Как отмечает The Economist, социальные медиа в основном становятся проводником для «публичной дипломатии» как инструмент прямого обращения правительств к гражданам другого государства. Но электронная дипломатия может применяться и для других целей — для оперативного реагирования в условиях чрезвычайных ситуаций, сбора информации и влияния на общественные отношения. Некоторые государственные чиновники даже используют Twitter вместо email для переписки, подчеркивает издание.

Спустя всего несколько минут после нападений на дипмиссии США на Ближнем Востоке американское посольство в Каире уже публиковало в Twitter сообщения с номерами горячей линии для сограждан. В соцсети дипломаты принимали соболезнования в связи с гибелью американского посла в Ливии Кристофера Стивенса.

Вполне прогнозируемо, что США в авангарде электронной дипломатии. С 2009 года, по данным The Economist, сотрудниками Госдепартамента во главе с госсекретарем Хиллари Клинтон было создано 194 аккаунта в Twitter и 200 страниц в Facebook, которые читают миллионы подписчиков. Фактически госдепартамент управляет «глобальной медиаимперией», как выразился эксперт аналитической организации Brookings Institution Фергус Хэнсон.

Другим странам до этих масштабов далеко, тем не менее, даже в Китае, где социальные сети жестко цензурируются, есть интерес использовать их в дипломатических целях, отмечает The Economist. Ленты в Twitter есть примерно у 20 британских послов, которые, должно быть, вдохновились примером Уильяма Хейга, министра иностранных дел Великобритании. У его шведского коллеги Карла Бильдта и у президента Бразилии Дилмы Русефф большая армия подписчиков и, по-видимому, талант писать эффектные сообщения. В США главный деятель электронной дипломатии — президент Барак Обама, хотя пишет он нечасто. Его 20-миллионная аудитория в разы больше, чем у эксцентричного президента Венесуэлы Уго Чавеса (3,4 млн) и премьер-министра России Дмитрия Медведева (1,5 млн).

По мнению Хэнсона, не быть включенным в этот сегмент сегодня для государства становится упущением. Во-первых, это еще одна площадка для коммуникации. Кроме того, социальные сети — это иная степень подготовленности. Как подчеркивает The Economist, Госдепартамент отслеживает сообщения на пяти языках и отбирает влиятельные аккаунты. Благодаря дополнительной информации сотрудники внешнеполитического ведомства могут прогнозировать события и реагировать на них более оперативно. «Возможно, мы могли бы быть более подготовленными к событиям арабской весны, если бы раньше обнаружили тэг #tahrir?» — говорит Том Флетчер, британский посол в Ливане, «твипломат», как называет его The Economist.

Но у электронной дипломатии есть и критики, пишет издание, добавляя, что активное продвижение американцами социальных медиа усиливает у многих за рубежом убеждение, что это еще один «троянский конь американского империализма».

По мнению одного из критиков, Интернет — слишком ценное изобретение для того, чтобы превратиться в инструмент электронной дипломатии Вашингтона. Другие говорят, что соцсети не создают новую дипломатию, а являются только дополнением к ее традиционному арсеналу. Лидеры все равно должны проводить личные встречи. Не исключены и новые международные инциденты. Так, президент Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес в Twitter раскритиковал колумниста New York Times, лауреатом Нобелевской премии Полом Кругманом. Может ли появиться твит, который станет яблоком раздора для государств?