Почему кредитные ставки не снижаются так же быстро, как ставки по депозитам? Чем концепция экосистемы ВТБ отличается, например, от экосистемы Сбербанка? И как введение предельной долговой нагрузки и внутренних рейтингов кредиторов при выдаче потребительских кредитов скажется на самих заемщиках? На эти и другие вопросы в интервью главному редактору Business FM Илье Копелевичу ответил первый заместитель президента — председателя правления банка ВТБ Дмитрий Олюнин.

Рынок ждал отчетность на прошлой неделе, поскольку заявленная цель ВТБ на этот год — 200 млрд прибыли с очень большим ростом по сравнению с прошлым годом. В то же время первые кварталы минусовали, третий квартал добавил. Тем не менее как воспринимать этот результат, будет ли достигнута заявленная цель в 200 млрд рублей прибыли за год?
Дмитрий Олюнин: Я бы не сказал, что первые кварталы минусовали результат. Действительно, первые кварталы были по прибыли несколько меньшими, чем третий. Третий квартал в этом году рекордный, мы показали прибыль более 50 млрд рублей. Но возвращаясь к сказанному, первые два квартала были абсолютно плановыми. Это были кварталы, когда в том числе с точки зрения расходов мы достаточно активно инвестировали в наши новые технологические проекты, в расширение возможностей нашей сети, в частности по привлечению клиентов малого бизнеса. Поэтому первые два квартала и по сезонности, и по тем задачам, которые мы решали, планово были не самыми прибыльными за этот год. Третий квартал в этом смысле показывает тот потенциал прибыльности, который, как мы ожидаем, повторится и в четвертом квартале. Мы существенно увеличили прибыль в третьем квартале по сравнению с прошлым годом и рассчитываем, что достигнутый уровень — практически 130 млрд рублей за три квартала — позволяет нам с учетом сделки Tele2, которую мы отразим в этом году в четвертом квартале, достичь запланированной прибыли около 200 млрд рублей. Поэтому движение плановое, третий квартал полностью соответствует нашим ожиданиям, он несколько лучше ожиданий аналитиков, но мы себя знаем хорошо и понимаем, что этот результат может быть повторен в четвертом квартале. Такой наш взгляд на год, и этот взгляд полностью подтверждает наши первоначальные ожидания.
Для рынка еще важно, состоится ли выплата 50% от прибыли в виде дивидендов. Это увязывалось, и об этом говорил, по-моему, Силуанов, что поскольку рассматривается вопрос о списании долгов ВПК — а ВТБ один из крупных кредиторов ВПК — то будет зависеть от этого, в каких размерах будет списание этих долгов. Какая информация есть сейчас?
Дмитрий Олюнин: Действительно, мы в этом году заплатили 15% дивидендов за прошлый год. Это было связано с тем, что в этом году ЦБ повышает надбавки, и для того чтобы банк мог сочетать умеренный рост и соответствие требованиям ЦБ, мы получили согласие акционеров на несколько меньшую выплату. При этом, когда это согласие акционеров было дано, мы взяли на себя обязательство выплачивать дивиденды 50%, начиная с результатов за этот год, то есть в следующем году. И на сегодня мы планируем это обязательство реализовывать в соответствии со всеми нашими финансовыми проекциями. То есть 50% прибыли за этот год будет выплачено дивидендами.
Действительно, существует некоторая неопределенность, я бы так сказал, связанная с планами государства по возможному облегчению долгового бремени предприятий оборонного сектора. В то же самое время пока варианты и формы, в которых может быть реализовано это решение, это действие, не определены. Поэтому, честно говоря, есть этот фактор неопределенности, но высказываться по нему я бы считал преждевременным, пока государство не определится с конкретными формами и мы не сможем посчитать и понять, как эти решения укладываются в нашу финансовую модель, как они влияют на наши результаты. Потому что в зависимости даже от формата, с точки зрения, например, отражения в международных стандартах финансовой отчетности, они могут иметь разные формы. Поэтому еще раз повторюсь: на мой взгляд, сейчас преждевременно говорить об этом.
Процентный доход у банков считается номером один, по крайней мере, идет в отчетности всегда первым номером. Банки в этом году, в прошлом году все очень прибыльны, у всех растет прибыль. И чем больше растет прибыль у банков, тем больше все остальные смотрят на банки, говорят: мы работаем на банки, надо что-то с этим делать, надо менять. Собственно, процентная ставка падает. Если посмотреть чуть более долгосрочный прогноз, темпы роста прибыли сформулированы в стратегии, они реальны или все это будет потихонечку замедляться?
Дмитрий Олюнин: На мой взгляд, в ваших словах есть несколько вопросов. Первый: много или мало прибыли зарабатывают банки?
Много. Нет, это не вопрос, это утверждение.

