Первый советский фотограф журнала Vogue, собеседник Валери Жискара д’Эстена, Жака Ширака, Михаила Горбачева — в 80-м он стал самым печатаемым в мире. На Западе оказался еще молодым человеком. Почему он уехал и чем живет сейчас?
Владимир Сычев. Фото: http://vladimirsichov.me
Владимир Сычев — широко известный в мире фотограф. Он родился в 1945 году в Казани, в 1972-м переехал в Москву, а уже в 1979-м оказался в Париже.
В 1980 году Сычев стал самым печатаемым фотографом в мире. Он снимал Михаила Барышникова, Романа Полански, Карла Лагерфельда; сопровождал в поездках и на интервью французских президентов Франсуа Миттерана, Жака Ширака, Николя Саркози. Почему он уехал из Советского Союза, что отличает хороший черно-белый снимок от цветного и в чем заключается смысл жизни? С мастером беседовала Кира Альтман.
Я знаю, что вы нечасто приезжаете в Москву.
Владимир Сычев: Да, так получается, что раз в пять лет. В 2009-м, в 2014-м и сейчас.
А что за график такой?
Владимир Сычев: Я приезжаю по поводу выставок. В 2009 году была большая выставка в Третьяковской галерее и в частной галерее на Вспольном. Татьяна Флегонтова подняла эту гору и передвинула. Потом была большая выставка в Казани в 2014 году (это моя родина). В Казанском кремле, большой выставочный зал «Эрмитаж». И в Свияжске — это город на Шелковом пути. В Свияжске была выставка советских фотографий, а в музее в Казани — французских. А сейчас в центре ГУМа у фонтана, на третьей линии совместная выставка: и Париж, и Москва.
Ну и как они там повстречались? Вы посмотрели, когда все готовилось?
Владимир Сычев: Да, я посмотрел. Я смотрю, как народ смотрит. По-моему, всем нравится. По крайней мере, никто не разбивает витрины, фотографии.
Владимир Сычев (в центре). Фото: vladimirsichev.me
А было такое?
Владимир Сычев: На моих выставках не было, но в Париже каждую субботу что-то ломают.
Как вы думаете, с чем связаны такие реакции в обществе?
Владимир Сычев: В обществе подобные реакции связаны с тем, что люди почему-то решили, что им это позволено. Знаете, когда пусть не каждый день, но показывают кадры, как молодежь толкает стариков на лесенке в метро (в Берлине я такое видел), люди считают, что имеют право. Почему? Не знаю. И тут то же самое, понимаете? Я считаю, что у меня такого права нет, а они считают, что у них есть.
Мне кажется, что это состояние общества.
Владимир Сычев: Может быть. Но, знаете, это уже проблема воспитания и образования. Людям не привили навыка, что другие люди имеют те же права и нужно к ним относиться внимательно.
Вы говорите о том, что фотография — это ремесло, как, в общем, и театр...
Владимир Сычев: Нет, театр — это искусство. По римскому определению. В Греции все было искусством: искусство метания диска, искусство гребли на лодке, искусство метания копья, ну и все остальное. Римляне дали четкое определение. Там, по-моему, семь видов. Семь видов были искусством, остальные — нет. Театр был искусством. Понимаете, я увидел своими глазами и понял своими куриными мозгами, что художник берет пустой холст. Может быть, он сделает искусство, а может, и нет. Зависит от того, хороший ли он художник. Фотограф производит репродукцию реальности. Не надо этого бояться, это так. Тут мы на распутье. Черно-белая фотография — это не чистая репродукция, потому что реальность цветная, а цветная фотография — это чистая репродукция. Поэтому хорошую черно-белую фотографию можно повесить в рамку на стенку. Она оторвалась от чистой репродукции, но не долетела еще до искусства, а хорошая цветная фотография годится только на коробку от конфет.
Фото: Владимир Сычев.
Да, мне понравилась эта ваша цитата.
