Известный российский экономист Яков Миркин рассказал Business FM о тайнах Столыпинского клуба и дал оценку ключевым действиям ЦБ в 2014-2015 годах
Яков Миркин. Фото: Я.М. Миркин
Один из самых известных российских экономистов, председатель совета директоров ИК «Еврофинансы» Яков Миркин побеседовал с Business FM о государстве развития, докладе Столыпинского клуба и последних решениях Центробанка РФ.
Недавно состоялся доклад Столыпинского клуба, членом которого вы являетесь. Доклад вызвал массу споров, в основном сконцентрировано было внимание на таких постулатах: соавторы доклада предложили включить печатный станок. Что вы можете сказать?
Яков Миркин: Вы знаете, это упрощенное понимание, потому что Столыпинский клуб, который объединяет и людей из бизнеса, и рациональных экономистов, вот то, что он делает — это объединено ником «прагматичный либерализм». И нужно понимать, что это сообщество людей, которые понимают, что конечная цель экономической политики — это создание открытой, социально-рыночной экономики, диверсифицированной, и, конечно, именно поэтому обеспечивающей высокое качество жизни, продолжительность жизни. Очень стыдно, что Россия в 2013 году находилась на 122-м месте в мире по продолжительности жизни. Это ужасно. Никакая финансовая политика не будет эффективна, если в стране не будут резко снижены административные издержки, потому что, например, число нормативных актов в последние годы растет по экспоненте. Если мы не займемся разгосударствлением, (например, в банковском секторе государства 60%, в реальной экономике примерно столько же), если не будет делаться то, что называется «диверсификация собственности», потому что доля среднего и малого бизнеса в России чрезвычайно мала, а реально российское население отделено от важнейшего вида активов — это собственность, это капиталы, это части капиталов, это акции. Конечно же, мы ничего не сможем сделать до тех пор, пока мы не начнем заниматься более сильным антимонопольным регулированием и не начнем бороться с олигополиями. Вот с этой сверхконцентрацией собственности, сверхконцентрацией производителей торговых сетей, которые задают полурыночность среды, в которой существует российская экономика. Конечно же, когда в банковском секторе пять банков с государственным участием — это более 50% банковских активов, 20 банков — это почти 80% банковских активов. Вы можете еще четверть века ждать, когда уровень процента по ипотеке понизится до нормальных 2-4% процентов, и обычная российская молодая семья сможет взять кредит, который ей позволит построить квартиру.
Но государство само с собой, получается, должно бороться?
Яков Миркин: Это политика развития. Это другое государство. Это то государство, которое называется государством развития. Другой род деятельности. Еще одним важнейшим компонентом в экономической части является, конечно же, промышленная политика или стратегическое планирование. Это, конечно, не советские планы, не советский материальный баланс, но это именно стратегия, потому что ни одна сложнейшая система, а российская экономика — это сверхсложная система, она не может существовать без того, чтобы не определять контрольные точки своего движения, контрольные точки роста, точки инноваций, точки экономического бедствия, в которые нужно вкладывать дополнительные ресурсы. И здесь пока не совсем пустое пространство, но такая полузаполненная комната, которую еще нужно наполнять.
Это как в Китае, где до сих пор сохранилось государственное планирование?
Яков Миркин: Выражение «до сих пор» не очень удачное. Любое государство, в любой модели рыночной экономики занимается своей стратегией, занимается тем, что определяет контрольные точки. Это, конечно же, происходит в разной степени, в разном объеме, если сопоставлять Китай или страны континентальной Европы, где очень много государства. Или, предположим, если это делается в так называемой англосаксонской модели, например, в США. Везде происходит одно и то же, есть контрольные точки, например, в США это рабочие места, это инфраструктура, это прорывные области, тот же самый космос или вооружение.
Я с вами не соглашусь, потому что для меня слова «до сих пор» — это наоборот показатель качественности, долговременности, как старое вино, которое становится все лучше. Но что нужно для этого сделать? Например, в докладе было написано, что целью Центробанка должно быть не таргетирование инфляции, а экономический рост, стимулирование экономического роста. Перепишем закон — достаточно ли этого будет?
