Все были уверены, что Россия обязательно подключится к решению кипрской проблемы: предоставит средства и покроет все долги, так как там, якобы много российских денег. Однако это большое преувеличение, заявил в эксклюзивном интервью Business FM первый вице-премьер Игорь Шувалов. Российские компании обращались к правительству по кипрским вопросам, но острых ситуаций нет.

— Кипр. Решение принималось в течение недели и вызвало всеобщую панику. Принятые решения как бы вы оценили?

— Решения еще не до конца приняты. В пакете все эти решения должны быть, наверное, одобрены парламентом Кипра и решением Европейского ЦБ, МВФ и Еврокомиссии. Когда в совокупности мы увидим весь пласт законодательства всех решений, тогда точно будем знать, что поставлена точка, и как будут развиваться события. Пока мы только видим, что по основным проблемным точкам идет дискуссия. Сказано, что крупнейшие два банка будут санированы, что правительство Кипра отказалось сейчас от идеи введения специального налога для всех вкладов, но это пока только обсуждение. Мы должны увидеть конечную процедуру и законодательное оформление, чем дело заканчивается.

— Но все равно, это решение за счет вкладчиков в той или иной форме принимается впервые. Насколько мы знаем, Россия вела с Кипром тоже переговоры, несколько недель назад Кипр обращался за помощью. Какие-то иные варианты, комбинированные, более справедливые могли бы быть найдены, скажем, совместно Евросоюзом, Россией и другими заинтересованными сторонами?

— Вы говорите за счет вкладчиков: когда происходит санация банка, всегда клиенты банка что-то теряют. Если это граждане, например, России, где вклады гарантированы — сумма подлежит страхованию, вкладчики точно понимают, что их интересы не пострадают свыше этой суммы, в зависимости от того, как будет проходить эта санация. Поэтому каких-то волшебных средств здесь нет, и то, что у этих двух банков появились проблемы после приобретения бумаг Греции, а потом после того, как было принято в ЕС решение, что с долгом Греции делать, то это, по сути, предложенное проблемное решение для Кипра. Они оказались в очень сложной ситуации. Мы знали об этой ситуации, к нам уже заблаговременно правительство Кипра обращалось с тем, чтобы мы предоставили дополнительный кредит, запрашивали кредит около 5 млрд долларов еще год назад. Мы внимательно следили за ситуацией, мы не понимали, зачем нам свой долг увеличивать: 2,5 млрд мы уже предоставили Кипру — этот долг должен быть погашен в 2016 году. К нам обращались с тем, чтобы долг увеличить, мы смотрели на то, какова модель экономического развития Кипра, что меняется, может быть, там появляются какие-то дополнительные источники, которые откроются, и потом позволят вернуть этот долг. Мы ничего этого не видели: и наши рекомендации, и Министерства финансов, и других ведомств были всегда, что долг увеличивать не стоит. Можно ли было эту ситуацию по-другому решить?

— Скажем, санировать банки, создать некий пул инвесторов, в том числе с участием суверенных фондов, сделать более мягкий вариант санации?

— Решений было множество: приватизировать часть экономики, которая принадлежит или контролируется государством, там, где после принятия решения по греческому долгу, если нужна была докапитализация банковского сектора, то искать частного инвестора для этих банков, который бы поправил ситуацию, либо иным способом вводить процедуру санации для этих банков. Но правительство не пошло по этому пути. Дождались, когда пройдут выборы: появилось новое руководство страны, и они оказались перед немедленным выбором. Нужно было немедленно какие-то принимать решения. Решение, которое было предложено со стороны ЕС — не самое лучшее. Теперь уже для банковского сектора Кипра хорошего выхода нет. Даже после того, когда операции будут возобновлены, мы увидим, кто пострадает, будет ли введен на широкий круг инвесторов этот налог или это только будут вкладчики этих двух банков. Тем не менее, к финансовой системе и к банковскому сектору Кипра уже такого доверия не будет, как раньше. Решение это может быть более широким, иметь последствия для всего европейского банковского сектора. Все разговоры о праве собственности, о том, что необходимо защищать права инвесторов, даже критикой в адрес России, теперь это даже выглядит немного смешно, потому что так решить проблему в сложный период в стране означает самый циничный подход и никакого права собственности и незыблемости этого права, и о защите этого права речи не идет. Находят самые разные аргументы, почему это правильно. А это неправильно, поскольку, если есть проблемные банки, надо решать проблему с этими банками: невозможно вкладчиков, которые имеют отношения со здоровым, хорошо работающим банком, просто обязать потерять часть своей собственности. Еще один аргумент, что многие прячут деньги на Кипре, что они не выплачивают в своих национальных юрисдикциях налоги, и справедливо было бы тогда у этих компаний, людей часть дохода изъять. То есть доход такой можно обложить вплоть до 100%, предлагалось ведь просто взять тело любого депозита, вклада и его просто разделить на большую и меньшую часть, и меньшую часть на благо и во имя спасения банковского сектора направить. Но здесь очень много вопросов. Я думаю, что это будет для правовой системы Европейского союза, для банковского сектора Европейского союза иметь очень отрицательное значение. При всех проблемах, которые есть в России, при том, что у нас очень много вопросов к самим себе и к нашему инвестиционному климату, не все то хорошо, что находится в Европе и за границей.