Владимир Сычев: Это я говорю про то, что больше 50 лет назад я это дело увидел сам, мне никто не объяснял, когда я приехал в Париж и познакомился с мамонтами, китами мировой фотографии. Картье-Брессон ко мне два раза в гости приходил, я к нему. Я узнал уже на Западе, здесь такого обмена информации тогда не было, что Картье-Брессон, который начинал как ученик Андре Лота, хорошего французского художника, и Родченко, который был художником очень хорошим. Оба — хорошие фотографы. Так они ввиду того, что оба занимались живописью, тоже говорят, что фотография не искусство. Но меня это не трогает и не обижает. Я это понял сам в самом начале. Я люблю фотографию и стараюсь максимально хорошо сделать то, что увидел, если увидел. В уличной фотографии одна проблема. Я хожу по улице, и что-то должно случиться в пяти метрах от меня, а не в пятидесяти. На этой выставке всего 50 фотографий. В Казани и в 2009-м было по сто фотографий. На выставке нет ни одной фотографии, которые я делал за 32 года работы в парижской прессе. Я работал для лучших журналов. Ездил со всеми французскими президентами. Но этих фотографий я не выставляю. Допустим, когда Горбачев «отрекся от престола», я с ним провел три дня. Также провел две недели с Жискаром д’Эстеном, который в 1981 году проиграл французские выборы. Ему понравилось, что я русский, и мы с ним очень много разговаривали.
Владимир Сычев (слева) и Хельмут Ньютон. Париж. Фото: vladimirsichev.me.
Да, мне понравилось, что он вам рассказывал про Брежнева и сказал, что Брежнев такой живой.
Владимир Сычев: Нет, он еще острее это сказал. Говорили про русскую душу, про Достоевского, про Чехова, про Чайковского. В общем, про русскую культуру. И он говорит: «Вы знаете, я был семь лет министром финансов и семь лет президентом (тогда были семилетки во Франции), и я знаю всех мировых политиков. Знаете, кто мой любимый политик?» Я говорю: «Кто?» «Брежнев». Я, конечно, чуть не упал со стула. Я только что из Советского Союза уехал, но он говорит: «Не удивляйтесь». «Сидим на скамейке в Кремле — он, я и переводчик, никого больше нет. И он жалуется: шея не поворачивается, позвоночник заклинило, нога болит, ухо не слышит». И Жискар говорит: «Это так человечно».
Почему вы решили уехать из Советского Союза?
Владимир Сычев: Мне задавали этот вопрос очень много раз. Я тогда сказал и сейчас повторю, что вопрос по-другому звучал всегда: вы уехали по политическим причинам? А я говорил и говорю: если причины политические, то вы обязаны оставаться в стране. Я уехал не по политическим причинам, а потому, что я просто любопытный фотограф. Мне интересно смотреть, как люди живут на другой стороне Луны, потому что если даже вы живете в золотой клетке, вам хочется высунуться и посмотреть наружу.
Фото: Владимир Сычев.
Почему вы перебрались из Парижа в Берлин?
Владимир Сычев: Это еще одна смешная история. Все мои парижские друзья где-то за пять лет до моего выхода на пенсию (а ушел я на пенсию в конце 2010 года, хотя мог еще пять лет по французским законам работать на хорошей зарплате) знали, что я выйду на пенсию и что я мечтаю уехать в Мексику. Мне нравится Мексика, потому что там люди ходят пешком по улицам, а я люблю улицу. Уже во всей Европе, и в Москве в том числе, люди сидят за рулем два часа как минимум в день в пробках. Ничего на улице не происходит. И то же самое везде, и в Париже. В Париже только туристы на улицах. Короче, я решил уехать в Мексику, но к тому моменту, когда я на пенсию ушел, Мексика стала криминальной страной. Причем настолько криминальной, что, по их собственной статистике, за десять лет были убиты 270 тысяч человек. Из-за того, что я в любом случае прятаться не буду, а буду с фотоаппаратом ходить по улице, ездить по стране, я решил в последний момент уехать куда-нибудь в Европу. Я выбирал между Барселоной и Берлином. Выбрал Берлин.