Дмитрий Олюнин: Все очень относительно, потому что абсолютный масштаб прибыли должен быть соотнесен с активами и с рентабельностью бизнеса, рентабелен ли банковский бизнес в целом. Банковский бизнес не более рентабелен, чем целый ряд других традиционных бизнесов. Средняя рентабельность банковского бизнеса в России по стандартам РСБУ — порядка 15%. Много это или мало? Например, если выплачивать 50% дивидендов, то остается на рост активов не более 7% в год. В отличие от многих других секторов, банковский сектор тесно связывает активы в регулировании банковского сектора, рост активов, динамику кредитования, например, и доступный капитал. Грубо говоря, на рубль капитала можно вырасти на десять рублей. Если у нас от 15% рентабельности остается 7%, значит, даже рост в абсолютной величине ограничен этими 7%. Так что это не очень много. Это накладывает достаточно серьезные ограничения на рост субъектов банковского бизнеса. Поэтому я бы не сказал, что это много, с этой точки зрения.

С другой точки зрения, действительно, банковский бизнес сталкивается с большими технологическими вызовами. Безусловно, цифровизация приносит бизнесу очень серьезные возможности снижения себестоимости и улучшения клиентского опыта, но с другой стороны, не надо забывать, что это очень серьезные инвестиции. Можно посмотреть на структуру, например, затрат цифровых банков, мы видим, что нередко эти затраты становятся сопоставимы даже со стоимостями сетей. Физические каналы и стоимость развития, поддержания, защиты, кибербезопасности цифровых каналов могут быть достаточно сопоставимы. Поэтому сегодня банковский сектор нуждается в инвестициях, соответственно, значительная часть этой прибыли идет на то, чтобы создавать тот самый цифровой опыт. Слава богу, наша банковская система является одной из лидирующих с точки зрения цифровизации и, по крайней мере, однозначно обгоняет, например, европейскую по этим параметрам. Это второе соображение.

Третье соображение: действительно, банковский сектор находится в очень сложных конкурентных условиях, связанных и с усложняющимся регулированием, и с контекстом снижения ключевой ставки Банка России. Снижение ключевой ставки Банка России, если оно продолжится, а мы на это очень рассчитываем, потому что это имеет позитивный макроэкономический эффект, будет оказывать все более ощутимое в среднесрочной и долгосрочной перспективе давление на процентную маржу. В то же время на краткосрочном горизонте — год-полтора — снижение ключевой ставки, пока оно продолжается, имеет положительные эффекты для банковского сектора, потому что это позволяет, учитывая более короткий срок пассивов, депозитов по отношению к кредитам, быстрее репрайсить, как говорят банкиры, то есть снижать стоимость депозитов по отношению к кредитам.