— На ваш взгляд, если бы, скажем, «евротройка» вступила в контакты с Москвой, могло бы быть найдено иное решение, в котором бы участвовали и ЕС, и какие-то российские структуры: суверенные фонды, либо частный бизнес, либо государство, плюс еще какой-то круг инвесторов?

— А мы всегда говорили, что мы были открыты к диалогу, но только вместе с ЕС.

— А диалога с ЕС не состоялось?

— У нас диалога не было, поскольку мы брать на себя обязательства по оздоровлению экономики Кипра не должны, это было бы ошибкой. Кипр входит в Евросоюз, и это зона ответственности Евросоюза. Можем ли мы и должны ли мы? Мы можем, понимая, что проблемы Кипра могут выйти за границы Кипра и влиять на зону евро. Нам эта проблема не нужна. В связи с этим, мы могли подключить свои собственные ресурсы, но не предоставляя их для того, чтобы они пропали. Мы не видели ответа на изменение экономической модели. Должна еще появиться модель, которая будет в состоянии долговое бремя обслуживать, экономика должна будет развиваться. Такого диалога не было. Почему-то у всех подспудно была уверенность, что Россия обязательно рано или поздно в проект вступит: поскольку на Кипре очень много российских денег, как всем кажется, а мне представляется, что это преувеличено, что в какой-то момент Россия обязательно предоставит деньги, покроет все долги, и чтобы спасти российские деньги и деньги, которые будут выведены из России, и все будет для Кипра хорошо.

— То есть нас провоцировали на решение за наш счет?

— Да. А мы постоянно говорили — на рабочем уровне, на официальном и на высшем, что мы готовы подключиться к решению этой проблемы. Но решение проблемы искать за счет только России — неправильно.

— Когда-то все-таки Кипр был инвестором номер один в России.

— Вы же понимаете, что это российские деньги.

— Российские деньги, да. Сейчас на четвертом месте. То есть мы понимаем, что объем этих денег за последнее время сокращался и, тем не менее, не только какие-то личные хорошие или нехорошие деньги там, но и наши корпоративные деньги. Есть ли какие-то сигналы от бизнеса о том, что там застряли, возможно, надолго, оборотные средства, которые были зарезервированы именно для инвестиций в Россию. Если есть такие сигналы, то, возможно, что наше правительство будет оказывать помощь пострадавшим от этой форс-мажорной ситуации нашим российским экономическим субъектам?

— Законодательство Кипра, которое к настоящему моменту стало достаточно развитым экономическим и финансовым законодательством, позволяло российским предпринимателям осуществлять сделки через Кипр. У нас есть соглашение об избежании двойного налогообложения, и многие уже привыкли работать через эту возможность соглашения, плюс через то законодательство, которое очень часто похоже на английское. По сути, восприняты основные институты от английского права при осуществлении сделок, это очень удобно. И это не имеет никакого отношения к тому, что это просто прикрывается бегство капитала. Там, где деньги воруются, уводятся и не уплачиваются налоги — это отдельная история. Но если посмотреть, например, на наш крупнейший банк «Русский коммерческий банк», дочку ВТБ, то это абсолютно понятная и открытая операция — по приобретению, слиянию, приобретению новых активов, сделки по привлечению ценных бумаг. Для этого в свое время, достаточно с большой церемонией открывали этот банк на Кипре, потому что считалось, что это русские деньги, но нам была важна юрисдикция. Можем ли мы свое право подтянуть и сделать таким же удобным? Наверное, можем, в какой-то перспективе. Наше банковское законодательство сегодня не то, что было 10 лет назад. Но сказать, что это все понятно для тех, кто работал с кипрской юрисдикцией, пока такого нет.

