Ирина Якутенко: «Мы прививаемся слишком медленно»

Катя: У вас недавно вышла книга про коронавирус. Какие главные выводы вы сделали при его изучении?

Ирина Якутенко: Удивительно, как много мы не знаем про базовые механизмы работы иммунной системы и про простудные вирусы, которые окружают нас очень давно. Коронавирус — один из них, просто более злобный, чем его собратья по простудам, поэтому этот вирус, помимо всего прочего, показал нам, что, наверное, стоит пересмотреть отношение людей и государства к науке и ее финансированию. Мы видим, что такой не очень страшный вирус — были в истории человечества и пострашнее — сломал жизнь на планете и продолжает это делать. В конце года мы были полны оптимизма, появилось сразу несколько вакцин, а сейчас оптимизма уже существенно меньше, потому что помимо вакцин появились еще и новые варианты коронавируса, которые занимаются тем, что уходят из-под иммунитета, который формируется благодаря вакцинам или благодаря болезни.

Надя: Как именно этот вирус влияет на иммунитет? Верно ли утверждение, что люди умирают больше от последствий ковида?

Ирина Якутенко: Опасность представляет не сам вирус, а реакция нашей иммунной системы. У многих людей иммунная система не реагирует слишком сильно, то есть вирус по непонятным пока причинам вызывает такую неадекватную реакцию, что иммунный ответ начинает гиперактивироваться, и в первую очередь за счет воспалительной компоненты. Вообще воспаление — это процесс, который призван нам помочь бороться с патогенами, потому что он облегчает доступ к месту, где скопились патогены иммунных клеток. С одной стороны, он помогает, с другой, если воспаление слишком запустить и оно далеко зайдет, это уже губительно для самого организма. Оно запускает цепочки других процессов, и в случае ковида главной неприятностью является то, что воспаление влияет на свертываемость крови, возникают микротромбы в самых разных органах и тканях, нарушается кровоснабжение, может закупориться какой-то крупный сосуд, и дальше — инфаркт или инсульт. Или человек может умереть не от этого, а от самого гиперактивного воспаления — цитокинового шторма, просто потому что он страшно вреден и повреждает множество органов.

Многие сейчас пытаются говорить: вот, у нас же есть множество других вирусов и мы не видим ничего такого. Все так. Но они с нами давно, соответственно, у большинства к ним так или иначе сформировался частичный иммунитет, поэтому они действительно не представляют страшной опасности. Например, цитокиновый шторм бывает после гриппа. А этот вирус новый, и абсолютное большинство популяции даже сейчас к нему неиммунно, поэтому мы видим такие ужасные последствия, такое количество смертей. Через несколько лет, когда мы так или иначе приобретем иммунитет к нему, с ним станет жить менее страшно, потому что люди будут меньше умирать, меньше болеть, будет частичный иммунитет. А сейчас мы находимся в острой фазе.

Надя: А есть вероятность, что этот вирус, как и грипп, станет со временем сезонным?

Ирина Якутенко: Это один из укоренившихся мифов: «Вирус обязан быть сезонным». Никому он ничего не обязан. Там есть некоторые биологические механизмы, которые определяют сезонность некоторых вирусов, но совершенно нет никакого биологического закона, который обязывал бы их проявляться весной или осенью. Сезонность связана не с погодой, а с поведением людей и свойствами патогена — когда скопится достаточно неиммунных [людей] для того, чтобы благодаря заразности он преодолел этот порог и начал быстро распространяться. Мы не видим особой корреляции с сезоном. Вторая волна началась летом в Европе, сейчас высока вероятность третьей волны, потому что появились новые штаммы. Возможно, со временем он станет сезонным, как грипп, но наверняка сейчас сказать никто не возьмется.

Катя: Говорить о том, что мы победим пандемию, в том числе с помощью самоизоляции, вакцин, пока рано?

Ирина Якутенко: У меня нет сомнений, что мы победим. Это относительно умеренный вирус. Конечно, у него высокая летальность. Но есть огромное количество вирусов, которые хуже: Эбола, желтая лихорадка. Конечно, мы справимся, вопрос — сколько жизней это будет стоить. Нельзя говорить, что какая-то одна мера способна победить пандемию — только комплекс мер. Ключевой является, конечно, вакцинация. Все эти идеи про коллективный иммунитет — понятное дело, что мы его наработаем, просто разница в количестве смертей будет в десятки и сотни раз. Поэтому основная мера — это вакцина, но успех ее невозможен без самоограничений, потому что мы не успеваем привить семь миллиардов человек с той скоростью, которая нужна для того, чтобы не допустить появления новых вариантов вируса и быстро остановить эпидемию.

