В этот день, 12 июня 1990 года, Верховным Советом СССР был принят Закон «О печати», в котором было прямо указано, что «цензура массовой информации не допускается». Business FM побеседовала с представителями медиасферы и выяснила, что они думают о прошедших временах.

О том, какой была цензура, вспоминает тележурналист и историк Николай Сванидзе. По его словам, внезапно ничего не отменяли: процесс шел с середины 80-х годов прошлого столетия, и когда это, наконец, произошло, никто толком и не заметил: реально ограничений уже не существовало.

Николай Сванидзе

тележурналист и историк

Это выглядело постепенным. Не было внезапной отмены цензуры, не воспринималось так, будто она была вчера, а сегодня ее не стало. Ведь как известно, вообще законы так или иначе закрепляют уже существующие нормы, и когда цензура была отменена, к этому времени ее уже реально не было. Советская цензура приказала долго жить. Это происходило с середины 80-х годов при Горбачеве, она становилась все слабее, теряла свои позиции... и где-то к концу 80-х годов ее уже, в общем, не стало как таковой. Когда ее отменили, этого даже никто толком и не заметил: ее уже реально не существовало. А если сравнивать с сегодняшним днем, мы, надо сказать, прожили долгие годы, два десятилетия без цензуры, но в последние годы она снова появилась. Ее нет ни в одном законодательном акте, она запрещена во всех российских законах, в конституции, но, тем не менее, она, конечно, у нас есть. Появится цензура на бумаге или нет, не знаю. Может быть, и не появится, но в жизни уже появилась и достаточно основательно. Хотя, конечно, это не сравнимо с тем, что было при Советском Союзе, когда цензура была чрезвычайно жесткой, и ничего нельзя было сказать. Сейчас не то, но, по сравнению с годами свободы, ее присутствие очень сильно ощущается

Далее приводятся мысли Анатолия Лысенко, который прежде был одним из руководителей Главной редакции программ для молодежи Центрального телевидения СССР.

Анатолий Лысенко

генеральный директор Общественного телевидения России

Цензура бывает очень хитрая. Официально была цензура по охране государственных и военных тайн печати, радиотелевидения и так далее. Это был официальный главлит, который следил за военной тайной и так далее. Потом была ведомственная цензура: министерство здравоохранения, министерство авиации, министерство путей сообщения и так далее. И была самая главная и самая сложная цензура, идеологическая, которая исходила из центрального комитета партии, из отдела агитации, пропаганды, из отдела культуры и так далее. Это была самая иезуитская цензура, потому что чаще всего не оставляла следов, но заставляла следовать за собой — звонками, указаниями, советами, а иногда просто запретами. И, конечно, эта цензура пронизывала всю нашу печать сверху донизу. Все мы знали правила, скажем, что о Москве не надо никаких критических материалов, потому что московский горком партии этого терпеть не может. Прекрасно знали, что в кадре не должна появляться церковь. После 1968 года, после Чехословакии, когда поняли, что при помощи телевидения можно совершить революцию, был очень жесткий период. Сколько событий было, которых вообще не существовало. Кто знал, что был Новочеркасск? Да не было даже материалов о землетрясении в Ашхабаде. Прошло землетрясение, город исчез, а в материалах газет нет. Наверное, стоит когда-нибудь написать историю цензуры, но это очень сложно. Ведь очень часто цензура действовала звонком, напоминанием, а следов нет. На всю жизнь запомнил — в «Известиях», по-моему, было — на второй полосе выступление Хрущева на Горьковском автозаводе, где он сообщил, что по просьбе трудящихся, естественно, цены на мясо повышены в 1,5 раза, а на масло и молоко - на 25%. Временно. И в этой же газете, но уже на третьей полосе, внизу была маленькая заметочка: «Новое наступление на права трудящихся: в Израиле повысили цены на сигареты на 10%». Вот как это проскочило, не знаю, но цензура прохлопала. Сейчас как-то... я бы назвал это не цензурой даже, а слишком близко принимаемыми к сердцу правилами игры. Я знаю, что этого нельзя говорить и не буду. Не хочу рисковать. Это даже не идеология, это выгодно мне. Человек — сложный механизм

А вот что рассказал Business FM Павел Гусев, главный редактор «Московского Комсомольца» с 1983 года.

Павел Гусев

главный редактор «Московского Комсомольца»

Советскую цензуру я познал на себе. Дело в том, что тогда Советский Союз и руководство четко установили правила игры: ты с утра получаешь разблюдовку, такой жаргонный у нас был термин, а там в правом углу — портрет Брежнева, под шапкой газеты — доклад такой-то, в нижнем углу — новости из горкома партии. И так далее. Ты делаешь газету в оставшихся пустых местах и после этого несешь все в 17-й кабинет, где сидит цензор, главлит тогда он назывался. Ставится печать, подпись, и ты свободен. Освобождаешься от большей части ответственности. Сейчас мы имеем совсем другую ситуацию. У нас есть 29 статья конституции, где четко и ясно написано: есть право на свободу слова, свободное получение информации, цензуры нет, мы абсолютно свободны и живем в демократическом государстве. Но здесь начинается игра без правил, как в кикбоксинге: главное, нанести неожиданный удар исподтишка. Вот этим занимаются сегодня определенные ведомства и определенные чиновники, которые начинают в различных статьях, различных выступлениях, различных передачах искать двойной смысл, двоякие суждения, намеки. И дальше все это по цепочке начинает докладываться в разные высокие кабинеты, и говорят: вот этот журналист — враг, вот эти СМИ — неугодные, оппозиционные, они ненадежные... Это абсолютная игра без правил, когда чиновник устанавливает правила игры из своего кабинета не исходя из определенных законов и правил, а лишь по своему наитию, стараясь подчеркнуть свою значимость. Вот я считаю, что на сегодняшний день существует эта опасность цензуры чиновников — самой непредсказуемой и самой страшной

В настоящий момент российские СМИ вынуждены соблюдать ряд правил, установленных властями, в частности, им запрещено использовать мат.