Берлин. Фото: Владимир Сычев.
Такие разные города.
Владимир Сычев: Разные города, совершенно верно. Но в 2010 году Испания была в ужасном экономическом развале.
Не то что сейчас, сейчас она полетела вверх.
Владимир Сычев: Сейчас она поднимается, да. Поэтому я выбрал Берлин. Не жалею. Я вообще никогда не жалею. Живу, и ладно.
А в чем смысл жизни?
Владимир Сычев: Смысл жизни заключается в том, что мы получаем осознание при рождении и сдаем при смерти. Смысл жизни в действительности заключается в том, чтобы увеличить осознание.
Так обидно, что в конце-то смерть. То есть только все понял, и до свидания.
Владимир Сычев: Это нам сказано при рождении. Все, кто рождены, умрут, что тут сделаешь.
Как устроен ваш день? Вы же с фотоаппаратом не расстаетесь, я так понимаю?
Владимир Сычев: Да, я с фотоаппаратом не расстаюсь, но это не значит, что я работаю. Я работал.
А в чем разница?
Владимир Сычев: Когда работаешь, ты обязан исполнять волю работодателя, то есть хозяина агентства. Я вам приведу пример, то есть два примера, разницу. Когда я был на фрилансе, то есть сам искал, первые десять лет я не был на зарплате, с 1980-го по 1989 год. Читаю The New York Times в 1989 году в конце октября. Статья про Восточный Берлин, что там будет пленум Центрального комитета Социалистической единой партии Германии, то есть партия Восточной Германии, и пять членов Политбюро будут исключены. Для меня понятно сразу, мгновенно, что это государственный переворот. Я беру машину и еду.
Восточные немцы уезжают на Запад. Фото: Владимир Сычев.
Это когда стена?
Владимир Сычев: Я приехал 8-го числа утром в Берлин и сразу пошел на пресс-конференцию Шабовского. Она была в шесть часов вечера. Я приехал утром. Потом на следующий день, 9 ноября, с пресс-конференции Шабовского я пошел на стену. Я ни от кого не зависел. Мне доверяли на 100% и журналы, и агентства. Я хотел это сделать — и делал. А потом в 1991 году на первичных американских выборах один очень информированный американец в Париже, которому нравилось приходить ко мне домой пить чай (он меня очень много расспрашивал про жизнь в Советском Союзе), через полгода, через год таких более или менее регулярных встреч мне говорит: «Слушай, ты мне нравишься. Я тебе организую встречу с будущим американским президентом». Я говорю: «Кто?» Он говорит: «Билл Клинтон». Я бегу в агентство и говорю: «Покупайте». Меня подняли на смех и говорят: «Ты что? У папы Буша популярность 180% после войны в Ираке. Только он будет президентом». Я говорю: «Нет, я этому человеку верю». Когда я был на фрилансе, я никого не спрашивал, садился и ехал.
Но вы же сказали, что вам верили на слово и так. Зачем же тогда?
Владимир Сычев: Так послали меня на другую съемку. Мне верили на слово, но в данном случае надо было верить другому человеку. Я ему верил на 100%. Если бы я был на фрилансе, я бы снял Билла Клинтона в этом Литл-Роке в Арканзасе за год до выборов. Вот разница между тем, когда работаешь на кого-то. Сейчас я ни на кого не работаю, хожу по улице, снимаю, но я уже этим не живу. А раньше я был обязан делать то, что положено делать профессиональному фотографу. Вот, допустим, я снимал все чемпионаты мира по футболу с 1982 года в Испании по 2006 год в Германии. Но я ни одного футбольного матча по телевизору не смотрел никогда.
