В рамках форума «Россия зовет!» глава Минэкономразвития рассказал Business FM о бюджете на 2016 год, эффективности расходования госсредств и инвестировании
Министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев. Фото: Михаил Метцель/ТАСС
В Москве проходит международный экономический форум «ВТБ-Капитала» — «Россия зовет!».
С его участником, главой Минэкономразвития Алексеем Улюкаевым беседовал главный редактор Buisness FM Илья Копелевич.
На форуме состоялась открытая дискуссия с вашим участием, а также с министром финансов и президентом «Роснефти» Игорем Сечиным. Такой формат обсуждения сложных решений — как сбалансировать бюджет в условиях жестких ограничений — к консенсусу не привел, и остаются все равно принципиальные разногласия. У вас есть опасения, что решения, которые приняты сейчас по дополнительным изъятиям у нефтяных компаний, могут привести к сокращению доходной базы уже через год. Означает ли это, что дискуссия продолжается, или мы через год просто будем, на ваш взгляд, исходить из той реальности, которая возникла?
Алексей Улюкаев: Дискуссия продолжается постоянно. Я хочу сказать, что в этой дискуссии изначальный посыл был такой — увеличение НДПИ на нефть и изъятие 600 млрд рублей. В ходе дискуссии стороны к нашим аргументам и аргументам Министерства энергетики прислушались. И именно этот вариант был наиболее негативным для инвестирования нефтяных компаний и для сокращения добычи, следовательно, для сокращения бюджетных доходов в будущие периоды. Тот вариант, который есть сейчас, формально означает, что мы в 2016 году не снижаем ставку экспортной пошлины с 42 до 36, как должны были снизить, а вот в 2017 году нагоним это отставание и пройдем за один год 12 процентных пунктов. Сама по себе такая постановка вопроса имеет право на существование, она просто по времени разносит этот маневр. Но мне трудно себе представить, что мы сможем сделать этот большой шаг в одночасье. Конечно, более реалистичным было бы более плавное движение. Поэтому мы — тоже вместе с Минэнерго — предлагали еще один компромиссный вариант: это снизить ставку экспортной пошлины, но не до 36, как мы должны были сделать в рамках налогового маневра, а до 39. И компенсировать этот выпадающий доход — в сумме примерно 100 млрд рублей — за счет возможности увеличить добычу нефти и несколько увеличить акцизы. Это дает примерно такую же величину.
Есть некая общая ситуация, которая, на мой взгляд, почти не обсуждалась в публичном пространстве и прошла мимо общего сознания. Мы все были свидетелями, что бюджетный процесс приобрел экстренный характер. Но, если проследить за прогнозами и взглядами наших финансовых регуляторов в течение года, то в первом полугодии в основном исходили из идеи о том, что резервные фонды при текущей низкой цене на нефть можно расходовать в течение трех лет и опираться на это, как на подушку в этой сложной ситуации. Затем, в середине лета было принято решение о том, чтобы ограничить расходование резервных фондов, растянуть их, чтобы до 2018 года половина наших резервов сохранилась. В связи с чем было принято такое решение, и не ограничивает ли оно возможности маневрирования, чтобы создать какие-то инвестиционные резервы роста и так далее?
Алексей Улюкаев: Я не считаю, что было какое-то отдельное решение, которое было принято в середине года. На самом деле это совокупность решений, которые касаются ограничений бюджетного дефицита. Была вообще идея выхода на 2018 год с нулевым дефицитом. Потом все-таки решили выходить с однопроцентным дефицитом. Это была очень подвижная ситуация, она продолжает двигаться и сейчас. А в целом я считаю, что требования по увеличению бюджетного дефицита вторичны относительно требований по общим задачам бюджетной политики. Все-таки бюджет — это не цель, а средство, это инструмент для достижения определенных целей. И под любую цель вы можете построить тот или иной бюджет. Вы можете иметь бюджет развития, а можете иметь бюджет деградации. Поэтому, мне кажется, должна быть большая гибкость в увеличении дефицита, конечно же, речь идет о такой величине, которая не носила бы больших макроэкономических рисков, которая могла бы быть профинансирована частично за счет заимствований и лишь частично за счет средств резервных фондов.
Теперь еще одна больная тема, связанная с этими бюджетными решениями. В очередной, уже в третий раз заморожена накопительная часть пенсий. Третий год подряд, примерно по 340 млрд рублей в год. Общая сумма уже замороженных средств достигнет практически триллиона. На ваш взгляд, есть хотя бы теоретическая возможность того, что эти средства гражданам на их накопительные счета будут возвращены, или де-факто на идее накопительной части пенсий уже можно ставить жирный крест?