Поэтому кредитная ставка не снижается так быстро?
Дмитрий Олюнин: Да, абсолютно верно.
За что опять же в отношении всех банков в ближайший год мы наверняка услышим замечания и претензии.
Дмитрий Олюнин: Все банки, и ВТБ в этой части является лидером, снижают процентные ставки. И мы говорили о том, что наша ипотечная ставка понижена, и не только для особых случаев — многодетных семей и так далее, но и для широкого круга заемщиков она снижается вместе с ключевой. Но еще раз: те кредиты, которые были выданы ранее, продолжают приносить доходы по прежним ставкам, и их досрочное погашение или рефинансирование не происходит так быстро, как снижение стоимости депозитов.
К сожалению для заемщиков.
Дмитрий Олюнин: Поэтому для сектора в краткосрочной перспективе есть позитивные эффекты от снижения ключевой ставки. Тем не менее, еще раз повторюсь, действительно, в среднесрочной и долгосрочной перспективе снижение ключевой ставки будет оказывать прямое давление на маржу. Как мы встречаем этот вызов? В стратегию заложен прогноз снижения маржи. Мы встречаем этот вызов двумя ответами. Первое — увеличением доли текущих и накопительных счетов в структуре пассивов. Мы исторически отставали от многих конкурентов по транзакционности и присутствию в наших пассивах этих самых дешевых компонентов. Если вы посмотрите наши цифры, вы увидите, что мы устойчиво обгоняем по пассивам рынок и увеличиваем долю. В этом году мы выросли за девять месяцев на 9%. Это существенный рост, опережающий рынок, как я уже сказал. И нам отрадно видеть, что в структуре этих пассивов темп роста именно текущих счетов — не накопительных счетов, наиболее дешевых, как я сказал, является опережающим. Поэтому это в какой-то мере будет демпфировать, снижать негативное влияние маржи по кредитам по отношению к общей маржинальности нашего бизнеса. И наконец, последний компонент — это комиссионные доходы, потому что, хотя процентные доходы остаются главными, безусловно, рост комиссионных доходов для нас также является ключевым фактором внимания, которому мы уделяем очень много сил, времени. Наши инвестиции, в том числе технологические, в первую очередь, направлены на то, чтобы транзакционность нашего бизнеса, потенциал извлечения комиссионных доходов увеличивался.
Про развитие. ВТБ в своей стратегии тоже теперь ввел понятие «создание экосистемы». Чем концепция экосистемы ВТБ отличается от самой широко известной концепции экосистемы Сбербанка, который фактически видит себя не как банк, а как интернет-платформу, оказывающую розничные услуги в безгранично широком спектре услуг?

Дмитрий Олюнин: Мы видим себя, конечно, в первую очередь, как банк. Мы финансовый институт и считаем, что наша ключевая миссия — это все-таки оказание качественных, надежных, эффективных по стоимости услуг населению: кредитных, депозитных, расчетных. И это главная задача. Другое дело, мы понимаем, что потребности клиентов меняются, чем дальше, тем больше, особенно с нарастанием цифровизации клиентского опыта. Клиенты начинают ожидать, что банковские сервисы будут предоставляться им не как таковые, а внутри их других различных цифровых опытов. Условно говоря, человек смотрит сайт интернет-торговли, хочет что-то приобрести, он сейчас уже ожидает, что ему будет сделано предложение не только рассчитаться сразу же, но и, например, сделать рассрочку или взять кредит — в интернете, прямо сразу.

Сегодня клиент ожидает, например, что его покупка жилья будет во многом дистанционной. Конечно, ведь сегодня, особенно когда идет речь о вторичном жилье, хочется потрогать и пощупать, но очень многие сервисы, которые раньше требовали долгого присутствия в банке, перелистывания кучи документов, походов по отделениям, сегодня клиент ожидает, что могут быть сделаны дистанционно. И в этом смысле мы не можем оставаться безразличными к изменению клиентских потребностей. Поэтому для нас в создании цифровых проектов имеет значение, в первую очередь, именно это, а это значит быть с клиентами там, где им удобно потреблять банковские сервисы, и создавать инфраструктуру доступа к нашим продуктам и услугам вне традиционных банковских приложений, банковских отделений, то есть в цифровой экономике.

Действительно, мы с начала этого года активизировали работу в этом направлении. Нами был создан в апреле закрытый паевой инвестиционный фонд «Цифровые инвестиции», который вбирает в себя те самые стратегические инициативы по развертыванию цифровой инфраструктуры. Еще раз подчеркну, что это не проекты, целью которых является извлечение краткосрочной прибыли: купил, дал вырасти и продал. Нет, это проекты, которые мы складываем, как пазл в часть будущей цифровой инфраструктуры группы. Среди таких проектов мы запустили, например, жилищную экосистему. Мы приобрели долю в компании «Юником-24», которая занимается лидогенерацией в небольших потребительских кредитах. Мы заканчиваем приобретение одной из компаний, оказывающей услуги цифровой управляющей организации для жилищных хозяйств. Мы приобрели первый ОФД — оператор фискальных данных. Эти приобретения, по сути, являются компонентами будущей цифровой экосистемы ВТБ, миссию которой я сформулировал, а именно создать интерфейс взаимодействия с клиентами во время их нахождения в цифровом мире с тем, чтобы донести там, где это клиентам удобно, наши продукты и услуги. Мы тем самым стремимся нарастить зону контакта с нашими сегодняшними клиентами и будущими клиентами в цифровом пространстве.

