НДС, «Русал», расчеты в евро и частные инвестиции: министр экономического развития дал Business FM интервью в кулуарах Гайдаровского форума
Максим Орешкин. Фото: Екатерина Штукина/ТАСС
Инфляция пока ниже ожиданий от повышения НДС — такова оценка главы Минэкономразвития Максима Орешкина: он дал интервью главному редактору Business FM Илье Копелевичу в кулуарах Гайдаровского форума. Министр прокомментировал ситуацию с «Русалом», а также высказался о расчетах в евро и частных инвестициях.
Давос близко
Максим Станиславович, очень скоро Давос. Наша правительственная делегация туда едет, и неформально вы ее возглавляете. Едет и Дерипаска, едет и Вексельберг. Про некоторых других там официально не объявлялось, но вроде они тоже собираются. По поводу фигур, о которых были вопросы. Скажите, пожалуйста, была ли дискуссия в правительстве, когда разворачивался этот конфликт с Давосским форумом, как себя вести? Вообще ехать, не ехать? В каком составе? Какие были основные мысли и аргументы и, вообще, почему все закончилось так, а не иначе?
Максим Орешкин: Определение состава — это прерогатива председателя правительства. Именно он принимал решение о том, кто поедет. Понятно, что весь этот процесс усложнила та история, которая была связана с действиями Всемирного экономического форума. Мы прекрасно знаем и те статьи, которые были в The Financial Times, и другие действия. На самом деле, просто глупая, непродуманная позиция со стороны Всемирного экономического форума. И здесь хорошо, что коллеги ее изменили, пригласили. В том числе тех бизнесменов, о которых они сначала говорили, что они их не хотят видеть на Давосском форуме, потому что Всемирный экономический форум себя позиционирует как независимую площадку. А если они независимые, то они не должны, конечно, находиться под таким влиянием этих санкционных историй и других. Мне удалось им это объяснить в ноябре прошлого года: ребята, вы себя неправильно ведете, вы перечеркиваете всю ту репутацию, которые вы наработали за последние годы, репутацию независимости. Вы де-факто начинаете петь под чужую дудку. Они это осознали, изменили свою позицию, поэтому и ситуация изменилась. России важно участвовать в Давосском форуме, как в любом другом крупном международном мероприятии. Например, я во время своей поездки совершу много двусторонних встреч. У нас пройдет встреча министров ВТО. Много других важных событий, которые за несколько дней можно провести в одном месте с присутствием всех тех контрагентов, с которыми важно поддерживать общение. Просто реально с точки зрения работы ты экономишь недели. Тебе не нужно летать по всему миру, чтобы с людьми пообщаться. Ты в одном месте собираешься, и это общение происходит, и это абсолютно справедливо, в том числе для бизнеса. Большое количество деловых контактов тоже осуществляется в рамках таких мероприятий, потому что у любого форума всегда есть две части. Есть публичная часть — это какие-то выступления, какие-то заявления. Но с точки зрения работы гораздо важнее непубличные части, общение в кулуарах, переговоры и так далее. Поэтому участие в этом форуме полезно для России. Но вот вся ситуация осложнялась изначально не совсем правильным поведением руководства форума.
Так что же все-таки, они просто сами передумали? Не так часто это бывает на таких уровнях, когда сначала думали одним образом, потом изменили решение.
Максим Орешкин: Бывает.
Бывает какой-то фактор.
Максим Орешкин: Нет, фактор — просто удалось с ними поговорить и объяснить, что они совершили глупость и что так не надо действовать, а надо по-другому. Они это прекрасно осознали, и ситуация начала выруливать в нормальное русло.
Вы упоминали встречу по ВТО, потому что это, на самом деле, одна из ключевых тем. Была «двадцатка», было ее поручение по разработке мер по реформе ВТО. Как я понимаю, это будет первая встреча на министерском уровне «двадцатки», которая практически будет эту тему обсуждать. Какова повестка и каковы, собственно, возможные изменения в глобальном торговом ландшафте?
Максим Орешкин: Давосская министерская встреча — традиционное мероприятие. Как раз в начале года собираются министры ключевых стран ВТО, и обсуждается та повестка, над которой предстоит работать год. У нас последняя министерская встреча состоялась в декабре 2017 года. Там были созданы рабочие группы по целому ряду направлений. Они сейчас работают. Начинают выходить на какие-то конкретные результаты. Это электронная торговля и ряд других новых направлений, поэтому здесь будут сверяться часы, где мы находимся по этим рабочим группам, то есть весь комплекс вопросов внутри ВТО будет обсуждаться.