Все это такая иллюзия. Нельзя сейчас говорить о том, что собственность или денежные средства россиян, даже если они прикрываются другим зарубежным юридическим лицом, больше защищены, чем в России. Мы с вами все эти примеры видели. Но мы, при всей этой сложной ситуации, которая есть сейчас на Кипре, в среднесрочной перспективе выиграем. Вся эта программа, которая была объявлена президентом по деофшоризации, по совершенствованию российского корпоративного, финансового права будет проводиться еще более активно. У российских банков есть очень хорошая перспектива.

— Пострадавшим может быть оказана какая-то помощь?

— Сигналы от компаний есть. В правительство обращались те компании, которые либо как раз приготовили деньги для осуществления каких-то крупных сделок (это были не депозиты. Деньги аккумулировались на счетах для того, чтобы совершить какую-то сделку); либо это межбанк, либо это корреспондентские счета. Сигналов, что у кого-то из корпораций очень тяжелое положение в связи с тем, что деньги пока заморожены, мы ни от кого таких не получали. Те деньги, которые находились в качестве депозитов, — конечно, риск. Но, по заявлению самого ВТБ и РКБ, у банка очень устойчивое положение, и когда операции будут для банков разрешены, они надеются, что без каких-либо потерь, или с минимальными, они начнут возобновлять свою деятельность. Поэтому мы пока, к настоящему моменту не получали никакой острой информации или острых просьб о помощи, что российское правительство должно немедленно вмешиваться. Мы работаем в штатном режиме, ежедневно отслеживаем ситуацию, следим за тем законодательством, которое обсуждается между Кипром и ЕС, но не видим пока необходимости быстро вмешиваться.

— Значит, все-таки этому кризису уже более недели, если за неделю какие-то крупные компании в наше правительство не обратились за помощью, значит можно предварительно делать вывод, что серьезного влияния для наших крупных компаний и корпораций этот кризис не имеет.

— Я поддержу такой вывод и добавлю что, в принципе, это было наивно, оперировать большими суммами через кипрские банки. Людям, которые следят за развитием финансовой ситуации во всех частях мира, и особенно тем, кто работает с Кипром, было понятно, что ситуация там крайне неустойчивая, и аккумулировать большие денежные средства было не совсем разумно.

Инфраструктурные облигации: «капитал пенсионеров будет прирастать, инфраструктура страны будет улучшаться»

— Некоторое время назад на правительственном уровне заходила речь о так называемых инфраструктурных облигациях. Я помню даже президент, выступая на форуме «ВТБ Капитал», обсуждая будущее пенсионной системы, накопительной части в ней, говорил о том, что именно развитие инфраструктуры требует этих длинных денег и, возможно, такие ценные бумаги могли быть предложены как раз в качестве надежных. Что-то произошло в этом направлении?

— Да, правительство подготовило несколько законопроектов, а Федеральное Собрание эти проекты уже одобрило. У нас есть новое законодательство, которое позволяет использовать денежные средства ФНБ (Фонда национального благосостояния) и денежные средства пенсионеров для того, чтобы их направлять как раз в эти инфраструктурные облигации. То есть это длинный займ с доходностью для пенсионеров не ниже уровня инфляции, но все же, это устойчиво длинный займ, когда мы понимаем, что в пользу пенсионеров капитал будет прирастать, при этом инфраструктура страны будет улучшаться. А что касается денежных средств в ФНБ, мы тоже считаем, что эти средства должны размещаться не ниже уровня инфляции. Ставка может быть плавающей и привязанной как раз к уровню инфляции. Мы понимаем, что инфляция будет постепенно снижаться, и у нас есть уже лимиты. Проекты, которыми занимается сейчас ВЭБ с РЖД и ФСК (Федеральной сетевой компанией), лимиты сейчас открыты на 200 млрд рублей. Мы были бы готовы при наличии проектов рассмотреть возможности финансирования даже в этом году — предоставление облигационных займов на сумму около 350 млрд рублей. Проблема в том, что проектов таких нет, потому что все привыкли получать денежные средства в виду безвозвратных бюджетных ассигнований, а когда облигационный займ — это возвратный капитал. Деньги нужно получить, проект осуществить, сам проект должен быть окупаемым.

