Механизм общественного контроля должен повысить эффективность инвестпроектов госмонополий и ответственность партнеров. Такую точку зрения высказал в программе «Нефть» первый вице-президент компании «Транснефть» Максим Гришанин. Он обсудил с Алексеем Завьяловым роль общественных советов для функционирования российского рынка углеводородов в разрезе двухтриллионной инвестиционной программы «Транснефти».

В прошлом году по указанию правительства началась работа по созданию Советов потребителей по вопросам деятельности субъектов естественных монополий. Сразу возникает первый вопрос: как все-таки идет работа с этими общественными советами?
Максим Гришанин: С нашей точки зрения, она идет очень неплохо. Когда это только начиналось на площадке Открытого правительства, мы активно участвовали в выработке принципов общественного контроля. Мы считаем, что это правильно. Иногда в рамках «кухонного» разговора естественные монополии обвиняют в том, что они строят то, что не нужно, пытаются в правительстве на разных уровнях пролоббировать инвестиционные проекты, которые неэффективны. При переносе на некую общественную площадку с правилами и понятным механизмом общественного контроля это все создает большую прозрачность для актеров рынка, на котором мы работаем, а также для государства и налогоплательщиков. Хотя у нас нет бюджетных средств, тем не менее ажиотаж такой есть и интерес есть.
Мы в этом участвовали с самого начала, в закладке принципов, мы поддерживали систему советов потребителей, и поэтому та инвестиционная программа, которая была одобрена правительством в феврале 2014 года, как раз и прошла первый раз за историю «Транснефти» через механизм этих общественных слушаний. Когда мы начинали этот процесс с Открытым правительством, у членов рабочей группы было стойкое мнение, что «Транснефть», как и другие естественные монополии, стремится постоянно расширять свою инвестиционную программу. Мы первыми указали на то, что может быть и совсем по-другому, что мы, собственно, не хотим реализовывать некоторые объекты. Однако определенная, я бы сказал так, активность со стороны ряда нефтяных компаний в отношении собственных проектов, в которых у них имеется заинтересованность, иногда зашкаливает. Нам очень будет комфортно, если эти вещи будут обсуждаться на общественной площадке.
А что в отношении вашей инвестпрограммы?
Максим Гришанин: Что касается общественного, технологического и финансового аудита наших инвестиционных проектов, то мы на основе рекомендаций правительства пригласили независимые компании, которые и занимались их технологическим и финансовым аудитом. Мы его прошли не без замечаний, к нам есть вопросы в части обоснованности тех или иных проектных решений, где нам рекомендуют углубить раскрытие в этой части. Вы знаете, эта система только начала работать. Мы были, практически, наверное, первые, кто по ней прошел, — будем идти дальше.
А какие еще плюсы?
Максим Гришанин: Возьмем, например, инвестиционный проект Куюмба – Тайшет или Заполярье – Пурпе (два вот этих крайних примера). Они реализовываются под определенный грузооборот нефти, который мы планируем получить в определенное время, и этот грузооборот нефти, когда мы начинали реализовывать проекты, гарантировался нефтяными компаниями. Теперь у них там что-то не получается, разведка и освоение месторождений идет не так споро, как они предполагали и нам бы хотелось. Получается, что на первом этапе жизни трубопроводные системы будут работать не на ту мощность, на которую они проектировались, а на гораздо более низкую и, соответственно, работать менее эффективно. Нам хочется надеяться, что этот механизм общественного контроля также позволит повысить ответственность наших партнеров, наших клиентов, за те объемы нефти и нефтепродуктов, которые они нам гарантируют, настаивая зачастую на реализации того или иного инвестиционного проекта.
А как вы ищете консенсус между представителями нефтяных компаний в этом экспертном совете? Ведь, наверное, каждая нефтяная компания тянет одеяло в свою сторону?

Максим Гришанин: Это как раз то, что, как мы рассчитываем, и будет обсуждаться на этих площадках. Естественно, у каждой нефтяной компании есть свои интересы в развитии нефтепроводной инфраструктуры, свои видения, свои приоритеты, которые могут не совпадать или не всегда совпадают. Соответственно, мы на этих площадках обсуждаем эти вопросы. При этом мы не строим трубопроводную инфраструктуру для какой-то отдельно взятой компании, мы строим для всех. Ее развитие, ее техническое совершенство и возможности, которые мы даем рынку, и определяются нашей инфраструктурой, поэтому она должна быть современной, она должна быть достаточной, для того чтобы позволить нефтяникам, независимым переработчикам и трейдерам эффективно работать на рынке нефти и нефтепродуктов. У нас же больше трехсот клиентов, и это достаточно большое число для данной отрасли.

Вы уже затронули вопрос об инвестиционной программе объемом два триллиона рублей. Как она будет финансироваться?
Максим Гришанин: Она будет финансироваться частично за счет собственных средств, которые предусмотрены в тарифе, это так называемая инвестиционная составляющая тарифа. При этом вспомним и общее решение, которое приняло правительство, где нам, опять же впервые в истории «Транснефти», фиксируется некая среднесрочная тарифная политика, когда мы понимаем, каким образом будут приниматься тарифные решения на рубеже до 2020 года в отношении нас. Это дает определенную прогнозируемость относительно нашей выручки, в том числе инвестиционной ее части. И остальное будут средства, которые мы будем дополнительно привлекать на рынке для реализации этой инвестиционной программы. Итого примерно 50% — это инвестиционная составляющая тарифа, а остальное — это то, что нужно будет привлечь.
Можно ли подробнее узнать о затратах?
Максим Гришанин: Это частично инвестиционная программа, то есть создание нового актива. Например, расширение трубопроводной системы ВСТО, которое мы планировали до 2030 года, сейчас необходимо сделать до 2020 года. Это создает достаточно интенсивную и напряженную обстановку в отношении данной трубопроводной системы: нам надо там построить 17 станций в определенных климатических условиях, это часть инвестиционного проекта. Вторая часть инвестиционного проекта — это расширение существующей инфраструктуры, в частности, продолжение программы по замене трубопроводов, которые уже устарели физически. Это не 30 лет, это трубопроводы возрастом 50 лет и более. А дальше — это модернизация и расширение инфраструктуры трубопроводного транспорта нефтепродуктов. Это развитие наших нефтебаз, в частности, нефтебазы в Самаре, нефтебазы в Новороссийске на Шесхарисе. Это и программа для повышения энергоэффективности, потому что нам удается пока каждый год сокращать потребление энергоресурсов в физических объемах. Однако для того чтобы дальше по этому пути идти, нужны необходимые инвестиции. Отмечу очень важный момент — сокращение технологических потерь при транспортировке нефти. Нас все время ругают за то, что они у нас высокие. Мы бы поспорили насчет того, насколько они высоки по сравнению с другими нашими коллегами в других странах. Однако у нас есть задача сократить к 2020 году технологические потери в два раза, а это инвестиции в развитие нефтебаз, исследование того, где эти потери возникают, каким образом они должны учитываться и какие меры должны приниматься для того, чтобы их избежать и значительно сократить. До 2020 года у нас стоит задача сделать их минимальными.