ВТО еще имеет тот смысл, который был, когда ее долго-долго разрабатывали в 90-е годы и с большой помпой запустили?
Максим Орешкин: Когда мы говорим о реформировании ВТО, это означает признание того, что эта организация нужна и будет работать. Может быть, чуть-чуть в другой форме, по другим каким-то принципам, какие-то процессы там изменятся, но эта организация сохраняется. «Двадцатка» это признала, дав поручение как раз эти изменения в ВТО проводить. От текущей встречи в Давосе ожидать прорывов и решений, конечно, не стоит. Это встреча больше организационная, чтобы понять, как мы дальше действуем, к каким шагам идем.
В целом то, что происходит в последние годы: самые главные примеры — это, с одной стороны, санкции, с другой стороны, торговые войны между Америкой и Европой, между Америкой и Китаем. Это колоссальная часть мировой торговли вообще, когда пошлины вводятся или угроза повышения пошлин является мощнейшим рычагом политики. Такое впечатление, что никакие правила ВТО к этому никакого отношения не имеют.
Максим Орешкин: Имеют. Если вы посмотрите, после того как США ввели повышенные пошлины на алюминий и сталь, большая часть стран — членов ВТО в соответствии с правилами этой организации ввела ответные меры, Россия в том числе. У нас целый набор американских товаров обложен уже сейчас, и дальше мы будем иметь возможность дополнительные требования к Америке предъявить в соответствии с процедурами.
А сама ВТО для этого требуется? Потому что в рамках ВТО различные наши компании ведут процедуры и процессы. И по поводу европейских, кстати, пошлин антидемпинговых на металл — все это будет происходить годами. За это время уже и ценовая конъюнктура может измениться.
Максим Орешкин: У любых правил главная история — это то, что последствия для тех, кто правила нарушает, должны наступать. Это может наступать чуть раньше, может чуть позже, но, если последствия неизбежны, такие правила работают. Поэтому механизм ВТО может быть сейчас не такой быстрый. Как вы правильно говорите, что отдельные расследования проводятся годами, но они приводят к конкретному результату и позволяют совершать конкретные действия в рамках торговой политики.
А вы можете привести такой пример, когда хоть и запоздало, но наступило последствие, которое политический имело смысл?
Максим Орешкин: Одна из самых ярких историй — это алюминий и сталь, о которых мы сейчас говорим. Что мы сразу в соответствии с международным законодательством получили возможность вводить торговые ограничения.
Они же ответные? Мы бы могли и так это, наверное, сделать.
Максим Орешкин: Нет, если бы мы сделали это так, как это сделала Америка, то это нелегитимные действия, поэтому сейчас в рамках ВТО мы будем добиваться, чтобы те действия, которые США совершили, были отменены. Эта компенсация, которую мы получаем в виде других решений в торговой политике, сохраняется за нами.
На форуме во Владивостоке вы тогда сказали у нас в интервью фразу, которую обсуждали неделю на всех углах. Доллар стоил 71. Тогда вы сказали: «Я считаю, что сейчас доллар надо продавать». В итоге вы оказались правы — и по сей день, поскольку сегодня он 66,7. Тем не менее очередная волна волатильности под конец года возникла, когда опять доллар доходил до 70. Отчасти там цены на нефть гуляют в разных диапазонах. Что вы скажете сейчас? Сегодня 66,7: покупать, продавать или ничего не делать? Ну и пару аргументов.
Максим Орешкин: Та ситуация, которая у нас сложилась в сентябре, была, конечно, экстраординарная, те уровни, которые были достигнуты при той цене на нефть. А тогда, я напомню, нефть была 80 долларов за баррель. Это, конечно же, выглядело резким перекосом рынка, и здесь комментарий был связан с тем, что такие резкие перекосы долго сохраняться не могут. С тех пор у нас цены на нефть упали очень резко. Они падали, на самом деле, так же, как они падали в 2014 году. То есть, если вы сравните две траектории, даже в 2018 году нефть падала быстрее, чем в 2014-м. При этом финансовый рынок в целом оставался стабильным. Вы правильно говорите, рубль довольно серьезно укрепился с сентябрьских тех значений в настоящий момент. Сейчас, очевидно, таких резких перекосов нет, как это было в сентябре. Нефть находится на гораздо более низком уровне, сейчас это в районе 60 долларов за баррель. Рубль крепче, чем в сентябре, поэтому здесь я просто уже самоустранюсь от комментариев, потому что очень много факторов влияет на валютный рынок. Курс у нас плавающий. Он может меняться то в ту, то в другую сторону. Но резких перекосов сейчас, искажений на рынке точно нет.