Недавно я проводил совещание по развитию транспортного узла в Москве, в связи с Рублево-Архангельским или развитием транспорта до наших московских аэропортов, мы серьезно говорим о строительстве новых железнодорожных веток, там, где это будет оправданно за счет возвратного капитала и новых платных автомобильных трасс. Мы смотрим, насколько они будут востребованы, будут ли пассажирские потоки, и будет ли этот капитал возвращаться.

— Общее макроэкономическое значение возникновения такой схемы финансирования, в том числе привлечение туда пенсионных денег, как бы вы охарактеризовали?

— Во-первых, сейчас основные ограничения в нашем экономическом развитии — это ограничение транспорта, доставки груза, способность перемещать пассажиров и подключение к энергомощностям. Мы сейчас переживаем очень сложный эффект, когда мы из федерального бюджета не можем из-за жесткого бюджетного правила финансировать много таких проектов, а с другой стороны, чем меньше будем их финансировать, тем больше ускорение нашего экономического роста будет сокращаться. Нам будет сложнее, и наши темпы экономического роста будут невысокими. Мы в последние годы много говорим про успех Калужской области. Построено огромное количество заводов, много продукции, довезти уже сложно. Так что транспорт и возможности энергетики — это базовые инфраструктурные вещи, решая которые, мы способствуем более высоким темпам экономического роста.

— Теперь как раз к этим цифрам. Они в феврале были, особенно по промышленному производству довольно нерадостные, там минус 2,6%.

— Да, это правда, и по исполнению бюджета, и по промышленному производству.

— Но особенно промышленное производство, с большим знаком минус. Какие-то выводы правительство делает, почему это происходит? Может, что-то нужно менять в политике?

— Конечно, делает. Мы сегодня у председателя правительства обсуждали это. Во-первых, вы понимаете, что ситуация сложная везде: и в Еврозоне, и в Азиатском регионе. Нельзя сказать, что вокруг нас все великолепно растут, везде экономики процветают. Мы понимаем, что, во-первых, мы связаны с этими рынками, и для нас сейчас выбор — используя это очень жесткое бюджетное правило, о котором много говорили, и мы его тяжело, но внедрили. Мы тяжело прошли бюджетные подготовки и утверждение бюджета на трехлетку. Сейчас мы выходим в новый бюджетный цикл, и сегодня было объявлено, что председатель правительства утвердил долгосрочный прогноз социально-экономического развития до 30-го года. Один из сценариев этого прогноза — это форсированное развитие нашей экономики. Но, как раз, этот сценарий базируется на том, что мы самые узкие места нашей экономики немедленно начинаем расшивать. Для этого требуются, в том числе, и бюджетные деньги, одними инфраструктурными облигациями не обойтись. С другой стороны, мы зажаты тем, что структура нашей экономики очень сложная: мы по-прежнему зависим от нефти и газа, и нефтегазовый дефицит — огромный. Мы поставили цель его сокращать. Мы не должны позволять себе много, с другой стороны, не тратя, мы сокращаем сами себе возможность расти в дальнейшем. На этом фоне модернизация, о которой мы говорили, а модернизации нужен капитал, не будет осуществляться.

Бюджетный цикл, который мы начинаем обсуждать, это уже бюджетный год 2014, 15 и 16 годов — трехлетка, а также, возможно, бюджетные расходы второго полугодия 2013 года, нам нужно смотреть на фискальные стимулирования, насколько мы можем себе их позволить, хотя, мы не США, мы не имитируем доллар, рубль не является даже резервно-региональной валютой, но проблема у нас сложная. Нжно бороться за привлечение иностранных инвестиций. Но только это очень долгосрочный проект, а ожидания населения растут значительно быстрее. Если вы сейчас поговорите с малыми предпринимателями, средними или крупными, никто не хочет, например, платить дополнительных социальных взносов.

— В первую очередь. Кстати, об этом говорят, когда приводят цифры сокращения количества индивидуальных частных предприятий.