Алексей Улюкаев: Мне кажется, теоретически такая возможность остается. Действительно, три года и триллион рублей. Сейчас накопительная система инвестировала порядка 3 трлн, а было бы 4. И, конечно, это очень серьезно поддержало бы корпоративное размещение, потому что сейчас основной объем размещения средств накопительной пенсионной системы — это в корпоративный долг, причем долг долгосрочный, направленный прежде всего на реализацию крупных корпоративных проектов. Поэтому, конечно, это было бы очень серьезным вкладом в обеспечение дополнительных шансов на экономический рост. Я надеюсь, к этому вопросу мы вернемся в следующем году.
И триллион рублей бюджет и Пенсионный фонд когда-то смогут где-то найти, чтобы вернуть их?
Алексей Улюкаев: Я понимаю, что это кажется маловероятным. Но это будет зависеть от хода исполнения бюджета, от макроэкономической ситуации в целом. Думаю, крест на накопительной системе не поставлен.
Следующий момент. Счетная палата проводила анализ реализации антикризисного плана правительства, который предусматривал расходование средств на поддержание различных отраслей экономики, и пришла к выводу, что этот план исполнен по расходованию средств всего на 28%. Согласны ли вы с данной количественной оценкой? И если согласны, то чем это обусловлено?
Алексей Улюкаев: С количественной оценкой я не согласен, потому что самая большая позиция — это капитализация банков за счет облигаций федерального займа, размещенных в АСВ. Уже фактически 625 млрд рублей в капитал банков вошло и первого, и второго уровня. Одна эта позиция дает уже больший процент исполнения. Конечно, есть позиции, у которых очень маленькое исполнение. Например, мероприятия в области поддержки занятости, они оказались просто невостребованными. У нас сейчас 5,3% незанятого населения — это вообще-то рекордно низкий уровень. Поэтому у нас было 52 млрд рублей на активную политику на рынке труда и до 30 млрд на специальную поддержку безработных. Эти средства просто не востребованы.
То есть это не вопрос недостаточности механизмов, допустим, для малого бизнеса, для которого предусмотрены средства, в том числе на проектное финансирование, кредитование, на льготную ставку. Может быть, эти механизмы не работают, и поэтому деньги не используются?
Алексей Улюкаев: И это тоже, потому что, если мы возьмем систему бюджетных гарантий, гарантийной поддержки, у нас две позиции, одна — 60 млрд на проектное финансирование, они почти полностью использованы. А другая — на поддержку системообразующих компаний: на сегодня из 200 млрд исполнено на 16 млрд. Это действительно очень сложный процесс предоставления гарантий, такой многоэтапный. Буквально вчера на совещании председателя правительства этот вопрос рассматривался. Он дал поручение о том, как спрямить нам эту дистанцию от компании до Министерства финансов. Надеюсь, что эта работа будет проделана.
Теперь, собственно, о главном в работе Министерства экономики — это прогноз. На данный момент по итогам первых двух кварталов, прогноз почти совпал с реальностью — минус 3,4% ВВП. Но во II квартале темпы падения заметно ускорились, и поэтому какие прогнозные цифры на конец года, и теперь уже на следующий год в основном вы формулируете?
Алексей Улюкаев: У нас совокупный спад трех кварталов — это 3,8%. Мы считаем, что IV квартал будет примерно на таком же уровне, и по итогам года будет 3,8-3,9% спада.
Была оценка, что IV квартал станет дном, и уже 2016 год мы увидим некоторый отскок и начало роста. Это сохраняется?
Алексей Улюкаев: Статистически (показатель квартал к кварталу) IV квартал будет лучше, чем третий. Поэтому уже в IV квартале будет это движение. Если год к году, то это будет второй квартал 2016 года. Мы рассчитываем, что II квартал 2016 относительно II квартала 2015-го покажет положительное значение.
Одна тоже из самых острых дискуссий по макроэкономике связана сейчас с госкомпаниями. Во-первых, происходят и кадровые перемены, к которым огромное внимание приковано. Давайте прямо с РЖД начнем. Вот, Игорь Иванович Сечин, глава «Роснефти» — у него были огромные заявки на средства из Фонда национального благосостояния — почти ничего он не получил. А инвестпрограммы РЖД, несмотря на смену руководства, в основном подтверждены. Это означает, что они были лучше, чем у «Роснефти»?
Алексей Улюкаев: Это означает, что они были приняты. Это ранее принятые программы. Это касается и БАМа, и Транссиба, и подвижного состава — это принятые программы, по которым идет исполнение, идет финансирование.