Яков Миркин: Здесь мы переходим к другой части политики, к тому, о чем говорит Столыпинский клуб. Финансовая политика далеко не сводится к тому, чем занимается Центральный банк. Хотя, действительно, Центральный банк в этом случае становится «центральным банком развития». «Экономика развития», «Минфин развития», «центральный банк развития» — это значит, что у ведомств, у Центрального банка возникает еще одна точка целеполагания: рост и модернизация. Здесь Столыпинский клуб действует в рамках давней, наверное, уже традиции, сложившейся в 1980-х годах, когда Всемирный банк начал исследование связи так называемого финансового развития, то есть мощности финансовых систем, их насыщенности деньгами, финансовыми инструментами, финансовыми институтами, с одной стороны, и уровнем экономического развития, с другой. Была обнаружена очень простая и очень ясная связь: чем более мощной, диверсифицированной является финансовая система, чем выше уровень развития, тем лучше условия для инвестиций, тем более индустриальной и развитой является экономика. И наоборот, когда финансовая система очень мелка, когда она деформирована, когда в ней мало денег, понятно, что экономика попадает, например, в полную зависимость от иностранных инвестиций любого рода, не только прямых, но и портфельных. Это вот такая мелкая машинка на шоссе, где идут огромные финансовые траки, и эту мелкую финансовую машинку в любой момент могут спихнуть на обочину. Есть простой индикатор, который называется страшным словом «монетизация», то есть насыщенность деньгами экономики, то есть денежная масса к ВВП. Это один из многих индикаторов финансового развития. Понимаете, когда в Китае он под 200%, а в России перед кризисом 1998 года был на уровне беднейших африканских стран 14-15%, а сейчас где-то в районе 45-50%, то вот это объяснение — одно из объяснений, почему в Китае совершенно другие мощности для внутренних инвестиций, кредита экономике, финансирования через акции и облигации. Эта политика финансового развития состоит из многих кусочков мозаики. Для России это, в частности, снижение налогового бремени, создание пакета ударных налоговых стимулов, которые бы содействовали росту и модернизации, ну, грубо говоря, гнали бы нас всех прибавлять, расти и прочее. Вот с той налоговой нагрузкой, которая существует в российской экономике, где-то 37-40% валового внутреннего продукта экономики не растут.
Яков Моисеевич, я приведу еще несколько аргументов, которые стали реакцией на доклад Столыпинского клуба. Ну, во-первых, умеренно заниженный валютный курс. Пошла реакция, что снова предлагают ввести валютное регулирование, и наши власти стопроцентно против даже малейшего валютного регулирования. Это раз. Второе: напечатать деньги, дать их, кому следует, и деньги действительно пойдут в экономику, в реальный сектор. Приводят аргументы: хорошо, мы дадим, но вот последний пример. Дает государство, большие проекты заканчиваются тем, что не достраиваются, рабочие начинают бунтовать, заводятся уголовные дела, показывают, что это может привести к такому концу. Что вы на это скажете?
Яков Миркин: Начну со второго аргумента. Понимаете, когда вы даете много денег мегапроектам, действительно немедленно возникает проблема мегакоррупции. Но при этом одновременно опустынивается все остальное. Тот, кто много ездил по Центральной России или по Северо-Западной России, он всегда удивлен, насколько мало денег, насколько мало инвестиций. Я только что был в Калужской области, в Тарусе, в доме-музее Цветаевых. Этот дом стоит на углу, на перекрестке. Так вот в центре Тарусы, в 2015 году, одна из улиц, на которых стоит дом-музей Цветаевых, не вымощена. Там земля, там глина. В центре города, рядом с Москвой, с московским регионом. В той политике, о которой идет речь, имеется в виду отказ от сверхконцентрации кредита, который и так уже сегодня дается крупнейшим банкам, крупнейшим компаниям. Наоборот, это система кредита, которая расходится по кровеносной системе более мелкими порциями, гораздо большему количеству субъектов, прежде всего региону, другим категориям бизнеса, не только крупнейшим. Будет ли коррупция? Обязательно будет. Будут ли неприятности? Конечно. Давайте, мы вспомним замечательное правило: из двух зол выбирают меньшее. Та целевая кредитная эмиссия, о которой говорится в документах Столыпинского клуба, это, конечно же, не та целевая кредитная эмиссия, которая есть сегодня, когда кредит концентрируется у крупнейших и в крупнейших же котлованах. Это кредит, который расходится по кровеносной