По его словам, в рамках нацпроекта «Онкология» можно закупать КТ, которые необходимы для диагностики и лечения COVID-19
Сергей Нотов. Фото: «МедИнвестГрупп»
Президент «МедИнвестГрупп» Сергей Нотов в интервью главному редактору Business FM Илье Копелевичу рассказал о взаимодействии частного бизнеса и государства в сфере медицины, о роли позитронно-эмиссионной томографии в выявлении онкологических заболеваний и о новом проекте группы «100 линейных ускорителей».
Мы уже три месяца как боремся с COVID-19. «МедИнвестГрупп» — одна из крупнейших в России компаний, которая инвестирует как специализированный финансовый инвестор, в частную медицину и в государственно-частную медицину. Вы участвовали в борьбе с COVID-19. Больница «К+31», Клиника на Павлова, «ЛабКвест» — все ваши проекты, еще и доля в EMC. Но сегодня мы о другом, поскольку коронавирус приходит и уходит, а вот онкология остается всегда. В России, как и во всем мире, число выявляемых онкологических заболеваний постоянно растет, потому что научились выявлять, и в год оно измеряется теми же цифрами, что и COVID-19 на данный момент во всей стране, не меньше. И очень грандиозный и важный проект, который осуществляют в компании — это развитие сети позитронно-эмиссионной томографии и далее лучевого лечения. Это совершенно новое. Об этом мы сейчас и будем говорить. Проект называется «100 линейных ускорителей». Сергей, в начале расскажите, что такое позитронно-эмиссионная томография, а потом мы будем говорить, почему именно частные структуры будут создавать это в большей степени, нежели государственные?
Сергей Нотов: Позитронно-эмиссионная томография — это один из способов диагностики, который характеризуется высокой степенью выявляемости распространения опухоли внутри организма человека. В нашем портфеле уже 24 позитронно-эмиссионных томографа. Еще порядка 20 томографов дополнительно мы введем на территории РФ в течение этого года.
Этого вообще достаточно для населения страны около 150 млн?
Сергей Нотов: Если подходить с точки зрения оценки по количественным показателям, то рекомендованное количество –– один ПЭТ-сканер на 1,2 млн населения в РФ, то есть, один ПЭТ-сканер на средний субъект РФ.
То есть, пока маловато. Нужно еще увеличиваться и увеличиваться?
Сергей Нотов: Нет, я думаю, что в случае, если мы реализуем свою инвестиционную программу, то этого количества будет вполне достаточно с точки зрения той активности, которая сейчас есть в медицинском сообществе. Если в процессе развития радиофармацевтики будут произведены новые виды радиотрейсеров, то и количество центров позитронно-эмиссионной томографии должно будет расти. Но поскольку радиофармпрепараты — это самые сложнейшие виды диагностических лекарственных препаратов, то срок получения регистрационного удостоверения на это лекарство имеет огромный временной период — около пяти-шести лет.
Проект, о котором вы пришли нам сегодня рассказать, — это следующий этап после ПЭТ-центров: уже не диагностика, а лучевое лечение. Лучевое лечение известно очень давно, с середины XXвека. И в СССР, и в России оно применялось. Но сейчас речь идет о новом поколении, как я понимаю, лучевой терапии, лечение которой проводится с помощью линейных ускорителей. Пока если в России такие и есть, то это какие-то опытные образцы, я правильно понимаю?
Сергей Нотов: Не совсем так. Если брать совокупное количество линейных ускорителей, которые в России присутствуют, я думаю, около ста единиц уже полноценно функционируют. Но с учетом того, что один линейный ускоритель предполагается на 300 тысяч населения, этого крайнее мало. Если оценивать потребность РФ в линейных ускорителях, то это 263 аппарата. Цифра внушительная с точки зрения инвестиций. Для понимания всей серьезности ситуации приведу цифры. Национальный проект по онкологии предполагает установку 82 линейных ускорителей. Почему столь малое количество? Потому что его стоимость очень высока. Для нас установка линейного ускорителя под ключ обходится в 350-400 млн рублей. И. это всего один линейный ускоритель, мощности которого хватит всего на 300 тысяч населения. Поэтому нагрузка, которая ложится на бюджет в виде 82 линейных ускорителя, весьма ощутима.
