И в предсмертной записке психолога, и в признательных показаниях 74-летнего мужчины из провинции говорится, что погибшие больше не могли терпеть боль. Новости о суициде среди онкобольных приходят почти каждый месяц.

В феврале вице-премьер Ольга Голодец заявила, что по всем подобным случаям проводятся проверки для выявления проблем в системе обеспечения обезболивающими. Проблем с доступом к лекарствам почти нет, говорит директор Центра социальной экономики Давид Мелик-Гусейнов.

Давид Мелик-Гусейновдиректор Центра социальной экономики«Если мы говорим именно про лекарственное обеспечение, то зачастую проблема сводится исключительно к каким-то административным моментам, нежели к моментам наличия препаратов в аптеке или невозможности для врача выписать рецепт. У нас отсутствует как таковая медицинская паллиативная помощь. Хотя выпущены соответствующие приказы Минздравом, только сейчас начинают во всех регионах разворачиваться полноценные, специализированные паллиативные центры, или открываются паллиативные койки. Этот процесс не быстрый, ушло уже порядка полутора лет, я думаю, что еще столько же уйдет, чтобы организовать полноценную инфраструктуру в каждом субъекте федерации. Кроме того, у нас в стране отсутствует как таковой институт психолога для этих больных. Оставаясь со своим диагнозом тет-а-тет, они, к сожалению, как-то переживают, сами борются с этой проблемой. Еще очень важный момент, что нет в стране так называемого института волонтерства. Мы только сейчас видим, как появляются в небольшом количестве такие волонтерские организации, движения. Никто не поддерживает, более того, им очень сложно вступать в те или иные отношения с медицинскими организациями, потому что они никто, и звать пока их никак».

В то же время доктор медицинских наук, заслуженный деятель науки России Надежда Осипова настаивает — онкобольные не могут получить лекарства, препараты не производят и не выписывают.

Надежда Осиповадоктор медицинских наук, заслуженный деятель науки России«То, о чем годами мы говорили, специалисты, эти вопросы все равно не решаются. Чтобы в закон внести положение о том, что эти пациенты имеют право на лечение наркотическими и психотропными препаратами, годы ушли, споры в этой рабочей группе Минздрава были. Когда я говорила, что, если у нас в законе о наркотиках прописана уголовная ответственность за какие-то неправильности при назначении или выписывании рецептов на наркотические препараты, но нет положения о праве пациента на лечение наркотическими лекарственными средствами, то кто будет выписывать? Потому что у врача такой обязанности нет, что он обязан выписать этот наркотический препарат, зато его могут затаскать по судам за то, что он выпишет даже не наркотик, а относящийся к группе психотропных препаратов, например, трамадол. У нас и промышленности собственной нет сейчас, она могла бы быть, потому что база есть, чтобы мы сами делали эти наркотические и психотропные лекарственные препараты, а у нас сейчас это все отдано на откуп Московскому эндокринному заводу, который работает при взаимодействии с Федеральной службой по контролю за оборотом наркотиков, и у них тактика такая, что все субстанции наркотических лекарств закупаются за рубежом, причем не в лучших местах, или же закупаются за большие деньги готовые уже лекарственные формы. Получается, что предприятие занимается коммерческой деятельностью».

После скандала с обвинениями Роскомнадзора в адрес портала «Православие и мир» о проблеме стало тяжелее рассказывать. Напомню, в марте ведомство признало запрещенной информацию о самоубийстве мужчины, так как в статье были описаны способ и причина суицида. Инцидент вызвал бурную реакцию журналистов, однако теперь о смерти психолога Кондратьева одни СМИ пишут, используя слова, «был неизлечимо болен», другие — «остался на первом этаже один, рядом с сейфом, в котором хранилось ружье «Сайга».