Если говорить про Сбербанк, он вообще собирается сами сервисы создавать на основе финансовой услуги, чтобы формировать сами сервисы, так же как и «Яндекс». Фактически замкнутые системы, где все происходит через единое окно, и цифровая платформа ведет за собой все остальные услуги. Как здесь сформулировать вашу нишу? Потому что Сбербанк и «Яндекс» претендуют на такую огромную долю в оказании таких услуг.

Дмитрий Олюнин: Что ведет за собой — банковский сервис другие услуги или другие услуги банковский сервис, это спорный вопрос, и ответ на него может по-разному звучать для банков, например, с разным позиционированием на рынке. Все-таки у Сбербанка аудитория очень широкая, и, наверное, для Сбербанка важно найти небанковские продукты и услуги, чтобы продавать своим клиентам, например. Это для них является большим приоритетом. Для нас это тоже важная задача, но еще раз повторюсь, первоприоритетная задача для нас — это раскрыть доступ к большей потенциальной клиентской базе, которую мы ищем и находим в интернете. А во вторую очередь, конечно, тоже создать дополнительные возможности.

Второе: мы все-таки видим свои инициативы, в первую очередь, в области платформ. И хотя мы некоторые услуги будем инвестировать и создавать в партнерстве, тем не менее наша задача — это не монополизировать весь продуктовый ряд, а наоборот, создав платформы и став их оркестратором, дать доступ нашим клиентам на этих платформах к самому широкому кругу предложений разных поставщиков. Например, думая о платформах для малого бизнеса, мы предполагаем, что туда будут приходить различные компании, которые будут на этой платформе предлагать нашим цифровым клиентам, и не только банковским клиентам, а клиентам этой платформы, абсолютно разнообразный круг конкурирующих между собой предложений. И это не значит, что мы будем собственниками всех них. И скорее всего, мы не будем к этому даже стремиться.

И наконец, третье: цифровой рынок только развивается, потенциал его роста очень большой, его трудно переоценить. И на мой взгляд, сегодня есть как минимум несколько игроков, которые позиционируют себя как потенциальные лидеры этой истории, коих, на мой взгляд, будет два-три в конечном счете. Есть какое-то понимание сегодня, что на рынке подобного масштаба, как Россия, может уживаться две-три платформы. Сегодня есть, на мой взгляд, несколько стартующих игроков (кто-то раньше стартовал, как Сбербанк, кто-то стартует сейчас): это, безусловно, «Яндекс», Сбербанк, Mail.ru Group и группирующиеся вокруг него инициативы, это, безусловно, «Тинькофф», который сегодня позиционирует себя также больше, чем банк, и, собственно, ВТБ, который выходит на эту поляну, если можно так выразиться, со своей концепцией, со своим видением.

И еще раз повторюсь: наше видение, в первую очередь, это открытая платформа, на которой удобно и клиентам, и поставщикам услуг работать между собой, имея самый широкий качественный выбор, который в том числе еще и подтвержден тем фактом, что мы эти услуги будем сертифицировать, чтобы на наших платформах были только те услуги, которые действительно по качеству соответствуют, а дальше уже клиенту надо будет выбирать из лучшего. Поэтому мы считаем, что у всех игроков, которые сегодня на этом рынке есть, есть шансы победить в этой конкурентной борьбе, и, дай бог, победит сильнейший. Мы считаем, что у нас есть и возможность, и намерение, и силы для того, чтобы занять свое достойное место, лидирующее место в этой формирующейся цифровой финансовой среде.