Судьба «Русала»
Еще одна тема, которую мы обсуждали в сентябре, — «Русал». Там все выглядело, так сказать, печально, с одной стороны. С другой стороны, шли переговоры, и вы как-то так намекали туманно, но тем не менее отчетливо, что, возможно, с «Русалом» все решится и будет нормально, ну, не более того. Вряд ли вы могли сказать больше. То, что есть сейчас, это то, о чем вы знали тогда, или это несколько отличается? И в итоге это хорошо или не хорошо? Дайте общую оценку ситуации.
Максим Орешкин: Ну, во-первых, что такое нормальное с точки зрения российского государства. Главное, чтобы все те активы, которые есть в России — алюминиевый завод, энергетические активы, — продолжали работать, продолжали инвестировать и не несли никаких угроз для национальной безопасности. Если мы посмотрим на всю эту ситуацию с такой точки зрения, у нас с производством и экспортом алюминия все более-менее нормально, с производством электроэнергии на тех предприятиях, которые входят в группу, тоже все нормально. Поэтому здесь никаких таких прямых проблем для российской экономики, для национальной безопасности сейчас де-факто нет. Понятно, что очень тяжелый процесс идет с точки зрения санкций, переговоров акционеров этой компании, в том числе с американскими властями. И процесс такой неоднозначный, еще там предстоит давать более глубокую оценку и смотреть на то, правильные ли это действия или неправильные. Но в итоге все это будет рассматриваться с точки зрения того, работают ли активы, все ли в порядке с рабочими местами, есть ли инвестиции и есть ли угрозы для национальной безопасности или их нет. Российское правительство на всю эту проблему будет смотреть именно с этих критериев.
Если в итоге сделка в тех параметрах, как это было сформулировано OFAC, состоится, а это, напомню, беспрецедентные изменения в составе совета директоров, там не акционер фактически будет представлен, а независимые директора, но те, которых американский Минфин утвердит, как мы в целом оцениваем такую конструкцию? С учетом того, что, как мне кажется, эта история для крупных компаний беспрецедентна, не только для России, но и вообще.
Максим Орешкин: Оценка в целом очень простая. Мы считаем, что такие компании должны быть в российской юрисдикции. Именно на то, чтобы этот перевод в российскую юрисдикцию был проще, мы работали весь прошлый год, всю прошлую осень. Создали новый режим специальных административных районов, в которых уже сейчас в процессе перерегистрации находится целый ряд компаний. Вы прекрасно знаете, что и вот те компании, которые мы с вами сейчас обсуждаем, тоже предприняли...
En+ и «Русал». Совет директоров принял решение, после чего перераспустился. А я замечу, что в том документе, который опубликовало OFAC, в том числе содержался и такой пункт: вопрос о перерегистрации этих компаний может решать только новый совет директоров, в котором половина будет уже, так сказать...
Максим Орешкин: Наша задача — создать условия, чтобы такая перерегистрация была возможна, чтобы она не несла прямого ущерба для компании, чтобы это происходило безболезненно. Мы считаем, что такие условия мы создали, и будем сейчас работать с теми компаниями, которые захотят это сделать, захотят, чтобы это произошло.
В случае с «Русалом», где косвенный контроль или его часть фактически передается Минфину США, факт перерегистрации компании в России имеет для нас принципиальное значение? И в чем оно?
Максим Орешкин: Для нас имеет значение перерегистрация всех компаний, которые управляют российскими активами в российской юрисдикции. Мы точно должны к этому прийти, и для этого должны делать российскую юрисдикцию максимально комфортной и удобной. То, что мы видим сейчас на практике, то, что казалось удобными юрисдикциями, — мы видим, что те или иные действия властей иностранных государств делают их неудобными. Поэтому наша задача — воспользоваться этим моментом, воспользоваться теми ошибками, которые делают. Потому что это не только для российских компаний. Это те последствия, которые видят компании из разных стран. Они видят, что если здесь у вас возникнут проблемы, здесь у вас со счетами возникнут проблемы, с платежами и с чем-то еще. Поэтому наша задача сделать так, чтобы все вернулись домой и работали в тех условиях, в которых компаниям будет комфортно, они будут заниматься инвестициями, созданием новых рабочих мест, повышением зарплат, а не юридическими разборками с властями иностранных государств.
