«Дело не в миллиарде. Кирилл вел себя как свободный человек и декларировал это», — сказал в интервью Business FM художественный руководитель в театре «Школа драматического искусства»
Режиссер Дмитрий Крымов. Фото: Александра Краснова/ТАСС
Как контролируют бюджетные деньги, которые выделяют на искусство, и почему театр не растет в бедноте? Художественный руководитель Лаборатории Дмитрия Крымова в театре «Школа драматического искусства» Дмитрий Крымов в интервью Business FM рассказал о театральной бухгалтерии и своем отношении к делу «Седьмой студии».
Первая премьера нового сезона в вашем театре — «Безприданница» через «з». Вроде бы это черная комедия дель арте, все правильно?
Дмитрий Крымов: Если вообще прочитать несколько пьес Островского, даже невнимательно, даже если только прочитать, кто действует, то поражаешься именам, который он дает своим персонажам. Мокий Парменыч, Флор Федулыч, Тит Титыч — в этом что-то есть, какой-то ключ. Так нормальных людей звать не могут. Значит, это какие-то куклы, какие-то персонажи, образы.
Маски.
Дмитрий Крымов: Маски, да. Но говорят они ужасно интересным языком, и драматургически написано замечательно. Как драматург он прекрасный. Драматург же пишет не все, что думает, а так, чтобы актерам и режиссеру было что делать. И этот воздух, эта подушка прямо чувствуются. За этими прекрасными словами есть еще воздух, туда можно войти и делать эти монологи. Есть такие диалоги, которые замечательные, но делать их не имеет смысла, потому что как написано, так и есть. А у него есть эта подушка, которая позволяет с удовольствием туда кинуться и поплавать и представить это в том или ином виде.
Но у вас были варианты, как сделать?
Дмитрий Крымов: Конечно. Два года мы репетировали. Я уже не помню, сколько было отброшено.
Расскажите, пожалуйста, про мой любимый проект «Своими словами». Есть «Евгений Онегин», есть «Мертвые души» (История подарка), премьера прошлого сезона. Будет ли еще третья серия? Эти спектакли считаются детскими, но, мне кажется, они очень актуальны и для взрослых.
Дмитрий Крымов: Да. Я бы это сказал без «но». Я никогда для детей специально не делал, хотя на наши спектакли все, кто хочет, приводят своих детей.
Поясним для тех, кто не знаком с этим проектом. Это пересказ не столько произведений как таковых, сколько историй, связанных с этими произведениями.
Дмитрий Крымов: Это не пересказ, это вообще разговор. Я так его задумывал как разговор с этим возрастом, лет десяти, когда с ними еще можно разговаривать, когда у них не другое на уме, но уже они что-то понимают, но еще недопонимались до такой степени, что с ними уже нельзя разговаривать. Он об очень серьезных вещах: об убийстве Пушкина, что такое птица-тройка и вообще что такое Гоголь. Сейчас мы будем делать «Остров Сахалин» Чехова. Чудовищное произведение. Это такой «Архипелаг ГУЛАГ» конца XIX века.
Тоже своими словами?
Дмитрий Крымов: Конечно, своими словами. Это такой прием. Я хочу с помощью моих актеров поговорить с этими маленькими людьми, какая интересная жизнь их окружает и как будет интересно, чтобы они не пугались серьезности.
Хочу спросить именно о форме. Там есть некий фрейм, в случае с «Евгением Онегиным» это целый набор иностранцев, в случае с «Мертвыми душами» — один иностранец, финн. Он рассказывает эту историю, выступает в качестве рассказчика. Как эта форма у вас родилась?
Дмитрий Крымов: Вы же хотите откровенного ответа? Я не помню. Я помню, что они придумали их сами, конкретно этих людей: вот я буду финном, меня будут звать так-то, а я буду чехом, меня будут звать так-то. Это они сами придумали.
Я понимаю, что это взгляд со стороны, но сейчас есть большой запрос со стороны государства и общества на все отечественное, на русское, тренд на патриотизм. А у вас появляются иностранцы.
Дмитрий Крымов: Импортозамещение. Про русское говорят. К нам не придерешься, мы хитрые.
Все-таки импортозамещение.
Дмитрий Крымов: Если бы они говорили про свое, а они про наше. Мы еще собираемся «Карла Маркса» поставить. Это, правда, не в дугу, это иностранец. Карл Маркс был немец и еврей. Но еврей, правда, не иностранец. В общем, тут путаное дело. Не чисто русский.
Я не могу вас не спросить, наверное, это было бы даже странно не спросить про Кирилла Серебренникова, про то, что сейчас происходит вокруг его дела.
Дмитрий Крымов: Я сейчас задохнусь от гнева, ярости и бессилия. Что я думаю? Я ничего не думаю, я чувствую это чудовищное мракобесие. Это чудовищная публичная пощечина всем, не только ему, но и всем, кто вообще пытается защитить его и вообще думает по-другому. Все это не имеет значения, мы делаем свое дело. Какое? Да не суйтесь. Не суйтесь не в свое дело, вы вообще здесь никто, и рядом вас не стояло в этой очереди за нашей сметаной. Я даже не знаю, как работать, когда такое происходит. Когда я после лета вернулся и мы должны были выпускать «Безприданницу», я думаю, а как же репетировать, когда вообще такое происходит. Люди же про другое думают. Как с ними разговаривать на тему какой-то волжской девушки, которая ищет любовь, в это время? Это вообще большой вопрос. Когда идет война, лиры должны молчать, когда пушки говорят. Есть такая пословица. Я не уверен, но как-то они по-особому должны говорить и необязательно про пушки, а про что-то. Я, может быть, идеалист, но мне кажется, что в театр, как в церковь, люди приходят для того, чтобы понять, что ты сидишь в зале вместе с кем-то, который хочет того же, что и ты, какого-то разговора о современности. Современность же состоит необязательно из буквально Серебренникова. Просто надо этим жить, а говорить можно о чем угодно. Важно, чтобы вы поняли, что я с вами разговариваю во время Серебренникова. Нельзя же только о Серебренникове говорить или только об этом ужасе. Можно говорить и о чем-то хорошем, но в то время, когда это происходит. Это другая тональность разговора. Это секрет художественного изъявления художника, секрет превращения его чувств в его продукцию.
В «Гоголь-центре» прошла премьера «Маленьких трагедий». Какие у вас были ожидания?
Дмитрий Крымов: Я очень хотел, чтобы мне понравилось, а когда ты хочешь, чтобы тебе понравилось, если это твой друг или товарищ, как Кирилл, хорошо бы, чтобы выпустился хороший спектакль, а не что-то другое. У меня с этим-то всегда большие проблемы, когда я иду куда-нибудь, страх, чтобы было хорошо. Я очень хочу, чтобы было хорошо. Это сейчас не только ему нужно, и не только тем людям, которые это делают, но и всем нам.
Есть еще одна грань. Вы сказали о страхе. Вы прекрасно знаете о ситуации, которая складывается сейчас вокруг фильма «Матильда», и о том, что оскорбленные в своих чувствах верующие или какие-то другие люди посылают письма с угрозами. То есть аспект еще физического страха. Стоит ли условному зрителю идти в какое-то публичное место смотреть кино или спектакль, если он будет бояться, что с ним может там что-то случиться?
Дмитрий Крымов: Из нас же животных делают. Каждый решает сам, с какой скоростью ему превращаться. Боишься — не ходи.
Ваш театр очень популярный именно у продвинутой аудитории, но при этом вы никогда не оказываетесь в центре каких бы то ни было скандалов. Как вам это удается?