Но вы и никогда бы не ходили ни на одно дефиле, если бы не были фотографом.
Владимир Сычев: Но меня туда бы и не пустили.
Ну да.
Владимир Сычев: Ну вот. Нет, я четыре дефиле в год снимал первые десять лет, когда я был без гражданства. Потом благодаря Шираку (снимаю шляпу — это он мне дал французское гражданство) для меня стало возможным выезжать в СССР, потому что я первый раз вернулся в 1990 году. Я раньше не мог. У меня был беженский паспорт. И первый мой репортаж — это был Чернобыль.
Ширак, давайте вернемся к нему, к получению паспорта. Вы же с ним были знакомы, были у него дома. Как он этот паспорт решил вам дать? Как это происходило? «Привет. Вот тебе паспорт»?
Владимир Сычев: В 1986 году были парламентские выборы, и нужно было выбрать политика, которого ты проведешь до выборов. Победит он или нет, никто не знает. Миттеран был президентом. Я сказал, что я не могу взять Джорджа Марша, коммуниста, не хочу.
То есть можно было выбрать?
Владимир Сычев: Да, я мог выбрать. Я выбирал. Я выбрал Ширака.
Почему?
Владимир Сычев: Потому что он был, я его еще тогда не знал, но я говорю, что мне в жизни всегда везло. Не я делал, а судьба меня поворачивала правильно. Значит, выбрал я Ширака. Ширак побеждает на выборах и становится премьером. Потом очень быстро ему докладывают, что я русский. Сейчас объясню, почему ему докладывают. Обычно никто никому не докладывает. Дело в том, что молодой Ширак, еще до политики, хотел изучать санскрит. Взял преподавателя санскрита (эту историю мало кто знает), через шесть месяцев преподаватель санскрита ему говорит: «Жак, санскрит мертвый язык. На нем никто не говорит. Изучай литовский, потому что литовский из живых языков самый близкий к санскриту». Это я еще в Москве знал. Но одно дело знать. Короче, Ширак берет литовца в Париже, то есть эмигранта, изучает литовский язык. И тут действительно происходит чудо. Литовец-эмигрант в Париже говорит: «Жак, не надо изучать литовский язык, потому что нас всего 900 тысяч во всем мире. Изучай русский. Несмотря на коммунизм, это великая нация с великой историей и великой культурой». Жак начинает изучать русский язык. И так в него это входит, что он переводит «Евгения Онегина» на французский язык. Посылает издателю. От издателя, как всегда в любой стране, ни ответа, ни привета. Тогда он закрывает эту страницу — и в политику. Он становится самым молодым министром у генерала де Голля, и издатель его находит: «Месье министр, давайте издадим книжку». А Ширак сказал: «Нет, поезд ушел. Все, не хотели, баста». Он занимался историей России уже сам. Когда ему сказали, что я русский, он мне просто открыл все двери. Я у него был и дома, и за два года, когда он был премьер-министром, я с ним объездил весь мир, потому что на следующих президентских выборах победил снова Миттеран. И потом в следующий раз, когда он стал президентом. Там еще одна история была. Ширак как премьер-министр всегда устраивал в начале января прием для прессы. И вот в 1989-м, наверное, во время приема он спрашивает: «Как дела?» Я говорю, что дела плохо. Он говорит: «А что такое?» Я говорю, что мне снова не дали французское гражданство. «Вам? Не дали? Напишите мне письмо». Я ему написал историческое письмо со всеми своими похождениями. На радио была съемка, он меня увидел, говорит: «Где письмо?» Я вынимаю, даю письмо. Через несколько дней звонок. Я такой-то, заведующий натурализацией в министерстве труда (министерство труда занимается выдачей гражданства). «В ваше дело вмешался премьер-министр, поэтому я вам обязан сказать, в чем проблема, почему вам не дали (а так они не говорят; когда визу не дают, точно так же ничего не говорят)». У моей бывшей жены был ребенок младше 18 лет. По французским законам, которые на бумаге, а есть тайные инструкции, он мне так и сказал, когда родители становятся французами, их несовершеннолетние дети становятся автоматически французами вместе с ними, независимо от того, где они живут. То есть выходцы из Северной Африки оставляют своих детей с дядями и тетями в Алжире, Тунисе, Марокко, сами уезжают во Францию, получают гражданство. И их дети, не выезжая из деревни, становятся французами. Чтобы избежать дипломатического конфликта с Советским Союзом, они приняли тайную инструкцию: если у родителей есть несовершеннолетние дети, которые там остались, не давать гражданство до тех пор, пока им не исполнится 18 лет. Они теряют автоматическое право получить французское гражданство.