Я от нескольких корпоративных юристов слышал, что под конец прошлого года они ощутили возросший спрос на амнистию капитала, которая действует до 1 марта. Кстати, к ней долгое время скептически относились, но вот юристы мне рассказывали, что возник реальный спрос. Как вы думаете, не стоит ли в повестке дня вопрос ее продления? Раз вот именно сейчас, так сказать, владельцы этих капиталов потянулись.
Максим Орешкин: Сроки сейчас обозначены — 1 марта. Я бы, на самом деле, в определенной степени бы увязал историю с амнистией капитала и создание специальных административных районов, потому что это, в принципе, можно рассматривать как один пакет, который доступен сейчас тем бизнесам, которые зарегистрированы за границей, которые не декларировали какой-то объем активов, какой-то объем доходов. Можно рассмотреть в пакете как очень комфортные условия по переводу в российскую юрисдикцию.
Но продление, на ваш взгляд, это актуальная тема? Или все, кто хочет, до 1 марта еще успеют?
Максим Орешкин: Точно нужно торопиться и не откладывать этот процесс.
Еще раз про «Русал». Официальная позиция американского правительства, Минфина: есть плохой Дерипаска, который вмешивался в выборы, поэтому мы вот его так наказываем, отстраняем фактически от контроля над его собственностью. По вашей оценке, конкретный фокус на Дерипаске связан с ним или с тем, что «Русал» это, может быть, наиболее уязвимая для санкций компания, потому что она самая экспортно-импортная, которая существует в России? То есть чисто экономически: это личный вопрос или он был выбран потому, что это компания такая?
Максим Орешкин: Вы меня спрашиваете, почему те или иные действия предприняло Министерство финансов США? Это надо спрашивать у Министерства финансов США, почему у них фокус там, здесь и так далее.
Я по-другому спрошу. Вы считаете «Русал» самой уязвимой компанией, которая у нас есть из крупных, для именно таких санкций — перекрытия долларовых расчетов?
Максим Орешкин: На этот вопрос тоже не буду отвечать, потому что на него отвечать опасно. Здесь, как говорится, «любое слово может быть использовано против вас», где там есть уязвимости и где их нет. Но на что я хочу обратить внимание, вот я не зря уже в третий или четвертый раз повторяю: главное, что важно, чтобы компании работали, чтобы бизнес-процессы в них не нарушались, рабочие места не исчезали, энергетика работала, алюминиевая отрасль в России работала, не было бы угроз национальной безопасности. Вот именно исходя из этих принципов российское правительство и действует.
«Переход в национальные валюты — правильное решение»
Несколько других тем. Китайские власти официально объявили, что они не будут подписывать межправительственный меморандум о развитии расчетов между нашими странами в национальных валютах. Как бы вы это прокомментировали?
Максим Орешкин: На самом деле работа идет. Просто меморандум — техническая история. Это просто вопрос формы — подписывать такой документ или такой или делать следующие шаги. Сразу скажу, что работа с китайскими властями у нас велась очень плотная, в том числе по этому вопросу. Сейчас контакты между различными ведомствами идут по полной программе, просто это происходит непублично. Был вопрос о подписании конкретного документа — публичного меморандума — в конкретный момент времени. Этого не состоялось. Это никак не характеризует ту качественную работу, которая сейчас ведется по данному вопросу, и ведется непублично.
В каких-то цифрах, в динамике цифр она выражается? Есть какие-то цели?
Максим Орешкин: У нас тренд на переход в национальные валюты с Китаем уже заложен. Там двузначное значение той доли операции, которая у нас происходит в рублях и юанях, поэтому тренд сложился уже несколько лет [назад], и он будет только продолжаться. Как раз соответствующие сейчас органы власти с китайской и с российской стороны обсуждают, что нужно сделать еще, чтобы этот процесс и дальше продвигался.
