«Сделаем воскресенье днем без соцсетей». Терри Гиллиам о запретах, власти и Интернете

С 3 июля на экраны выходит новая работа Терри Гиллиама «Теорема Зеро». Перед началом проката режиссер побывал в Москве и побеседовал с корреспондентом Business FM Евгенией Смурыгиной

На минувшей неделе Терри Гиллиам, режиссер фильмов «12 обезьян», «Бразилия», «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», приезжал в Москву продвигать свою новую работу «Теорема Зеро». Картина выходит в прокат 3 июля. В интервью Business FM Терри Гиллиам поделился своими мыслями о запретах в искусстве, о роли соцсетей и Интернета. В частности, режиссер высказался о запрете нецензурной лексики в кино, который будет действовать в России с 1 июля.

Терри Гиллиам: То же, что и всегда. Это работа на телевидении: можно говорить то, что хотите.

Но это же закон.

Терри Гиллиам: В США, если вы используете табуированную лексику, это только прибавит вам рейтинга. Только взрослые могут слышать эти слова. Но дети с десяти лет используют их.

Мне кажется, вы не можете представить себе такой закон.

Терри Гиллиам: Почему? В России — могу. Мне кажется, в России очень интересные законы.

На днях еще было предложение запретить стриптиз.

Терри Гиллиам: Стриптиз? Я думаю, что нам стоит запретить чарльстон, фокстрот и, пожалуй, даже вальс, потому что запреты — это здорово! Они дают маленьким людям возможность почувствовать себя значимыми.

Так вот о кино. Любой фильм, где будет нецензурная лексика, не получит прокатное удостоверение. Придется все вырезать.

Терри Гиллиам: Нет. Можно только «запикать». Это же разрушит фильм! Но это самая большая глупость, которую я когда-либо слышал. Слава Богу, я не живу в России. Но почему? Неужели они думают, что люди не матерятся?

Мне кажется, люди, которые издают законы, тоже иногда матерятся.

Терри Гиллиам: Я думаю, что даже священники используют эти слова в своей речи. А существует ли список? Кто-то собирается составлять его, чтобы показать, что вы не имеете права использовать?

Табуированные слова, всем очевидные.

Терри Гиллиам: Это не имеет значения. Потому что для слова можно найти замену, которая передаст тот же смысл. Но приятно видеть возрождённую православную церковь в России, которая возродилась после сталинских репрессий. Должно быть, это церковь предложила запретить мат. Кто же ещё? Ну, политики — они не сквернословят, но сквернословят. Лицемерие существует в каждой стране, в каждом правительстве. Это именно то, что выводит меня из себя. Люди все это видят и понимают, люди вообще всегда умнее, чем политики.

Вас считают специалистом по мирам, близким к мирам Оруэлла. Они всегда очень жесткие по отношению к своим персонажам. Бытует мнение, что, когда режим жесткий, расцветает культура.

Терри Гиллиам: Когда режим колеблется, появляется паранойя, и начинают «запикивать» слова.

Есть же примеры. Во время Гитлера появилась Лени Рифеншталь. А в сталинский период расцвела архитектура. Например, вы остановились в гостинице «Украина». Прекрасное здание, построено как раз тогда.

Терри Гиллиам: Да, согласен. Когда я впервые оказался в Москве в 1985 году, я увидел очень много интересной современной архитектуры. Я увидел здания сталинских высоток и подумал: «вау, шикарные здания». Мне не нравится, когда правительства устанавливают слишком жёсткие правила, они разрушают креативность, и это скорее является признаком паранойи и страха. Я думаю, что сильное правительство — это либеральное правительство, открытое к новым идеям, потому что это говорит о силе, твёрдой позиции и уверенности.

В гостинице «Украина» чудесная коллекция предвоенного искусства, а часть экспонатов относится уже к 1950-м годам.

Терри Гиллиам: Да, это правда. Когда деньги и власть объединяются, искусство получает больше денег. При условии, что соблюдаются правила.