Чем линейные ускорители отличаются от тех видов лучевой терапии, которые существуют уже давно?
Сергей Нотов: Лучевая терапия действительно была изобретена еще в прошлом веке. В 1953 году, насколько я помню, оно пошло в промышленное производство на территории Америки. В нашей стране тоже выпустили свои изделия по аналогичным технологиям, которые назывались «Рокус» и «Агат». В активном режиме их распространили среди медицинских учреждений. Советский Союз, как и сегодня Россия, крайне заботился о здоровье своего населения. Это гамматерапевтические аппараты, которые действительно имели на том этапе достаточную эффективность лечения. В чем особенность такого типа лечения в области лучевой терапии? По сути, неинвазивно, с учетом разогнанного пучка электронов на современных линейных ускорителях происходит облучение опухоли.
Так чем линейные ускорители отличаются от тех старых аппаратов?
Сергей Нотов: Два разных подхода. Старое оборудование –– «Рокусы» и «Агаты» –– это гамма-терапевтическое лечение. Использование энергии, которая производит такие изотопы, как кобальт. Если сравнивать современное и старое оборудование, с точки зрения точности лечения, совокупная ошибка при лечении на старом оборудовании порядка 30%.
То есть, это куда попадает?
Сергей Нотов: У линейных ускорителей последнего поколения составляет всего 3%. Разница в десять раз, и это крайне важно с точки зрения результативности лечения. Вторая позиция — те источники, которые использовались в старом оборудовании, имеют крайне тяжелый процесс, связанный с утилизацией. В случае если аппарат отработал 5-7 лет — очень непростой вопрос, как демонтировать этот источник и утилизировать его. Общее мнение медицинского сообщества: и Россия, и постсоветское пространство крайне нуждаются в этом виде высокотехнологического оборудования.
Если говорить простым языком без технологических особенностей, что позволяет новому оборудованию гарантированно вылечить, по сравнению со старым оборудованием? Насколько возможности лечения расширяются?
Сергей Нотов: Это, конечно, качество получаемого результата с точки зрения выживаемости. Выживаемость несопоставима даже с хирургическим лечением, когда скальпелем удаляется та или иная опухоль. Еще один важный фактор в пользу линейных ускорителей последнего поколения — вопрос облучения здоровых тканей.
Это очень дорогие аппараты. Бюджет готов за свой счет построить 82 комплекса. Вы являетесь частной инвестиционной компанией, которая является инвестором целого ряда медицинских и фармацевтических компаний. При этом вы готовы взяться за 100 таких ускорителей. В чем экономика?
Сергей Нотов: Первое, безусловно, это был крайне непростой процесс, мы научились возвращать денежные средства в медицине. По сути, если мы говорим о том, что срок службы линейного ускорителя около семи лет, мы возвращаем вложенные инвестиции за 5,5 лет.
Вы инвестируете в доступность данного оборудования, а государство оплачивает лечение, в счет обязательного медицинского страхования. Такая конструкция? Или есть просто частный клиент, который полностью платит сам? Если он полностью платит сам, то сколько это стоит?
Сергей Нотов: Возможны оба варианта. Первое, давайте разберем последовательно то, что мы делаем. Мы берем специализированные помещения, каньоны, монтируем туда это тяжелое многотонное оборудование (нагрузка составляет до 5 тонн на квадратный метр), далее вводим в эксплуатацию, получаем лицензирование и дальше предоставляем услуги в системе ОМС, бесплатно. Если говорить о тарифах, то они установлены на федеральном уровне и распространены на всей территории РФ с учетом индекса затратоемкости. На федеральном уровне все тарифы определены. Но есть и пациенты, которые проходят лечение и за наличный расчет.
Сколько курс лечения стоит? Сколько сеансов лучевой терапии надо провести?