Евросоюз на уровне Еврокомиссии совершенно официально заявил, что целью его политики будет перевод торговли в расчеты на евро там, где Европа покупает, а для нас это основной рынок. Последуют ли какие-то заметные и публичные действия регуляторов, скажем Еврокомиссии и правительства Российской Федерации, по подталкиванию компаний, прежде всего наших энергетических компаний, это их экспорт, к расчетам в евро или же процесс происходит сам по себе?
Максим Орешкин: Он происходит сам по себе. То есть тренд на увеличение доли национальных валют складывается естественным образом. Понятно, что есть крупные элементы. Вы правильно говорите, это торговля энерготоварами, и здесь как бы плавно не произойдет, потому что есть и крупные поставщики, и крупные потребители, поэтому это решение имеет фазовый переход. То есть мы живем в одном состоянии, потом принимается ряд решений, мы переходим в качественно иное состояние. Это не может происходить плавно. Поэтому, конечно, такие фазовые переходы, как говорится, с кондачка не решаются. Нужно их готовить, прорабатывать со всех сторон, поэтому цель поставлена. Евросоюз, Еврокомиссия озвучила, что считает это правильным. Мы тоже считаем, что переход в национальные валюты, в том числе с Европой, это правильное решение. Соответственно, это решение нужно детально проработать, подготовить и осуществить этот фазовый переход.
То есть это могут быть решения именно регуляторов? Европейским потребителям, энергетикам и нашим поставщикам уже российское руководство или Евросоюз скажет, что это правило.
Максим Орешкин: Главное, сделать так, чтобы переход был сопряжен с минимумом издержек, потому что, если начать делать это неподготовленно, будут возникать те или иные проблемы, издержки. Это, конечно, не очень хорошо.
«Дорожная карта» существует или нет?
Максим Орешкин: «Дорожные карты» в том или ином виде существуют, и здесь обсуждение идет очень плотно.
Инфляция, НДС и «ограниченный оптимизм»
Теперь самая, конечно, обсуждаемая у российского населения тема. Все повсюду ищут признаки повышения цен, связанного с ростом НДС. Данные Росстата мы знаем, и инфляция там в первую неделю оказалась 0,5% против, по-моему, 0,2% в прошлом году. В целом эффект повышения НДС уже можно как-то оценивать? Или какой-то период будет валентным для того, чтобы делать выводы о том, как НДС повлиял на инфляцию? У вас разные цифры. У ЦБ более высокая прогнозная цифра по инфляции, у Минэка — чуть пониже. У разных независимых экспертов, разных организаций они у всех выше — выходит за 5%.
Максим Орешкин: Смотрите, те цифры, которые сейчас у нас появляются, первые оценки Росстата — это за девять дней. Сегодня публикуют на 14 января, они все говорят о том, что инфляционная тенденция ниже, чем это ожидали эксперты. Это даже ниже, чем ожидали мы, когда делали свой прогноз, — 4,3% на конец года. У нас на январь было заложено очень серьезное повышение цен, гораздо сильнее, чем мы видим сейчас по факту. Переносится или не переносится повышение НДС в конечные товары — ну, что произошло? В рознице автоматом с 1 января 20% НДС, надо еще понимать, что это не все товары. На основную часть продовольствия, например, НДС не изменился. Тот рост цен, который мы видим по продовольствию, связан совсем с другими причинами. У нас там есть группы товаров, которые активно обсуждаются в начале этого года и растут больше, чем на 20%, — это сахар, яйца. Там нужно отдельно разбираться, и там есть вопросы на самом деле к этим рынкам, к участникам рынка и так далее. Но вот то, что касается НДС с 1 января автоматически в розницу, это перенесено, то есть вот этот первый эффект, самый максимальный с точки зрения розницы. Потому что те, кто имел возможность повысить цены, конечно, это сделали. Но вот я знаю из своей личной практики целый ряд товаров, которые до 1 января стоили одну сумму, после 1 января они стоят ровно ту же сумму, но при этом НДС там уже внутри не 18%, а 20%. То есть в данном случае на отдельных товарах и на отдельных рынках часть или даже вся нагрузка легла либо на торговые сети, либо на производителей от повышения НДС. Первая волна прошла, понятно, что сейчас по всей цепочке создания тех или иных товаров будет постепенно происходить такая медленная волна, она гораздо меньше в общем объеме и гораздо более растянутая во времени. Вот этот второй эффект от повышения НДС через инфляцию издержек будет происходить, будет, я думаю, до конца марта еще оказывать какое-то небольшое влияние. Но опять же первые цифры января говорят о том, что те ожидания, которые были у многих экспертов, похоже, оказываются завышенными. Здесь тоже забегать вперед не стоит, надо будет посмотреть уже динамику инфляции за весь январь и после этого делать какие-то окончательные выводы.
