Басманный суд Москвы 27 октября рассматривает ходатайство об избрании меры пресечения в виде домашнего ареста шестой фигурантке так называемого дела «Седьмой студии», директору Российского академического молодежного театра Софья Апфельбаум.

В интервью Business FM ее адвокат Ирина Поверинова рассказала, что попросит отпустить свою подзащитную под залог, а также о том, как та пережила ночь в изоляторе временного содержания (ИВС), и объяснила, почему не верит в институт поручителей.

Ваша подзащитная выделяла деньги? Это ее инициатива была — (выделить) на проект «Платформа»?
Ирина Поверинова: Министерство культуры, равно как и Софья Апфельбаум, не является ни инициатором, ни организатором выделения денег. Было письмо за подписью Медведева — президента — о выделении денег на этот проект. Затем было решение правительства, и Министерство культуры выполняло волю правительства. Соня по доверенности подписывала инвестиционное соглашение с Серебренниковым.
Количество выделяемых денег как-то проверялось вверенным ей департаментом? Или это не было ее функцией?
Ирина Поверинова: Количество денег, которые были истрачены, и как они были истрачены — для этого, на мой взгляд, есть целый департамент экономики и финансов, который ставит свою подпись перед тем, как деньги выделить. И юридически, я считаю, кто деньги выделяет, отдает, тот и должен проверять их расходование. Софья не является специалистом, экономистом, бухгалтером, и при большом желании она бы не смогла проверить сальдо, цифры эти. Она смотрела: мероприятия проходят? Проходят. Она их посещала. Она смотрела документацию поверхностно, соответствует ли то, что написано, тому, что есть в жизни. Вот тот же пресловутый «Сон в летнюю ночь», за что, собственно, люди пострадали. Она ходила на этот спектакль.
Некоторые следователи говорят, что его не было.
Ирина Поверинова: Ну, там они потом уже коррективы внесли.
Вы сказали, что следствие подкорректировало обвинения. Что оно теперь гласит относительно эпизода со «Сном в летнюю ночь»?
Ирина Поверинова: Нет, «Сон в летнюю ночь» — там все так и остается.
Следствие утверждает, что его не было?
Ирина Поверинова: Да, там такое художественное произведение на нескольких листах: Софья является одним из организаторов, и они вместе с Серебренниковым договорились, Софья выделила по договоренности… Все вместе украли, распределили и сидят себе, очень довольные результатами.
Вы сказали, что ваша подзащитная не раз давала показания в качестве свидетеля. Сколько раз?
Ирина Поверинова: Два. В мае были обыски. Вот с тех пор ее допросили. И никакие показания с тех пор не изменились.
Сейчас как раз стояли с коллегами и обсуждали: кто-то сказал, что надо было ей уезжать. Почему она не уехала и есть ли куда?
Ирина Поверинова: Во-первых, она здесь прекрасно работает и прекрасно себя ощущает. На всех должностях она добросовестно работает, ей очень это нравится — культура, театр, зрители. Для чего она должна уезжать? Ей не от чего уезжать, мы будем биться, колотиться, доказывать невиновность. И, как бы дело ни закончилось, никаких даже поползновений. Это даже не то что не обсуждалось, даже мысль такая не витала. А кто еще от кого и от чего сбежал? Тем более, если человек невиновен, это надо доказывать. И, работая 36 лет, я точно знаю, что не всегда, но иногда можно это даже успешно доказать. Такое бывает.
Скажите, сегодня вы будете просить какую меру пресечения?
Ирина Поверинова: Не связанную с лишением свободы. Конечно, домашний арест — это гораздо лучше, чем арест, но даже это не такая лояльная мера пресечения. Человек не может работать, не может исполнять обязанности директора. Я считаю, что сегодня в суде я могу просить только меру пресечения, не связанную с лишением свободы, это залог. Подписку избирает следователь. Я буду возражать.
А какой размер залога?
Ирина Поверинова: Я сейчас буду думать. Так как она ничего не похищала...
Соответственно, подписку суд не избирает.
Ирина Поверинова: Подписку суд не избирает — избирает следователь, поэтому самое лучшее, о чем сегодня можно разговаривать в суде, это о залоге. Потому что при внесении залога я буду обсуждать с родственниками, со знакомыми... ну, суд имеет право назначить любую сумму, дается время, чтобы эти деньги собрать, чтобы человек мог выполнять свои обязанности.
А поручители есть?
Ирина Поверинова: Огромное множество, это те же люди, которые бьются и за других фигурантов, в частности за Кирилла Серебренникова, но мы пока не прибегаем к их помощи, потому что институт поручительства не работает вообще, никогда и никак. В связи с тем, что я 36 лет занимаюсь адвокатской практикой (могу сказать), это не сработало никогда, ни одного раза не было такого прецедента. А сотрясать воздух просто так — мы знаем, что очень многие люди готовы поручиться, звонят мне — и еврейская община, и раввин, и театры все. Просто это создает такую определенную ауру большого количества людей, (будто) ты не один бьешься. А так как это полная бессмыслица, мы пока от этого отказываемся, никакого смысла в этом нет абсолютно.
Как себя чувствует ваша подзащитная?
Ирина Поверинова: Поначалу она была потрясена. Потом успокоилась, так как мы к этому готовились и понимали: если ветер дует, это не просто так. Потом вот эти высказывания последние в судебном заседании по делу других фигурантов о том, что мы вот теперь примемся за Министерство культуры... естественно, сразу наводило на мысль, что первый человек, за кого они примутся, это будет Софья. Потому что она тот человек, который подписывал это соглашение о выделении денег. То есть технически была исполнителем. Она же по доверенности... Следователями было озвучено и сказано: а вот теперь мы примемся за Министерство культуры и чиновников. Поэтому это было ожидаемо, хотя плохое, хоть и ожидаемое, всегда является неожиданностью и шоком.
Теперь она спокойна?
Ирина Поверинова: Во всяком случае, когда мы с ней прощались в половине восьмого, она уезжала на Петровку, 38, она была спокойна. Ей передали вещи, которые необходимы, — тапочки, пижаму. Она знает, что мы рядом, я рядом, где бы она ни содержалась, что она не одна, очень многие люди будут пытаться ей помогать и доказывать. А потом, ей нечего бояться. Она ничего не крала, никого не обманывала.