Долгий переход от СССР к демократической России

После того, как спустили флаг СССР, пройдет не одно десятилетие или даже несколько поколений, прежде чем Россия сможет справиться со своими экономическими, имперскими и прочими трудностями, писал в 1992 году посол Великобритании Родрик Брейтвейт

Историки никогда не придут к единому мнению о причинах краха СССР. Они до сих пор не договорились о причинах падения Римской империи. Но они могут развенчать некоторые мифы: например, о том, что это было для всех непредвиденным событием, или что более компетентный политик, чем Горбачев, мог бы лучше справиться с задачами переходного периода, пишет в статье для The Financial Times бывший посол Великобритании в Москве Родрик Брейтвейт. Он занимал этот пост с 1988 по 1992 год и теперь вспоминает, как в день Рождества 25 декабря 1991 года слушал заявление Горбачева об уходе с поста главы СССР.

«Много чаяний с тех пор не оправдалось. Но это не причина терять надежду. Во многих аспектах то, что сегодня происходит в России, совершенно не радует. Но вопреки мнению, которое можно вывести из западных СМИ, Россия — это не Советский Союз», — пишет Брейтвейт. Это относительно открытое и процветающее государство. Сотни тысяч россиян выезжают за рубеж. Доступ в Интернет в России имеют больше граждан, чем в Германии. И сейчас те, кто с таким энтузиазмом голосовал за изменения в 1989 году, возвращают себе право быть выслушанными. Решение Путина о выдвижении на президентских выборах может оказаться его самой большой политической ошибкой, в то время как он начинает скользить вниз по противоположной стороне «гауссовой кривой», пишет Брейтвейт.

С 1960-ых годов уже были ясные признаки того, что советская система переживает серьезный упадок, пишет Брейтвейт, отмечая дефицит потребительских товаров, примитивные условия жизни, устаревшее производство, неработающее сельское хозяйство, асимметричный перекос в сторону тяжелой промышленности и оборонного сектора, стремящиеся к нулю темпы роста. СССР уже проигрывал в конкуренции со своим соперником в холодной войне. Хрущев понял это, попытался реформировать систему и был снят с поста.

Родрик Брейтвейт. Фото: rodricbraithwaite.co.uk

В следующие 15 лет СССР жил в мире дорогой нефти. Но даже несмотря на это, Андрей Сахаров открыто прогнозировал, что без реальной политической реформы экономику ждет стагнация. Глава Госплана в частных кругах оценивал ситуацию так же мрачно. «В 1985 году в отчаянных поисках руководителя, который мог бы исправить ситуацию, политбюро избрало Горбачева — человека творческого, энергичного и — как они надеялись — ортодоксального», — пишет Брейтвейт.

Но он считал, что систему невозможно возродить без радикальных изменений. Его речь в ООН в 1988 году ознаменовала первый шаг ухода от империи. В марте 1989 года он организовал первые серьезные выборы в коммунистическом государстве со времен войны. Но он столкнулся со знакомой проблемой: попытка реформировать разрушающуюся систему может только еще больше ее дестабилизировать. В начале 1990 года Брейтвейт написал в Лондон о перспективе распада СССР. «Так думал не только я», — отмечает бывший посол.

Так почему аналитики американской разведки даже в апреле 1989 года сделали вывод, что Советский Союз в обозримой перспективе будет оставаться главным соперником Запада?

Во время холодной войны обе стороны видели ситуацию в черно-белом цвете. Власти придерживались анализа худших сценариев — так надежнее. Армия на словах преувеличивала угрозу, чтобы получить больший бюджет и более совершенные вооружения. В 1988 году аналитик ЦРУ заявил Конгрессу, что он и его коллеги никогда не рассматривали факторы, которые могли бы привести к распаду Советского Союза, потому что тогда им сказали бы, что они сошли с ума. Консультанты с обеих сторон также говорили своим шефам то, что они хотели слышать.

На западе Горбачева критикуют за недальновидное решение перестроить систему вместо того, чтобы ее упразднить. Он к тому же был заложником окружающих его условий. Но в годы его пребывания у власти он прошел довольно долгий путь от коммунизма к некоему подобию социальной демократии — разумный выбор пути для достойного человека.

Его можно критиковать за то, что он не решил экономическую проблему. Но он боялся разрушений, которые принесло бы радикальное внедрение свободного рынка. Ельцинские беспорядочные реформы действительно привели к безудержной инфляции и обнищанию многих россиян — это, возможно, была неизбежная цена необходимых изменений, комментирует Брейтвейт.

Наименее убедительно выглядит критика, что Горбачев не справился с духом национализма. К 1989 году джинн был выпущен из бутылки. Он мог бы послать танки. Вместо этого он решил создать настоящую и добровольную федерацию советских республик. Для большинства западных лидеров такое решение было намного более предпочтительным против кошмарной альтернативы сценария «Югославии с ядерным оружием», то есть кровопролитного распада ядерной державы. Его попытку свел на нет августовский путч 1991 года.

Тогда в холодном декабре 1991 года состоялось второе рождение России — холодной, бедствующей, оскорбленной и огорченной лишением былого статуса, пишет Брейтвейт. Даже те, кто был рад падению коммунизма и новым свободам, которые принес им Горбачев, винили его в разрушении страны.

Хотя россияне сейчас в это не верят, на западе это породило реальный позитивный настрой и стремление помочь. В некоторых кругах ощущалась неприятная нота высокомерного «триумфа», чувства, что теперь можно подчинить русских своей воле. Некоторые называли это реальным взглядом на ситуацию, но в этом говорила не государственная мудрость.

Западная политика отражала обе тенденции. «Мы читали русским лекции об их коррумпированной политике и о том, как они нарушают права человека, — пишет Брейтвейт. — Мы давали им дорогие и часто не имеющие отношения к реальности экономические советы. Мы настаивали на том, что они должны принять цели внешней политики Запада, но игнорировали то, что они считали своими законными интересами. Мы расширяли НАТО, несмотря на наши устные обещания не делать этого. Мы бомбили их союзника Сербию. Мы вмешивались в дела их соседей».

«Наши советы оказались дискредитированы, поскольку русские решили, что мы не придерживаемся собственных принципов и не можем должным образом управлять даже собственной хваленой либеральной экономикой», — продолжает автор.

Одновременно с этим, но необязательно вследствие этого, в политике России становилось все больше проблем. Нефтяные богатства в сочетании с политической инертностью вновь подрывали любые дальнейшие попытки фундаментальной реформы.

«Через пять месяцев после того, как был спущен флаг СССР, я написал, что потребуется не одно десятилетие или даже пройдет несколько поколений, прежде чем Россия сможет справиться со своими экономическими, имперскими и прочими трудностями. Но не будет безумным оптимизмом думать, что Россия в конечном итоге сможет построить свою собственную, конечно, несовершенную демократию. Это не было предсказанием. Но это по-прежнему представляется вполне состоятельным утверждением», — пишет Брейтвейт.