Сергей Нотов: Крайне сложно сказать, потому что виды лечения исчисляются тысячами. В отношении каждой единицы определены так называемые клинико-статистические группы, которые позволяют ее посчитать. Твердой цифры просто не существует.
А порядок цифр?
Сергей Нотов: Наверное, можно говорить о том, что стоимость лечения — это 180-250 тысяч.
Еще раз про экономику процесса. Это очень длинные инвестиции: сначала вы должны просто много-много потратить денег. Произвести стройку, купить импортное оборудование, обучить врачей. Кстати, кто обучает врачей, на ком эта часть?
Сергей Нотов: На этом этапе один из ключевых вопросов создания подобного рода проекта был как раз в обучении. Почему? Потому что создать инфраструктуру достаточно просто, если у тебя есть доступные строители и проектировщики, которые легко решат эти задачи. А вот если говорить об образовании, то, к сожалению, на этом виде оборудования в России практически не обучали специалистов, их недостаточно. Поэтому мы пошли на шаг, связанный с созданием клинического образовательного центра и в сентябре мы примем первых курсантов. Всего в обучающем центре мы устанавливаем у себя 15 обучающих машин, где курсант в режиме реального времени, основываясь на реальных кейсах оконтуривает ту или иную опухоль и определяет ее методику лечения. Шаг достаточно беспрецедентный, потому что в России нигде такого центра еще нет.
Это все входит в ваши расходы?
Сергей Нотов: Это все наши расходы.
Это очень длинные инвестиции. Мы всегда считали, что в России у частного бизнеса нет таких длинных ресурсов. Как это финансируется?
Сергей Нотов: Это вопрос зрелости бизнеса. Я знаю десятки крупных финансово-промышленных групп, которые предусматривают горизонт существенно дальше, чем те периоды, о которых я рассказываю. Все-таки пять-шесть лет — это достаточно средневзвешенный период.
Здесь есть один плюс очевидный — это гарантированный спрос. А будет ли он оплачен? Потому что в значительной степени вы будете зависеть от того, как государство будет оплачивать и какое количество денег выделять на проведение таких курсов лечения в частных клиниках.
Сергей Нотов: Вы совершенно правы, на сегодняшний день это одно из беспокойств, которое мы также разделяем. Создав инфраструктуру, обеспечив должный уровень качества медицинской помощи и, по сути, ее доступности, мы понимаем, что имеем некую гарантию наличия у нас пациентов. Но если страна по каким-то причинам не будет способна сформировать бюджеты, то, конечно, эта медицинская помощь не будет оплачена.
Потому что, чем оперирует Фонд обязательного медицинского страхования, средневзвешанная цена лечения — 200 тысяч, но может быть и больше значительно. Как Фонд подходит к таким расходам на одного пациента? Практика уже есть такая?
Сергей Нотов: Если сделать шаг назад, то любой бизнес, который принял решение остаться в Российской Федерации, а мы — это как раз те, кто готов инвестировать в создание огромного объема инфраструктуры в Российской Федерации — всегда находится в рисках страны. Если страна растет, то ты растешь вместе с ней. Если страна падает, ты должен признать, что тоже оказался в неудаче.
Хочется поговорить немного о накопленном опыте, потому что в девяностые, в нулевые какого-то ясного пути взаимодействия частных инвесторов медицины и государства не ощущалось. Может быть в последние годы это стало более накатанным. Можно ли говорить, что вы сначала строили ПЭТы и это работает. И работает ровно так, как вы просчитывали. Государство направляет делать эти исследования, оплачивает их. Есть ли такой опыт?
Сергей Нотов: Безусловно, причем крайне положительный опыт. И наш проект со столинейными ускорителями, и проект, связанный с позитронной эмиссионной томографией на территории Российской Федерации, — это все высокотехнологические виды помощи с огромными инвестициями. Если мы говорим о позитронной эмиссионной томографии, то мы видим крайне удачное взаимодействие между частным бизнесом и государством. Именно взаимодействие. Мы создали ПЭТ-центры за свой счет, и мы видим ежегодно растущую с темпом 15-20% потребность со стороны медицинского сообщества в этом виде услуги. Обратите внимание, на ПЭТ направляют государственные онкологические диспансеры. Мы абсолютно удовлетворены пациентопотоком, который сейчас существует. И, соответственно, взамен готовы дать возможность государству не тратить собственные средства, а проинвестировав, ожидать на горизонте пяти-шести лет их возвратность. Пока у нас идет все прекрасно.