Опять же с назначением нового руководства вновь возникла полемика и дискуссия насчет дальнейшего реформирования. Это известная тема — приватизация локомотивной тяги. Постепенно мы разобрались в позиции Минэкономики. Она состоит не в том, что нужно немедленно разделить и продать, но нужно ввести раздельный учет. Тогда возникает вопрос, как же до сих пор формировался тариф? Там не разделяли инфраструктурную, то есть рельсовую, составляющую и работу локомотивов, это был такой черный ящик?
Алексей Улюкаев: Именно так. Это такой агрегированный был показатель, где мы бы не могли разобраться. Мы, например, об этом не знали.
А это, вообще, нормально, потому что ведь это естественная монополия, и тарифы должны быть прозрачны: что сколько стоит?
Алексей Улюкаев: Конечно, нет. Картинка с тарифом должна быть более прозрачной. Для этого раздельный учет инфраструктурной составляющей и подвижной тяги должен быть налажен. Думаю, что и этого недостаточно. Поэтому и технологический ценовой аудит инвестиционной программы, и работы, связанные с повышением эффективности капиталовложений, и сам прейскурант тарифный — все это должно уточняться. Мы вместе с новым руководством «Российских железных дорог» эту работу ведем, мы готовим «дорожную карту» по повышению эффективности работы РЖД и рассчитываем на то, что здесь будет хорошее движение вперед.
Еще о госкомпаниях. Здесь вопрос одновременно и социальный, и политический, и очень экономический. Минфин, финансовый блок, правительство стремятся ограничить индексацию пенсий, как мы знаем, не выводить ее на уровень реальной инфляции. С другой стороны, наверное, нельзя допустить, чтобы индексация тарифов естественных монополий оказалась выше, чем индексация пенсий. Насколько это реально, возможно, и произойдет ли это именно так?
Алексей Улюкаев: Мы исходим именно из этого. Мы говорим о том, что индексация пенсий будет 4%. Возможна потом дополнительная индексация по итогам исполнения бюджета в первом полугодии, но это отдельный разговор. Пока 4%. Соответственно, платеж по жилищно-коммунальному хозяйству не может быть больше, чем эта величина. Это было бы и социально, и политически, и экономически неприемлемо. Отсюда, обратным счетом, определяя 4% как предел для повышения тарифа по платежу ЖКХ, мы выходим на индексацию тарифа по газу в 2%. Что касается электричества, то мы индексируем только сетевое хозяйство. Мы считаем возможным индексации сети на 7,5% (это сравнительно небольшой удельный вес в расходах жилищно-коммунального хозяйства). Это позволяет иметь более-менее нормальную индексацию расходов на ремонт и эксплуатацию, обслуживание теплоснабжения и водоснабжения, что является критически важным для ЖКХ, и при этом иметь финишную цифру 4%.
Еще немаловажный и социальный, и экономический вопрос — это индексация зарплат. Потому что если индексация пенсий — это 4%, то, наверное, вызовет большое социальное напряжение, если в госкомпаниях, например, суммарная индексация зарплат составит 8 или 10%, тем более что все-таки ограниченную, но помощь от государства они получают. Это в поле зрения правительства сейчас?
Алексей Улюкаев: Это в разных формах в поле зрения правительства. Например, докапитализация банков, которую мы проводили за счет этих облигаций федерального займа — одним из условий этого является неувеличение фонда оплаты труда по компаниям. Они берут на себя такое обязательство. Я думаю, что мы и шире будем использовать этот механизм.
Что касается уровня доходов, я знаю статистику на середину года, у нас все-таки очень значительный рост уровня бедности — 14%. Предприниматели, крупные бизнесмены, которые непосредственно руководят компаниями, они тему спроса выдвигают как самую главную. Снижение реальных доходов, это, может быть, то, что бизнес интересует больше всего. Насколько именно эта тема находится в фокусе правительства, есть ли какие-то меры экономической поддержки спроса, насколько они реализуемы? Насколько это вообще центральная тема? Здесь на форуме, мы это видели, бизнес говорил о спросе, а министры говорили о балансировке бюджета и налогах.