— При этом все, даже индивидуальные частные предприятия хотят, чтобы уровень социальной нашей политики был такой же или не меньше, чем в самых передовых государствах Евросоюза. То есть всем хочется, чтобы налоги были минимальные, как в какой-нибудь азиатской стране, но при этом уровень медицинского обслуживания и образования был как в Германии или в Швейцарии. Поэтому, когда люди 30-летние не думают о том, сколько им нужно заплатить или сохранить на будущую пенсию, они хотят сейчас жить, и сейчас их уровень запроса — дети маленькие, которые растут и рождаются, но когда уже будет другая проблема, выходя за возраст 50 лет, тогда и другие потребности, для этого нужен будет сохраненный капитал.

У нас 13 трлн расходная часть федерального бюджета. Нам пока удается балансировать, мы не образовываем и не наращиваем дефицит, но не решение проблем очень может дорого стоить нашей экономике. Поэтому сейчас вот такая будет очень филигранная работа, с тем, чтобы мы все-таки к окончанию второго десятилетия 21 века подошли с этой планкой высокоразвитой экономики и вообще, в социальном плане держали очень высокие стандарты. Сейчас ключевые вопросы — инфраструктура.

— Именно инфраструктура, потому что одна из самых серьезных жалоб промышленников всех — это как раз тарифы на энергию, которые выше, чем в Америке, на перевозки, которые выше, чем в Америке, и, кстати, на страховые взносы, которые выше, чем в Америке.

— Да, но я думаю, что если посмотреть на самые проблемные точки — это транспорт и это энергетика.

— Энергетика, там просто крик и стон про перекрестное субсидирование.

— А что касается социальных взносов — это проблема сложная. Темпы роста производительности труда у нас невысокие. Труд уже стоит дорого. Здесь уже накопленная проблема, которая усугубляется. Одновременно нужно строить много дорог, нужно обеспечивать недорогое присоединение к электромощностям, но одновременно нужно делать и проекты по модернизации здравоохранения. А у нас, кстати, нет, например, ядерной медицины. Это очень капиталоемкая отрасль. Нам нужно высшую школу переводить на совершенно другой уровень, это должны быть первоклассные высшие учебные заведения, которые конкурируют со своими аналогами в США и в Евросоюзе. Все это требует огромных затрат. Модернизация стоит очень дорого. Мы сейчас находимся в той точке, когда нужно принимать ключевые решения, и в данном случае, социальный сбор, все наши страховые взносы — это ответ на то, насколько мы готовы все же модернизировать наши пенсионные будущие права, систему здравоохранения.

За темпы экономического роста может отвечать Банк России

— Сейчас будет меняться руководство в ЦБ, и стоит заодно вопрос о присутствии, об участии членов правительства в совете директоров.

— Уже не стоит. Я сейчас объясню. По этому поводу было много рассуждений, мне кажется, то, что мы предлагали в правительстве, не было услышано. Во-первых, мы никогда в правительстве не предлагали, чтобы в совет директоров банка входили представители правительства по той компетенции, которой уже Банк России обладает. Мы говорили только про некоторые функции, которые сейчас находятся в руках правительства, либо ФСФР при образовании единого регулятора, по некоторым вопросам можно было бы иметь специальные права в совете директоров для министра финансов и министра экономики. Только по тем функциям, где принимает решение сейчас правительство, либо правительственная комиссия по финансовым рынкам.

— То есть по надзору за страховыми компаниями.

— Мы вообще хотели при образовании этого единого регулятора передать все на уровень Банка России, ничего не сохранив за правительством, чтобы просто у министра финансов и министра экономики была возможность оперировать к совету директоров и понуждать к обсуждению. К обсуждению, а не принятию решения по тем или иным вопросам. Но банк посчитал, что это может быть хитрый ход.

— Троянский конь.

— Да, абсолютно верно.

— Передаем ФСФР и входим сами в ЦБ.

— На самом деле, входим по всем основным функциям в совет директоров, и мы договорились так, что все-таки мы оставляем часть наиболее чувствительных полномочий, как — определение инвестиционных деклараций для пенсионных накоплений. Их немного, но ключевые направления мы оставили за компетенцией правительства, а все остальное должны передать как функцию единого регулятора. Какое решение примет законодатель, будем с ним и работать.