Для художника хорошо, когда есть ограничения? Он же должен искать пути для самовыражения.

Терри Гиллиам: Да. Не всегда, но я соглашусь с вами, потому что этот механизм напоминает бомбу: сдерживание приводит к большому взрыву. Да, если речь идёт о режиме, который сдерживает идеи, художники (в широком смысле) становятся более находчивыми, ироничными, прибегают к сатире. Начинается игра с бюрократами и тугодумами.

Я читала восторги от коллег, которые встречались с вами этим утром. Многие написали, что вам бы отлично удался фильм о современной России.

Терри Гиллиам: Потому что я люблю сатиру и иронию? Я думаю, мне нужно ближе познакомиться с Россией. У меня есть только поверхностное представление о том, что она из себя представляет. Я всегда был фанатом русской культуры, в особенности культуры XIX века, с его писателями, музыкантами. Печально, что многие композиторы в итоге перебрались в Америку. Их музыка не признавалась при существовавшем режиме. Интересно, что многие художники смогли выжить в этих условиях и продолжали творить.

Вы смотрели открытие сочинской Олимпиады?

Терри Гиллиам: Забавно, но я не смотрел. Я был занят, делал фильм, работал. Когда я работаю, для меня не существует больше ничего. Но я уверен, что открытие Олимпиады было прекрасным, что все прошло успешно и россияне ею очень гордятся.

Пресс-показ фильма Терри Гиллиама «Теорема Зеро». Фото: Радио Шоколад

В вашем фильме «Теорема Зеро» показан Лондон, очень похожий на Москву перед выборами. Везде реклама и горы листовок.

Терри Гиллиам: Мы снимали в Бухаресте. Восточная Европа, которая действительно восхищает меня, представляет для меня гораздо больший интерес, чем остальная часть Европы, потому что она постоянно претерпевает изменения. Она переживает постоянные периоды подъема и спада, сложные времена. Там живут очень интересные люди, очень умные, тонкие, чувствующие. Им приходится тяжело работать, прокладывать свой путь сквозь тернии.

Вы показываете ближайшее будущее?

Терри Гиллиам: Это не будущее, это настоящее. Для меня это кино о настоящем. Я думал, что это может быть ближайшим будущим, когда мы начинали снимать. Но к тому моменту, как мы закончили, время, о котором идёт речь в фильме, уже стало прошлым. Реклама. Везде на улицах Лондона. Когда я иду по улицам, я ощущаю себя атакуемым этой рекламой. Она будто душит меня, кричит, они все хотят от меня денег. Это сводит меня с ума.

У вас в этот раз скромный бюджет — 8,5 млн долларов без участия студий. Вы теперь независимый режиссер.

Терри Гиллиам: Все деньги на фильм пришли из Франции, Германии, Англии, Италии. Я независимый, но очень завишу от спонсоров. Это по-другому. Но зато мне не приходится сталкиваться с глупостью бюрократов, а также с представителями голливудских съемочных студий, которые звонят мне глубоко в ночи, когда я пытаюсь заснуть.

Трудно ли позвать актеров, когда нечем им заплатить?

Терри Гиллиам: Нет. Довольно много таких актёров, которые относятся к своей работе очень серьёзно, которым нравится то, что я делаю. А также это друзья, которые хотят помочь.

Как это происходит? Вы просто звоните и всё?

Терри Гиллиам: Ну да, примерно так. Я просто отправил Мэтту Дэймону email, где написал, что у меня в новом фильме есть маленькая роль и предложил прислать сценарий. А он ответил: «Не посылай, я и так сыграю».

Но ведь кто-то и отказывался?

Терри Гиллиам: О да. Но я не назову вам их имён.

В своем новом фильме «Теорема Зеро» вы фокусировались на проблемах какой-то страны?