То есть вы ждали, пока ребенок станет совершеннолетним?
Владимир Сычев: Там ждать было недолго, буквально четыре месяца. Я говорю по телефону с этим человеком, он мне все это объяснил. И, говорит, когда исполнится 18 лет, вы подавайте документы снова, и тогда вам дадут номер досье, вы мне позвоните, дадите только номер досье, и я все остальное для вас сделаю. Я ему говорю: «Извините, вот вы мне обещаете, я очень рад. Но сейчас будут президентские выборы. И Ширак, я боюсь, проиграет, хотя я за него, и вы меня забудете». Он мне сказал фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вы знаете, у нас во Франции просьба премьер-министра — это на всю жизнь». Короче говоря, я собрал бумажки, подал, скажем, в августе — сентябре 1989 года, а в декабре у меня уже был паспорт. Я полетел на свержение Чаушеску как французский фотограф.
Вы знаете, что интересно? Что в Москве, конечно, вам бы дали паспорт в эту же минуту.
Владимир Сычев: Нет.
Ну не знаю. У меня есть ощущение, что, если бы премьер-министр позвонил главе УФМС и сказал: «Знаешь, тут у нас очень талантливый человек пропадает десять лет. Дай-ка ему документы», вам бы их домой привезли. У нас так это все работает. Вертикаль власти.
Владимир Сычев: Я вам расскажу доподлинную историю. Вы абсолютно правы, на тысячу процентов. К Оскару Рабину, моему старому приятелю (мы с ним еще до «Бульдозерной выставки» знакомы были), пришел домой Авдеев, он был послом России во Франции, потом министром культуры. Встал на колени у него в мастерской и говорит: «Пока не возьмете паспорт, я отсюда не уйду». Это не его инициатива была, а одной француженки, Шарлотт Валигора, и какого-то французского дипломата.
Вы сейчас так же срываетесь, как было с историей про открытие стены или про Чаушеску?
Владимир Сычев: Да.
Вы так же можете уехать в одну минуту куда-то?
Владимир Сычев: Нет, я могу уехать в секунду, если будет заказ.
Нет, нет. Вы сейчас уже на фрилансе.
Владимир Сычев: Да.
Для себя, по зову души.
Владимир Сычев: Нет. Для себя я никуда не поеду. Знаете почему?
Надоело?
Владимир Сычев: Нет. Фотография мне не надоела. Посмотрите, что происходит в мире, допустим, в мире журналистики. Весь мир разделен на какие-то схемы, которые никому не нужны, но пресса разделила весь мир на схемы. Мексика — это наркотики, Россия — это преступники.
И оружие.
Владимир Сычев: Да. И там это и это. Саудовская Аравия — это то, Китай — это то.
Но это лобби.
