественному скачку, а он произошел в 2020-2021 годах. И сейчас все судорожно пытаются нагнать, но при этом если производство чипов, например, в рамках года-двух можно нарастить, то выпуск IT-специалистов за год-два не нарастишь, это длинный сложный процесс, людей надо долго учить, качественно, по новым методикам и так далее, и это сильно тормозит все процессы. То есть если бы нам сейчас утроили количество IT-специалистов на рынке, у нас бы все процессы задвигались гораздо быстрее.
Когда специалистов не хватает, за ними начинается охота, наверное, всеми доступными средствами. Вот расскажите, не приводя имен и конкретных цифр, а может быть, и с конкретными цифрами, сколько стоит сейчас айтишник, который может решать те задачи, которые есть у вашей группы компаний?
Филипп Генс: Разные айтишники стоят по-разному. В целом очень растут зарплаты. Опять же пандемия сделала еще одну забавную вещь: очень много IT-специалистов было в регионах, и эти специалисты в регионах и в Москве получали разные деньги. Так исторически сложилось, понятно, что эта разница постепенно сокращалась. Вот за время пандемии и когда все научились удаленно работать, эта разница сократилась рывком. То есть региональные ресурсы стали стоить столько же, сколько московские. Более того, та же самая удаленная работа показала тем самым, в частности, IT-специалистам, что можно работать в мире в компаниях, с тем же успехом находясь у себя в каком-нибудь российском регионе, можно работать на Google, Facebook, на кого угодно, и это еще подняло ставки. И, конечно, IT-специалисты очень дорожают, тогда действительно идет охота за лучшими кадрами с переменным успехом.
Назовите хоть какие-то цифры. Руководитель группы из двух-трех человек, судя по кино, это распространенное в IT-мире боевое соединение, группа из трех-пяти человек, у них есть какой-то руководитель?
Филипп Генс: Это, на самом деле, уже заметные тысячи долларов, иногда может доходить до 10 тысяч долларов, например, ну это там уже довольно много все-таки человек тогда под руководством.
10 тысяч долларов в месяц?
Филипп Генс: Вполне может быть 10 тысяч долларов в месяц.
А в IT-мире зарплата считается в долларах, когда люди претендуют, или все-таки в рублях?
Филипп Генс: Да нет, зарплата считается в рублях, просто цифра красивая, 10 тысяч долларов звучит красивой цифрой. Но нет, зарплаты, на самом деле, очень выросли, продолжают расти, они, в моем понимании, сейчас не до конца адекватны рынку.
В группе компаний «Ланит», мы сейчас посчитали, работают почти 14 тысяч человек, но там есть еще ретейл, где, конечно, люди меньше получают, а есть ядро, где идет разработка и так далее. Навскидку, это сотни человек с такой зарплатой у вас работают или больше тысячи?
Филипп Генс: Затрудняюсь сказать, но думаю, что все-таки сотни.
А вот в IT-разработке сколько стоит просто выпускник без опыта? Наверняка мало?
Филипп Генс: Уже тоже не так мало. Хорошо подготовленный выпускник все-таки стоит уже от 70 тысяч до 100 тысяч рублей в месяц.
Для начала? А после обкатки, двух-трех лет опыта и участия в конкретных [проектах]?
Филипп Генс: [Зарплата] может дорастать до 200-300 тысяч рублей и, постепенно развиваясь, доходить до уже совсем больших цифр.
Я знаю, что ваш отец почти сразу после того, как компания стала расти, начал работать с крупнейшими производителями, от Microsoft до…
Филипп Генс: Первой была компания Novell, ее уже даже нет на рынке.
Да, это причем был тогда, в то время очень продвинутый банковский софт. В начале вы были интеграторами, покупали и так далее. И почти сразу ваш отец основал в рамках компаний академию?
Филипп Генс: Да, сетевую академию.
Потому что сразу нужно было готовить людей, которые а) умеют собрать, б) умеют это потом обслуживать. Я видел фантастическую цифру, не знаю, правдива она или нет, что через академию прошло за эти годы около миллиона человек.
Филипп Генс: Это правда. У нас академия занимается корпоративным обучением, мы как раз учим людей использовать то, что мы сами внедряем, и то, что крупный вендор внедряет, мы учим людей этим пользоваться. На самом деле, у нас есть даже более забавная история. У нас есть подразделение, которое занимается PLM, это product lifecycle management, безбумажное производство, индустрия и так далее. Мы совместно с МГТУ имени Баумана, где у нас своя кафедра, готовим людей на наших же проектах, берем хороших студентов, они с нами работают по внедрению PLM, и потом мы передаем их заказчику, чтобы заказчик мог лучше пользоваться системой. Мне кажется, все-таки мало человеку что-нибудь внедрить и что-нибудь сделать, надо его научить этим пользоваться и показать, как этим пользоваться оптимально. Вот эта задача, собственно, есть у академии, и мы с разными вузами в разных отраслях взаимодействуем как раз по такой же схеме.
Напоследок еще одна абсолютно гуманитарная тема. Еще в начале 2010-х годов где-то, десять лет назад, я знаю, что ваш отец и тогда глава компании был одним из инициаторов разработки кодекса этики в IT-сфере. Там в основном содержались какие-то обычные вещи. Но есть и специфичные, две, на которые я обратил внимание: не заниматься переманиванием персонала друг у друга и не заниматься черным пиаром. Эти две позиции соблюдаются в нашей IT-индустрии, на ваш взгляд, или не совсем? Потому что если поискать в интернете, то, мне кажется, что по этим двум пунктам никакого мира и согласия нет.
Филипп Генс: IT — очень человекозависимая отрасль, интеллигентная, может быть более интеллигентной, может быть менее, но она все-таки более интеллигентная, чем большая часть других отраслей.
Но, извините, это не то же самое, что пойти стекла побить и порезать [конкурента], интеллигентность не исключает интеллигентной борьбы.
Филипп Генс: На самом деле, конечно, когда-то это можно было, сейчас уже даже нельзя об этом разговаривать, потому что это уже противозаконно. Но, конечно, это не соблюдается, и люди спокойно ходят и переманиваются и так далее, что, кстати, с одной стороны, хорошо, потому что люди набираются разного опыта, с другой стороны, конечно, очень плохо, потому что в ситуации нехватки персонала очень раздуваются зарплаты. Мне кажется, хорошо, что эти пункты тогда были написаны, потому что все-таки на нашем рынке этого меньше, чем на других. Понятно, что все случается, понятно, что разное бывает, но на нашем рынке, мне кажется, что и черного пиара и, в общем, всего плохого все-таки меньше, чем на других рынках.