Вы думаете, что таких игроков может быть два, три, четыре? Как говорят в цифровой экономике, есть такой мем, в ней победитель получает все, и существует только первое место.
Дмитрий Олюнин: Жизнь покажет. Нам очень трудно в меняющемся мире делать выводы о будущем исходя из нашего знания о прошлом. Это расхожее мнение, но чем быстрее меняется жизнь, тем это мнение становится более релевантным. Мы считаем, что, так или иначе, мы идем туда, где клиенты будут ждать, что банковские услуги их находят в цифровом мире: не в банковских приложениях или не только в банковских приложениях, а на различных платформах — образовательных, игровых, жилищных. Они будут ожидать, что есть возможность сразу же получить доступ к финансовой услуге, и здесь мы должны быть. Мы понимаем, что есть цифровые сервисы, которые облегчают жизнь наших клиентов, и мы должны давать им удобный доступ к этим сервисам, и это позволит нам зарабатывать дополнительные комиссионные доходы. Поэтому в этой истории надо участвовать. Более того, я считаю, что у нас есть еще и большое преимущество в том, что мы опираемся на широкий круг наших исторических партнеров: это и «Почта России», и «Ростелеком», и «Магнит», с которыми мы сейчас прорабатываем и готовим целый ряд совместных инициатив. Они могут изначально дать хороший толчок той работе, которую мы уже ведем.
Последняя тема будет чуть шире связана с изменением требований по кредитованию. Во-первых, как сказалось введение с 1 октября предельной долговой нагрузки при выдаче потребительских кредитов? А дальше, со следующего года, Центральный банк планирует вводить подход внутренних рейтингов кредиторов. Давайте начнем с предельной долговой нагрузки. Как она в будущем будет трансформироваться в какие-то иные банковские критерии, с которыми заемщикам придется дальше иметь дело?
Дмитрий Олюнин: Действительно, Центральный банк вводит более дозированную шкалу соотнесения размера кредита и потребного капитала, причем там есть не только утяжеляющие факторы, но и облегчающие факторы. Например, для очень качественных кредитов Центральный банк снижает требования по капиталу. Для кредитов менее качественных Центральный банк сначала ввел ПСК — показатель максимальной стоимости кредита, с четвертого квартала этого года — ПДН, предельная долговая нагрузка. При превышении этого показателя Центральный банк включает повышенные веса, повышает соотношение потребного капитала к номиналу кредита. Да, действительно, ЦБ сегодня стремится как-то более...
Унять кредитный бум.

Дмитрий Олюнин: Все-таки я бы сказал, что он более селективно хочет подойти к регулированию рынка и, в первую очередь, модерировать кредитование в самых уязвимых сегментах клиентской базы, где риски могут быть наибольшими в случае какого-то изменения конъюнктуры. Я думаю, что четвертый квартал не очень показателен, потому что четвертый квартал сезонно самый сенокосный с точки зрения кредитования, и взаимное влияние динамики спроса четвертого квартала, влияние ПДН пока трудно оценить. Я думаю, что нужно подождать первого, второго квартала следующего года, чтобы увидеть все эффекты. Это первое.

Второе: банки сами используют этот показатель для управления собственными выдачами. ВТБ с начала этого года достаточно серьезно ужесточил свою кредитную политику и как раз добровольно ограничил кредитование клиентов, которых мы считали уязвимыми в большей мере, чем другие, и снизил свой риск-аппетит. У нас ведь — банковского сектора и Центрального банка — основные дебаты заключаются в том, как оценивать ПДН и, в первую очередь, как оценивать доход. ЦБ достаточно жестко регулирует возможные источники получения информации о доходе, в то время как банки, ссылаясь на то, что источники доходов у граждан могут быть достаточно разные, скорость обновления данных и в Пенсионном фонде, и в налоговой не такая быстрая, а в Пенсионном фонде вообще целые пласты граждан России не присутствуют, и у банков сегодня на основе больших данных сведений о клиенте есть целый ряд способов оценки долговой нагрузки и методов валидации затем этих методик, моделей, которые, наверное, правильно использовать, не опираясь на достаточно традиционные методы, а все-таки понимая, что технологии, математический аппарат и доступ к большому количеству данных о заемщиках сегодня позволяет, не опираясь на формальные вещи, очень хорошо понимать, что за клиент перед нами, какова его доходная база. Эти дебаты, скорее всего, будут продолжаться, тем не менее именно здесь был основной дискуссионный вопрос между Центральным банком и банковским сообществом. Это второе соображение. То есть ПДН не что-то чуждое банковскому сектору, мы сами вполне пользуемся этим инструментом. Также ПДН довольно активно используется и в международном регулировании розничного кредитования.

И наконец, третье: мы ожидаем, что совокупность факторов — и введение ПДН, и определенное насыщение рынка — окажет влияние на темпы роста в следующем году. Если в этом году мы ожидаем, что темпы роста потребительского кредитования будут в районе 20%, то в следующем году мы ожидаем скорее рост 10-13%, то есть существенное снижение, хотя темп роста останется в районе двузначных цифр, начала двузначного диапазона. Вот соображения в части ПДН.