Владимир Сычев: Да. Гуманитарные какие-то, журналистские статьи сегодня не печатают вообще, поэтому я бы поехал, куда угодно. Если бы я был молодым, я бы искал работу в Китае, потому что для меня Китай — это вот то, что я сказал Горбачеву, когда мы три дня снимали. Когда он уже жал руки в конце третьего дня всем, я встал специально в конец, чтобы ему сказать то, что я хочу сказать. Это 1992 год, февраль. Он не знал, что я из Парижа, потому что московское телевидение снимало фильм о нем. Просто мои друзья с телевидения вставили меня в список. Я говорю: «Михаил Сергеевич, я за вас. Но я считаю, что вы сделали ошибку». Он на меня так посмотрел — фотограф. «Какую?» Я говорю: «Надо было идти китайским путем». Он говорит: «Что вы имеете в виду?» Я говорю: «Надо было оставить партию власти и реформы проводить снизу». Он на меня посмотрел и говорит: «Молодой человек, Китаю — китайский путь, России — российский». А я ему ляпнул. Говорю: «Михаил Сергеевич, вы как политик все потеряли». Я был последним. Он повернулся и ушел. Это было в феврале. В мае он приехал по приглашению Миттерана, и вот там-то я с ним по Франции покатался.
Он вас вспомнил?
Владимир Сычев: Нет. Там мы были на даче, то есть не на даче, а там, где Миттеран родился. Клюни, это город в середине Франции, на востоке. Там пригласили аккордеониста, и он пел «Подмосковные вечера». Я обалдел просто. У него баритон фантастический, он хорошо поет.
Вы так близко были с ними, с Горбачевым в эти дни.
Владимир Сычев: Да.
Вы же наблюдатель и вы детальный человек, вы видели, как ему страшно?
Владимир Сычев: Вы знаете, что страшно — нет, я этого вообще ни в один момент не видел, потому что, думаю, на том уровне, на уровне людей, которые правят страной, они знали все это и к этому шли. Когда говорят, кто развалил Советский Союз, я всегда отвечал и отвечаю: Советский Союз развалили не диссиденты и не Америка. Его развалил ленинский ЦК КПСС. Сознательно.
Фото: Владимир Сычев.
За кем вы сейчас наблюдаете, кто вам интересен из людей мира?
Владимир Сычев: Сейчас только два человека: Трамп и Путин в мировой политике. Других нет.
Они вам интересны?
Владимир Сычев: Это как бы шахматная доска, на которой решается судьба мира, поэтому вопрос не в том, интересны или не интересны. Вопрос в том, что ситуация действительно напряженная и интересная. Я за год до выборов говорил, что Трамп будет президентом не потому, что он мне нравится. Я видел ситуацию. Точно так же, как Саркози. Точно так же, как Макрон. Я за полтора года говорил, что Макрон будет президентом. Когда я говорил про Саркози за четыре года до выборов, я еще был журналистом, работал. Мне говорили: «Владимир, ты не француз, ты не понимаешь, что мы за него голосовать не можем». Проголосовали.
Вы знали, что Путин будет столько времени в России?
Владимир Сычев: На это я вам отвечу анекдотом про Меркель. Меркель является Бог во сне и говорит: «Ангела, через две недели конец света. Объяви своему народу, но без паники». Она просыпается, бежит на телевидение, ей дают микрофон, камеры. «Дамы и господа, у меня для вас две очень хорошие новости. Первая новость — со мной говорил Бог. Вторая новость — он меня заверил, что я буду канцлером до конца света». У них у всех абсолютно одна идея — подольше у власти остаться.
А что такое красота?
Владимир Сычев: Красота? Ну, если по Достоевскому, то она спасет мир.
Нет, про вас.
Владимир Сычев: Я согласен с ним, потому что только красота может спасти, как любовь. Я вижу, что люди неправильно ориентированы. Очень многие люди, не только здесь, ориентированы на ненависть, она им придает какие-то силы. А если ориентироваться на любовь не в смысле объятий, а на любовь, то это тоже даст много энергии совсем другой. И это лучше. Вот так же и красота, понимаете?
Фото: Владимир Сычев.
Вы просто столько снимали красоты.