Надя: Давайте тогда поговорим про вакцины. Смогут ли они адаптироваться под новые штаммы? Не получится ли так, что кому-то, кто получил вакцину сейчас, через какое-то время придется делать новую прививку, которая сможет бороться с новым штаммом?

Ирина Якутенко: Даже если придется, что в этом такого? Мы прививаемся от гриппа каждый год. Да, скорее всего, вакцины придется модифицировать. Каждая вакцина направлена против одной версии вируса. Многие не заметили, но с весны у нас была уже одна мутация, которая распространилась по миру. Большинство людей болело версией 1.0, сейчас у нас версия 2.0, 3.0, 4.0 и так далее. Скорее всего, все закончится мультивалентными вакцинами, то есть в одном уколе будут разные препараты, которые будут работать против разных версий коронавируса. Тем, кто привился сейчас, возможно, придется допривиться. Ничего страшного в этом нет.

Катя: Сколько сейчас появилось новых штаммов и чем они друг от друга отличаются?

Ирина Якутенко: Говорить, сколько их всего, бессмысленно, потому что мы ограничены тем, сколько штаммов мы выявили. Совершенно нельзя исключать, что где-то в Африке, на Ближнем Востоке гуляют еще несколько — там толком нет диагностики. Например, бразильский штамм выявили в Японии. То есть Бразилия тоже, скажем, не чемпион по части диагностики. Но из тех штаммов, о которых говорят, можно назвать нашу старую версию, британский вариант, южноафриканский, бразильский, и вот недавно пришли новости, что еще обнаружили какой-то неприятный вариант в нескольких странах, у которого тоже довольно много устойчивых мутаций. Больше всего он похож на южноафриканский.

Появление новых штаммов — это прямое следствие того, что у нас нарастает количество иммунных людей, но нарастает слишком медленно. Когда люди просто болели и к тому же сидели на карантине, вирусу очень хорошо жилось, потому что на кого он ни перепрыгнет — ни у кого нет иммунитета, размножайся себе в свое удовольствие. По мере того как больше людей переболевало, вирусу уже стало плохо жить. Он заразил человека, пытается от него перепрыгнуть к кому-то еще, перепрыгивает — а там иммунитет, он его [вирус] убивает. Ему стало трудно находить новых хозяев. Поэтому у вируса возникают мутации — они дают ему шанс хоть чуть-чуть продержаться в организме иммунного человека, и заражают его повторно. Скорее всего, болезнь протечет легко, потому что иммунитет уже есть, но вирус успеет размножиться в верхних дыхательных путях до концентрации, когда он может передаться кому-нибудь еще. Соответственно, следующий человек получит уже измененную версию вируса — ту, которая может заражать переболевших.

Когда в популяции, с одной стороны, много иммунных, а с другой, еще много неиммунных, идеальная ситуация для изменений вируса. Идет такая конкуренция вирусов за выживание. Сейчас видим идеальную ситуацию для выведения новых штаммов. Мы будем видеть их все больше и больше до тех пор, пока эффективные вакцины не покроют существенное количество народу или мы все не переболеем, и повторные заражения будут у нас протекать не так тяжело, то есть мы будем с этим вирусом составлять новую устойчивую систему. Но второй вариант гораздо хуже, потому что он предполагает, что переболеет большее количество людей на Земле, а значит, будет еще огромное количество смертей. Поэтому сейчас очень опасная ситуация.

Надя: Получается, тем, кто уже переболел, не нужно расслабляться и стоит соблюдать все меры самоизоляции и вакцинироваться наравне с другими?

Ирина Якутенко: Обязательно стоит вакцинироваться. У тех, кто переболел, иммунитет падает, но если они прививаются даже одной дозой, то у них возрастает количество антител до уровня, который превышает уровень антител тех, кто никогда не болел, а просто два раза привился. Переболевшие — это инкубатор для выращивания новых вирусов, особенно если человек болел легко. Обязательно нужно прививаться переболевшим, во-первых, чтобы для себя снизить риски, а во-вторых, для всей популяции.

Катя: В России уже скоро появится третья вакцина от коронавируса — «КовиВак». Как выбрать для себя подходящую вакцину и чем примерно наши вакцины отличаются от тех же Pfizer, Moderna и AstraZeneca?

Ирина Якутенко: Главное отличие наших вакцин от западных — полная непрозрачность разработки документации. Единственное исключение — это «Спутник». Это единственная российская вакцина, по которой опубликованы две статьи в научных рецензированных журналах. Поэтому на сегодня выбор однозначно [в пользу вакцины] «Спутник» — по ней имеются хоть какие-то данные.