И вторая часть — это ПВР, применение внутренних рейтингов. Тут тоже есть некоторая конструкция, которая формирует возможные подходы банков к оценке риска. Есть стандартизированный подход, когда заемщики классифицируются по формальным признакам и расчет капитала и резервов к ним привязывается. И этот стандартизированный подход сейчас модифицируется: то, что Центральный банк делает «Базель-3,5», — это развитие стандартизированного подхода, который вводит для юридических лиц инвестиционную категорию, снижащую требования к капиталу для наиболее качественных корпоративных заемщиков. Он вводит несколько более гибкие методы оценки риска розничных заемщиков, особенно ипотечных. Есть так называемый ПВР, который предполагает, что банки сами, не на основе стандартов, которые ЦБ дает, более или менее гибких, эти стандарты могут быть очень жесткие...

Но сами ведут такую же градацию и будут ограничивать выдачу кредитов?
Дмитрий Олюнин: Сами создают свою градацию, защищают ее перед ЦБ, а чтобы такую градацию создать, надо скопить очень большую базу данных, проверить ее качество, чтобы она была релевантной, валидной для построения модели, защитить эти модели и затем на основе этих моделей считать уже и капитал, и резервы, и все компоненты управления рисками строить на них. У нас два банка в России, которые перешли на ПВР: это Райффайзенбанк и Сбербанк. Мы все очень внимательно смотрим на этот механизм, он не сегодня появился, он существует в регулировании уже с десяток лет, тем не менее и темп накопления этой базы, сложность перехода, относительные преимущества по отношению ко всем необходимым инвестициям во внедрении этого подхода для всех банков разные. Да, действительно, ВТБ очень внимательно сейчас смотрит на возможность перехода на ПВР, но это тоже достаточно долгий срок.
Это ведь меняет и жизнь клиента. Как клиент догадается, в какую он попал категорию?
Дмитрий Олюнин: Клиент не догадается, в какую категорию он попал. Мы сегодня можем говорить, например, клиенту, и ЦБ даже это рекомендует, какая у него предельная долговая нагрузка. Когда ПДН будут считать (если изменения в закон введут) квалифицированные кредитные бюро, он там это может узнавать. Но у каждого банка все равно есть свой риск-аппетит, и ЦБ все не регулирует административно: этому давать, этому не давать. Он говорит: хочешь этому давать — плати больше резервов или лакируй больше капитала.
Самое простое опасение, которое высказывалось, если говорить про физических лиц (может быть, бизнесов это тоже касается, малых и средних), что с ужесточением этих подходов и появлением этих показателей без нового кредита могут оказаться именно те, кто в нем острее всего нуждаются, потому что они берут кредиты, чтобы погашать кредиты, и что это может проколоть шарик и определенную группу заемщиков пустить под откос.
Дмитрий Олюнин: Я не переоценивал бы значение этого фактора. Я не думаю, что это будет иметь серьезные последствия. Увидим. Но пока таких сигналов мы не видим. Вообще качество портфеля в этом году рекордное в рознице и в корпоративном сегменте, и у ВТБ, и на рынке в целом. И пока первый квартал, как ПДН ввели, мы не видим каких-то новых факторов, ухудшающих эту ситуацию. Будем внимательно следить за этим. Но я этот фактор не преувеличивал бы. Мне кажется, другой фактор — возможно, что те заемщики, у которых недостаточно четко по формальным признакам будет определен доход, могут быть как раз отрезаны от кредита, просто потому что с формальной точки зрения им не удастся доказать, а банки не будут связываться, разбираться детально и глубоко.
Доход есть, но справки нет.
Дмитрий Олюнин: А без справки нет кредита. И это может сказаться на доступности кредита. Здесь я вижу даже большие риски — не с точки зрения качества портфеля, а с точки зрения именно потребителя и способности заемщика, нашего гражданина, прийти в банк, получить кредит.
Будут обеляться.
Дмитрий Олюнин: Посмотрим. Я думаю, что здесь разумность всех участников этого треугольника: банков, регулятора, потребителей, у которых тоже есть свои коллективные инструменты защиты, и Общество защиты потребителей, они все-таки найдут сбалансированный подход. И даже если какие-то перекосы сейчас есть, мы их исправим. Я думаю, что ПДН мы как банковский сектор интегрируем в свою практику работы и будем спокойно жить дальше.