Владимир Сычев: Нет, красивых девушек я снимал много, но даже среди красивых девушек были профессионалы. Вот Инес ле ля Фрессанж, Клаудиа Шиффер, у них действительно талант. Красота — это одно, а талант — это совсем другое.
Талант ее показать?
Владимир Сычев: Талант — себя показать, сыграть ту роль, которой от тебя ждут. Это что-то дано, как говорят, свыше, от Бога. Вот что-то неуловимое — это талант.
Я знаю, что вы не пользуетесь никакими социальными сетями и сайтами.
Владимир Сычев: Я не то что не пользуюсь, у меня не было сайта, и мне друзья-художники подсказали, что нужно на «Фейсбуке» выставить фотографии. Вместо сайта, раз нет сайта. Я выставил. С тех пор я ничего не пишу на «Фейсбуке», потому что это все ерунда, бесполезно. Потому что «Фейсбук», социальные сети — там люди делают заявления о себе. Самое показательное — это лягушка-путешественница, которая «это я, это я, смотрите».
Но вы же сделали сайт?
Владимир Сычев: Сайт сделал, да.
Как же с вами связаться, если люди там вам пишут?
Владимир Сычев: Если пишут, я всегда отвечаю.
А вы пользуетесь фотоаппаратами в телефонах?
Владимир Сычев: Нет, у меня есть всегда в руках фотоаппарат. Самая главная причина — у меня в фотоаппарате стоит объектив, который мне нравится, а в телефоне совсем другой объектив.
А что за фотоаппарат, расскажите.
Владимир Сычев: У меня Canon, который называется R. Это последняя модель, там беззеркалка. Но он мне не очень нравится, слишком любительский аппарат. Нажимаете на затвор, и изображение замерзает. Зачем они это сделали? Это мешает съемке. Ну, они выпустят другую, поправят чего-нибудь, куплю следующий. Проблема у профессионалов очень простая — проблема не фотоаппарата, а набора оптики. Вот я был обязан перейти на Canon после Олимпиады в Барселоне в 1992 году, потому что к тому времени Canon выпустил автофокус и все фотографы на Nikon, как и я, наводили рукой, рядом стоял человек с Canon. У него все 36 кадров резкие, а у меня только три или четыре. И мы все, кто снимает спорт, перешли на Canon. С тех пор Nikon опростоволосился с автофокусом, потом он поправил ситуацию, и снова переходить на Nikon — это значит тратить еще 20 тысяч евро. Из-за оптики только, понимаете, фотоаппарат — ерунда. Сейчас то же самое, сейчас все говорят: Sony лучше всех. Ну, наверное, но опять та же проблема. Нужно же менять всю оптику, всю. А из-за того, что я сейчас денег практически не зарабатываю, снимаю, как и все, 50 лет одним объективом, нормальным... Но вообще-то, у меня почти все есть для каких-то заказов, для профессиональной съемки.
А ваши фотографии можно покупать?
Владимир Сычев: Да, запросто. И покупают. Но как бы вам сказать, вот у меня было несколько выставок в Париже. Одна выставка была про кутюрье, то есть про дизайнеров. Приехал на Rolls-Royce Карл Лагерфельд, вошел — вся галерея, которая была набита народом, просто вся попадала от восторга. Вот. Покупают. И вот сейчас на выставке в ГУМе я всем говорю: в центре ГУМа у фонтана, на третьей линии. Какая-то гречанка меня нашла через сайт и купила фотографию.
Вы умеете отдыхать?
Владимир Сычев: Когда у меня дети были маленькие, то я знал, что обязан их куда-то возить.
Это вы про обязанности говорите, а я про отдых. Что такое отдых?
Владимир Сычев: Меня утомляет отдых. Четыре дня хватит, пять дней — максимум. На Сицилии я был две недели, сделал на машине две тысячи километров, объехал все греческие храмы, которые там остались, сфотографировал. Такая жизнь — вроде как бы отдых, но я все равно каждый день фотографирую.