Терри Гиллиам: Нет. Это кино про Интернет. О том, что он заменяет многим реальную жизнь. Twitter сводит меня с ума. У меня есть аккаунт, но им занимаются люди, которые просто используют мой Facebook и пишут от моего имени. Но сам я никогда не пишу в Twitter. Потому что вместо того чтобы жить, вы строчите в социальных сетях. Вы приходите на концерт и начинаете писать: восхитительно, прекрасно. Но зачем вы это делаете? Почему бы просто не послушать музыку, не насладиться моментом? Но это раздражает меня, потому что реальный мир гораздо интереснее того, что происходит в Twitter.

Человечество переболеет социальными сетями, или все будет только хуже?

Терри Гиллиам: Я не знаю. Читал что-то сегодня в газетах, что Twitter и Facebook потихоньку теряют аудиторию. Но они всё ещё остаются сильными и мощными — они не исчезнут. Я замечаю, что сегодняшние студенты используют Facebook, для того чтобы что-то обсудить. Ну и Twitter тоже — чтобы о чем-то рассказать моментально. И эта скорость заменяет возможность пережить момент.

Дома вы запрещаете социальные сети, мобильный?

Терри Гиллиам: Нет, я не делаю этого, когда прихожу домой. Я или просто выключаю его, или не отвечаю на звонки. Это единственный способ не терять контроля над своей жизнью. В противном случае я оказался бы втянутым во все эти электронные письма, сообщения, я бы не смог жить, просто непрестанно отвечал бы на сообщения, вопросы, просьбы. У меня есть домик в Италии. Там нет ни телефона, ни телевизора. А единственное место, где есть Интернет, это бар в соседней деревне.

Несколько лет назад, когда мой сын был чуть младше, мы отправились туда, и весь первый день он ужасно нервничал. Но на третий день он стал больше разговаривать, интересоваться тем, что происходит вокруг, он ожил — он действительно открывал для себя какие-то вещи, что-то изобретал. Он был счастлив. И когда он вернулся в Лондон, он включил телевизор и вернулся обратно в свой мир. Это то, что меня действительно волнует.

Я не знаю, я думаю, что большинство людей останутся в социальных сетях, и, возможно, мы потеряем их. Возможно, они станут баранами, лёгкими мишенями для манипулирования. Американский писатель Хантер Томпсон, который написал «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», высказывал опасения, что Америка станет нацией паникующих овец: «А что происходит? Они бегут туда — они бегут сюда». Что происходит в соцсетях? Моментальная реакция! Люди не думают — они моментально реагируют, они теряют свою индивидуальность, интеллект, терпение, а это очень важные для человека качества.

Нужно ли с этим как-то бороться?

Терри Гиллиам: Все отключить?

Ну не отключить, но как-то переубедить людей.

Терри Гиллиам: Как говорил Ницше, Бог умер. Так что воскресенье больше не праздник. Давайте сделаем воскресенье днем без соцсетей. Вы можете сделать это в России, потому что если вы можете накладывать запрет на слова, вы можете сказать: «никаких соцсетей в воскресенье». Может быть, это хорошо — может, плохо. Я не думаю так. Социальные средства массовой информации могут использоваться грамотно — как в Египте, Тунисе. Это фантастика. Люди, которые действительно стремятся что-то сделать, получают право голоса, находят возможность быть услышанными. Это даёт им возможность почувствовать себя частью чего-то.

Разве после беспорядков там не появились ограничения?

Терри Гиллиам: Я знаю. Но всегда есть умные люди, которые могут обойти эти ограничения. Я делаю ставку на умных людей, которые учатся использовать Сеть, учатся программировать, находят пути обойти те препятствия, которые правительства создают на их пути.

В Америке есть такие проблемы?

Терри Гиллиам: В Америке это называется протестантизм. Они запрещают книги, пишущие об эволюции. Это другой вид. Мне это не по душе. Я хочу жить в осмысленной реальности, хочу думать, что люди по природе существа разумные, если им даётся интеллект, они должны использовать его, чтобы принимать разумные решения. Но большая часть правительств не верит в это, не верит в людей.