Что касается отличия от западных вакцин, имеет смысл говорить о том, какие типы вообще бывают. В чем смысл вакцины? Это безопасный способ для иммунной системы прокачаться, чтобы узнавать тот или иной патоген и быстро вырабатывать против него максимально эффективное оружие. Главная задача вакцины — доставить каким-то образом этот образец патогена в наш организм. Разные типы вакцин решают эту задачу разным путем.

Векторные вакцины представляют собой вирус, потому что он лучше всего заражает клетки, которые сотни миллионов лет этому учились. Люди придумали использовать вирусы себе на пользу. Они берут какой-то хорошо известный вирус, в данном случае, аденовирус, вырезают из него гены, которые отвечают за патогенность и размножение — то есть вызвать болезнь этот вирус не может, но заразить клетку — все еще да. А бонусом вставляют в геном этого вируса какой-нибудь ген того вируса, против которого направлена эта вакцина. В данном случае это ген так называемого S-белка коронавируса. Именно против него нужны антитела, чтобы максимально эффективно предотвращать заражение.

Когда мы вкалываем вакцину, в течение двух недель происходит мини-болезнь. Но на самом деле это не болезнь, вирус не размножается внутри клеток. Иммунная система не знает, что это ненастоящая болезнь, она думает, что настоящая и вырабатывает защитные механизмы, антитела. Когда происходит встреча с настоящим патогеном, иммунная система уже готова.

Что касается западных вакцин, Pfizer, Moderna — совершенно новая платформа. мРНК -вакцины — это еще более сокращенный путь, потому что клетка не умеет напрямую синтезировать белки с той информацией, которая записана в геноме. Нужна еще одна молекула-посредник, еще одна стадия. Информация записывается на эту молекулу-посредник, она называется мРНК, и уже используя ее в качестве матрицы, клеточные машины синтезируют белки. мРНК-вакцины представляют собой именно эту молекулу. Это уже не вирус, она выглядит как собственные клеточные мРНК. Это супертехнологический тип вакцин, они показывают лучшие результаты из всех.

Надя: Почему вакцин так много сейчас? Это конкуренция фармкомпаний, а не забота о людях, чтобы они могли выбрать безопасную вакцину, которая протестирована на максимальном количестве добровольцев?

Ирина Якутенко: Вакцины — это самые безопасные препараты из всех существующих медицинских препаратов, парацетамол намного опаснее вакцин. Вакцины проверяются на огромном количестве людей и после того, как препарат выпущен в оборот, продолжают собирать информацию о том, как действует вакцина. Они отзываются в случае, если что-то происходит не так. И то, что так сильны антивакцинаторские настроения, это, конечно парадокс, который стоит сейчас многих жизней.

Что касается того, что их много — это очень хорошо. Плохо, когда вакцин мало. У нас страшный дефицит коронавирусных вакцин, их не хватает, мы прививаемся слишком медленно. Если так пойдет, мы создаем опасную ситуацию. Другой вопрос, что они должны быть эффективными.

Пока мы видим, что лучше всего работают мРНК-вакцины. Векторные — сложно сказать, потому что не очень хорошо у AstraZeneca дела, у них косяки есть в том, как они осуществляют пиар. Появилась одна белковая вакцина — от компании Novavax. Она показывает неплохие результаты.

Конкуренция фармкомпаний — это удивительно. Вакцины — это не прибыльная история. Они зарабатывают на совсем других препаратах, которые люди пьют годами при диабете, давлении и и так далее.

Катя: В Израиле власти решили стимулировать желание молодежи сделать прививку тем, что вводят новые ограничения: люди не могут попасть куда-либо, не будучи привитыми. Все-таки это некое принуждение. Или в данном случае мы не можем говорить о принуждении с негативной коннотацией?

Ирина Якутенко: Я — горячий сторонник введения зеленых паспортов и вообще осложнения жизни тех, кто не вакцинируется, потому что нежелание прививаться ставит под угрозу жизнь не только этого человека, но тех, кто его окружает. Например, для беременных риски выше, что беременность плохо кончится при коронавирусе. Поэтому когда мы говорим об инфекционных заболеваниях, тут личная свобода сильно ограничивается свободой и жизнями других людей. Я поддерживаю стратегию того, чтобы гораздо больше было позволено тем, кто имеет стойкий иммунитет к коронавирусу, чем тем, у кого его нет. Это не ограничение их прав, а защита прав большей части общества.