Это тоже цифры, за которыми, я уверен, все население страны будет следить, потому что опять же вы расходитесь: ЦБ дает, по-моему, больше 5% инфляции на текущий год, а вы, по-моему, 4,8%.
Максим Орешкин: 4,3% у нас. Это тот прогноз, который у нас был в середине года. Сейчас мы говорим о том, что это ниже 5% — вполне реальные цифры.
То есть тут опыт первых двух недель...
Максим Орешкин: Для того чтобы делать глобальный пересмотр прогнозов, это слишком маленькие данные. Надо понимать, что у нас недельная инфляция считается по ограниченной выборке товаров. Полная выборка — это только месячные данные. Поэтому здесь полный месяц с января нужен для того, чтобы делать какие-то серьезные выводы. Пока мы видим, что, по недельным данным, по этим оценкам, ситуация лучше, чем ожидали многие. Это пока радует, но радость и оптимизм очень ограниченные.
Дискуссия помогает, но главное — отсутствие ручного управления
Последняя острая тема второго полугодия — инвестиции частных компаний. Тех, у которых большая, высокая прибыль. Остался концептуальный вопрос, на который никто не дал ответа. Кудрин вообще публично и открыто критиковал тот процесс, который был запущен там с появлением этой идеи: надо либо у них сверхприбыль изъять, либо предложить им в принудительном порядке, но только на выбор. Вот есть государственные проекты, в которые можно войти там, и так далее. Кудрин говорил, что в итоге государство будет финансировать частные проекты. Идет ли этот процесс? Нужен ли он? Почему нельзя просто оставить прибыль компаниям, чтобы они сами решили, где и как инвестировать?
Максим Орешкин: Моя позиция заключается в том, что нужно создавать системные условия для того, чтобы инвестиции происходили без давления, без дополнительных разговоров и так далее. То есть системный подход, единые правила для всех игроков внутрироссийской экономики — это то, что обеспечит максимальный объем инвестиций в долгосрочной перспективе. Никакое ручное управление, никакие точечные решения не способны обеспечить долгосрочную максимизацию инвестиционной активности.
А вообще какую динамику имеют частные инвестиции?
Максим Орешкин: Положительную. Уже второй год.…
В 2015 году был жуткий провал.
Максим Орешкин: Уже по 2017-му и 2018 году мы имеем динамику по инвестициям лучше, чем динамику выпуска, поэтому там восстановление инвестиционной активности происходит, и доля инвестиций в ВВП, она подрастает. При этом важно понимать, что государственные инвестиции за этот же период не снижались, потому что бюджет у нас проходил период адаптации. И в 2017-м, и в 2018 году у нас объемы государственных инвестиций уменьшались. Только с 2019-го, с 2020 года у нас инвестиции в те же самые инфраструктуры, например, станут на положительный тренд и должны уже выступить с поддержкой инвестиций, в том числе и частного сектора. Еще раз повторю, что системный подход и единые правила для всех — это ключевые условия долгосрочного, более высокого объема инвестиций в долгосрочной перспективе. Но при этом нужно разговаривать и с отраслями, и с конкретными компаниями, потому что от них можно получить понимание того, что нужно менять в системном поле, чтобы для всех компаний в той или иной отрасли условия для инвестиций становились лучше и понятнее. Чтобы убрать дополнительные издержки, какие-то ненужные процедуры. То есть убирать то, что бестолково снижает рентабельность инвестиционных проектов.
Но тем не менее вот этот процесс выбора, обсуждения совместного государственного и частного финансирования или только частного финансирования, возможно, тех проектов, в которых государство заинтересовано, продолжается? Он имеет перспективы, на ваш взгляд?
Максим Орешкин: Сама дискуссия, любая дискуссия — это всегда, когда люди встречаются, общаются. Это зачастую обогащает обе стороны, поэтому коммуникация здесь важна, и коммуникация — это правильно. Но еще раз повторюсь, ключевая фраза — только системные решения, отсутствие ручного управления создают условия для долгосрочно максимальных уровней инвестиционной активности в стране.