— Все-таки по существу полемики, она была открытой, по поводу того, много денег дает ЦБ в экономике или он дает такими дорогими, что их никто не берет, поэтому ли их никто не берет, что они слишком дорогие? В общем, кредитная ставка и денежное предложение. У правительства есть позиция на этот счет, потому что полемика была открытой, без участия членов правительства, но крупнейшие наши банкиры выступали...?

— Почему? В Национальном банковском совете наши представители, представители правительства открыто высказывались. Они, как раз, солидаризировались с теми, кто говорил о том, что такие высокие ставки неподъемны для нашей экономики и нужно что-то предпринимать для того, чтобы ставка была более доступной. Это была полемика, включая членов правительства. Я скажу так, что если отстраниться от конкретных проектов в регионах, то, конечно же, аргументы ЦБ крайне убедительны, что мы — экономика совершенно другой структуры, что у нас накопленные проблемы совершенно иного характера. Мы не можем позволить себе заниматься таким же фискальным стимулированием, как, например, в США. А когда ты начинаешь заниматься конкретными вопросами и смотришь, а перечень всех тех же, кто ищет кредиты и у кого есть возможность получить — это наши крупнейшие компании, которые были образованы, их основные активы еще в советское время, потом они были образованы как холдинги, многие из них проданы, перепроданы. Мы с ними занимались активно во время кризиса, помогали, они все уже перекредитованы, ходят по нашим банкам, получают новые кредиты. Но для осуществления нового проекта, там, где появляется совсем новое экономическое ядро, там, где есть перспектива для инноваций, для новых рабочих мест, для них просто такие высокие ставки — 14% — это неподъемно. Тогда, конечно, начинаешь прислушиваться к экспертам, которые говорят нет. Просто мы можем ссылаться до бесконечности на оправданность таких высоких ставок, но ничего нового тогда в экономике не стоит ожидать. Я не могу вам сказать, что я всецело сейчас могу поддержать одну или вторую сторону, но внутри правительства, пока не вынося эту дискуссию во вне, мы серьезно работаем для того, чтобы разобраться.

Надеюсь, что, когда придет новое руководство Банка России, во-первых, они в основном продолжат линию, которая была разработана и проводилась нынешним руководством, но мы серьезно сейчас обсуждаем с парламентом, есть такая точка зрения, что Банк России, в том числе, должен отвечать и за темпы экономического роста. Это не просто денежно-кредитная политика и надежность банковского сектора — это номер один цель, конечно же. Но она не должна ни в коем случае убивать возможность создания новой российской экономики.

Планы по ограничению безналичных расчетов

— Ограничение безналичных расчетов. Какая определенная сумма: сначала, по-моему, 700 тысяч говорили, сейчас 300?

— Говорили 600 и 300. Это была инициатива Министерства финансов. У России есть планы по присоединению к клубу передовых экономик. Вы знаете, что у нас есть много проблем по неуплате налогов, в России отдельный бизнес - это фирмы однодневки. И Минфин, и банкиры стали говорить, что у нас много проблем оттого, что наличности много в стране, и она неучтенная. С этих сделок не уплачиваются налоги, это все имеет такой серый оттенок. Нам представили информацию, сколько автомобилей приобретается за наличный расчет, что вообще очень странно.

— У нас почти все они... Кстати говоря, если прийти в официальный салон приобретать автомобиль, то при попытке рассчитаться карточкой, там 2-3%, а то и 5% комиссия, поэтому туда все носят деньги только наличные.

—Это, во-первых, неправильно, во-вторых, это странно.

— Не говоря уже о расчетах между людьми, а не с салоном.

— Да, значит, система настроена неправильно. А когда мы разговариваем с крупнейшими нашими банками, они говорят, что они свою политику по взиманию комиссии готовы исправить. Предложение, которое сейчас звучит, но это всего лишь как предложение, и оно будет обсуждаться с Госдумой, о переходе на цивилизованные принципы, но сделать это постепенно. Сначала ограничить возможности приобретения любых товаров и услуг суммой 600 тысяч рублей, а затем перейти к сумме до 300 тысяч.

— Какие-то сроки сейчас уже предполагаются или нет?

— Мы будем обсуждать с депутатами, потому что здесь не нужно ничего делать такого, чтобы людей ставило в неловкое положение, и чтобы не было никакой кампанейщины. Это надо сделать мягко достаточно.