Могут ли в этот сектор зайти и другие компании, и начнется конкуренция. Или это все-таки капиталоемкая история?
Сергей Нотов: Если мы говорим о позитронной эмиссионной томографии, то на старте реализации нашего проекта там было порядка десяти участников. Это выбор каждого медицинского инвестора.
В некоторых частных медицинских клиниках они есть и построены за свой счет, но это речь идет о единицах, а у вас десятки.
Сергей Нотов: Вы знаете, каждый выбирает с точки зрения стратегии свой путь. Мы сразу приняли на себя позицию создания федерального игрока.
Немножко о сроках. Это амбициозный проект, называется «Сто ускорителей». За сколько лет это дойдет до таких цифр?
Сергей Нотов: Если говорить о наших амбициях, то, конечно, мы видим горизонт реализации этого проекта в течение полутора лет. Потому что если подходить к технологическому процессу создания инфраструктуры, основной этап — получения прав аренды на каньоны, ремонт, установка тяжелого оборудования, лицензирование — составляет около восьми месяцев.
При наличии на все это денег.
Сергей Нотов: Да, безусловно. Реализуя любой проект, мы давали субъективную оценку насколько мы готовы в каждом этапе: организационном, технологическом, финансовом, юридическом. Возвращаясь обратно, получается, что если восемь месяцев — это период инвестиционной фазы до приема первого пациента, то где-то еще порядка 7-10 месяцев объективно надо брать на то, чтобы отработать с правительством каждого субъекта Российской Федерации, с Министерством здравоохранения вопрос, результатом которого будет готовность региона принять эту помощь со стороны частного бизнеса и войти в систему государственно-частного взаимодействия в будущем. Мы уже попробовали несколько пилотных проектов ретроспективно. Например, один из проектов мы реализовали на территории Пермского края, когда губернатором там был Максим Геннадьевич Решетников. Там мы запускаем два первых линейных ускорителя. Точно так же эту позицию активно подхватил Екатеринбург, где три линейных ускорителя мы также запускаем в скором времени. Сегодня позицию, а мы только на старте этого проекта, полностью подтвердили Омская область, Дагестан и Новосибирская область, которые готовы идти по пути взаимодействия с частным инвестором. Государство готово принять помощь со стороны частного бизнеса. А почему помощь? Вот смотрите, 263 линейных ускорителя — это потребность. А от государства не требуется вложения никаких инвестиционных средств. То есть государство может легко направить выделенные денежные средства на решение других необходимых задач. В этом случае через полтора-два года, как в случае с позитронной эмиссионной томографией, мы сможем получить ту новую отрасль лучевой терапии, которая будет сохранять продолжительность жизни нашего населения. Более того, у нас есть несколько интересных опытов, когда те денежные средства по нацпроекту «Онкология», которые были выделены субъектам Российской Федерации, могут быть изменены на другое назначение: не на покупку линейных ускорителей, а, например, на фоне ковида на приобретение оборудования двойного назначения. В рамках нацпроекта «Онкология», например, можно закупать КТ, которые крайне были необходимы с точки зрения определения, диагностики и лечения СOVID-19. Так вот субъекты могут взять эти денежные средства и приобрести не линейные ускорители, а потратить их на подобного рода оборудование двойного назначения. А мы в свою очередь полностью гарантированно поставим в те каньоны, в которые предполагалось, свои линейные ускорители и будем предоставлять услугу в системе ОМС.
То есть в рамках нацпроекта регионы, если захотят, могут частично переложить на вас вопрос по ускорителям. Вы готовы к таким предложениям, а они потратят деньги на более универсальное оборудование.
Сергей Нотов: Мне кажется, что это самая благоприятная среда, потому что тогда мы даем государству расширить возможности лечения других видов заболеваний.