системе российской экономики, множественным субъектам, множественным регионам для того, чтобы достать те куски экономики, которые, во-первых, могут быть точками роста, и те куски экономики, которые сегодня опустыниваются. Теперь вернемся к проблеме валютного курса. Существует несколько видов валютных режимов в зависимости от их свободы по классификации МВФ. То, что происходит в данной стране, независимо от того, как было названо самим Центральным банком в стране, вот этот валютный режим МВФ может быть признан другим, частично администрируемым. То есть вы можете называть хотя бы до упаду, что рубль находится в свободном плавании, но по факту это плавание рубля не является свободным, потому что это валюта экономики, которая находится на внешних поводках, она очень жестко зависит не только от цен на нефть, цен на любое сырье, которое оно экспортирует, но еще и очень жестко зависит от курса доллара и от спроса на сырье, которое предъявляет внешняя экономика. И при этом является импортозависимой, потому что даже в тяжелом машиностроении, электронике уровень импортозависимости — 80-90%. И если вы производите один трамвай в месяц или 4 троллейбуса в месяц, вы на долгие времена являетесь импортозависимым. Поэтому эта валюта, я говорю о рубле, о любимом нашем рубле, она по определению не может быть стабильной. Она могла бы стабилизироваться только при переходе экономики к финансовому развитию и режиму роста и модернизации. Это первое. Второе. Все понимают, что в моменты финансовых шоков, когда рубль уходит в свободное падение, те средства, которыми его останавливают, они не являются чисто финансовыми или экономическими. Все хорошо помнят окрики президента или премьер-министра по поводу того, что нужно продавать валюту. Это не валюта, находящаяся в свободном плавании, это валюта, которая находится в частично администрируемом режиме. Что касается умеренно заниженного валютного курса, я хочу, чтобы мы вспомнили, что ни один случай быстрого экономического роста, ни один случай вот этого чуда, которое произошло в Японии, Корее, Китае, не произошло с тяжелой валютой. Все эти страны занимались регулированием валютного курса таким образом, чтобы курс национальной валюты был занижен, осторожно занижен по отношению, прежде всего к доллару США. Это хорошо известное традиционное средство выкарабкаться из финансового кризиса или из застоя через валюту. Валютный курс — это очень сильное средство, это для финансового инженера, которым должен быть Центральный банк, законное лекарство для того, чтобы помочь выйти экономике из режима застоя. Им нельзя, конечно, злоупотреблять, его нельзя превращать в опий или иной наркотик. Но еще раз повторюсь, вот в этой мозаике, хитрой мозаике финансовой политики, очень рациональной, где финансовая политика часто не публична, не играет догмами, не работает с мифами, не размахивает флагами и не кричит, что запущен печатный станок. Очень осторожно, непублично, часто десятилетиями проходит по острию ножа, чтобы, с одной стороны, стимулировать экономику на основе денежных облегчений, а с другой – не дать ей впасть в гиперинфляцию. Игра на собственное усиление. Вот в рамках такой политики финансовая власть, это не только Центральный банк, Минфин и прочее, в целом российские власти, могут достигать очень многого. И не забудьте, что в этой финансовой политике, кроме денежного облегчения есть еще десятки кусочков мозаики, которые снимают риски в экономике и не дают ей свалиться в рост инфляции и увеличение вывоза капиталов. Но о них – отдельный разговор.
А нет боязни, что даже вот такой маленький шажок приведет к тому, что побегут все отсюда: и население вытащит деньги из банков, и инвесторы уйдут? Потому что даже чуть-чуть хватит, чтобы нашему государству перестать доверять окончательно.
Яков Миркин: Знаете, после того как мы пережили чудовищную девальвацию рубля, его свободное падение 16 декабря 2014 года, после того, как мы прошли ужасы валютной паники или паники вкладчиков, которая начиналась, когда Центральный банк закрывал один банк за другим, — все, о чем я говорю, является просто детскими игрушками в сравнении с неожиданным объявлением о переходе рубля к свободному плаванию, которое в свое время сочинил Центральный банк. Все эти средства, примененные осторожно, иногда непублично, не раскрывая карт, как это делал Геращенко, осенью 1998 года, они являются просто гомеопатическими средствами в сравнении с тем размахиванием стальным мечом и секирой, которые мы видели со стороны финансовых властей в 2014-2015 году.