Алексей Улюкаев: Я не считаю, что это приоритет. У нас есть механизмы поощрения спроса, например, по автомобильной технике. Это работающий механизм, у нас около 20 млрд рублей в этом году будет направлено на то, чтобы поддержать спрос на новые автомобили. Это позволяет рынку, который упал, все-таки падать не так драматически, как это могло быть. Это касается некоторых других видов техники. Это поддержка ипотеки. То, что мы даем льготную ипотеку, дофинансируем банки, чтобы они могли держать 12-процентную ипотеку, позволяет все-таки вести новую стройку. Сейчас уже 176 млрд рублей новой ипотеки открыто благодаря этому механизму. Мы рассчитываем, что объем до конца года будет больше. В целом надо понимать, что поощрение спроса — это во многом поощрение импорта. К сожалению, в составе корзины, которая в торговых сетях, в рознице, у нас представлена, там очень высока доля импортной продукции. Поэтому этот процесс должен корреспондироваться с процессом развития импортозамещения, с процессом увеличения доли отечественной продукции на потребительском рынке.
Наверное, эффект девальвации пока еще очень слабо просматривается. Например, у нас в стране работают компании с довольно высокой степенью локализации под международными брендами: от Renault до Indesit — их очень много. Мы увидели, что практически экспорт этих товаров не пошел.
Алексей Улюкаев: Это потому, что экспорт — довольно сложная история. Это доступ на рынки, это предэкспортное финансирование, это страхование экспорта, это много чего. Мы создали российский экспортный центр, где пытаемся механизмы страхования и кредитования соединить. Опять же упираемся в бюджетные ограничения. Думаю, что этот эффект будет. Просто он отложенный, не такой быстрый.
Если говорить об эффектах импортозамещения, они в каких-то цифрах выражены и в каких отраслях?
Алексей Улюкаев: Прежде всего, это сельскохозяйственная и пищевая промышленность.
И последнее, хотя эта тема охватывает самые главные задачи Министерства экономики — это показатели инвестиций. Здесь в ходе сессии припоминали цифру, которую называл президент — иметь 25% в структуре ВВП инвестиций, сейчас 17-18%. Каков тренд сейчас — на последний квартал и на следующий год, по вашему прогнозу?
Алексей Улюкаев: В нынешней ситуации этот показатель описывается цифрой порядка 18%. Мы в целевом прогнозе исходим из постепенного повышения до 22,7% к 2018 году.
А каковы будут основные источники?
Алексей Улюкаев: Источники традиционные. Это самофинансирование предприятий, которое сейчас 48% всех инвестиций охватывает. Второе — это банковский кредит, порядка 20% (мы надеемся будет больше) от общего объема инвестиций. Вспомогательные источники: это и Фонд национального благосостояния, и Российский фонд прямых инвестиций, но это именно вспомогательные.
Должна со следующего года Украина все-таки присоединиться к зоне свободной торговли с ЕС. Этот вопрос сейчас несколько забыт, но он находится опять же в поле зрения переговорном или можно считать, что наши торговые связи с Украиной сократились настолько, что вопрос отпал сам собой?
Алексей Улюкаев: Они, действительно, сильно сократились, но это же вопрос принципиальный, он касается не этого года, а длительной перспективы. Мы продолжаем эту совместную работу. У нас в прошлый четверг состоялась очередная встреча экспертов в Брюсселе, на которой рассматривался вариант, который предложили мы, и вариант, предложенный коллегами из Европейского сообщества. Мы сошлись на том, что второй вариант неприемлем, будем пытаться работать с первым вариантом. Первый вариант — это то, что мы подготовили — это проект юридически обязывающего трехстороннего соглашения между Украиной, Россией и ЕС, который касался бы процедуры имплементации соглашения о зоне свободной торговли, касался бы установления переходных периодов по техническому регулированию, который касался бы обмена таможенной информацией, проверки сертификатов соответствия, касался бы неизменности условий санитарного и фитосанитарного контроля и так далее. А нам предложили другой вариант, где единственной обязывающей нормой была обязанность Российской Федерации поддерживать режим нулевого тарифа на границе с Украиной. Больше никаких ни у кого обязательств в предложениях коллег не было. Такой вариант для нас является неприемлемым.
В случае если нет взаимопонимания, какие будут действия с российской стороны?
Алексей Улюкаев: Мы рассчитываем все-таки на продвижение. В ноябре будет очередная, возможно, последняя в этом году, министерская трехсторонняя встреча, где мы эти итоги подведем. Если сохранится вот их подход и наши предложения не будут приняты в юридически обязывающей форме (естественно, с какими-то корректировками, мы открыты к дискуссиям, открыты к корректировкам этого пакета), в этом случае мы вводим режим «наибольшего благоприятствования» в торговле с Украиной. То есть отказываемся от «преференциального режима».
Последнее. На пороге мы находимся очень крупных торговых событий мировой торговли. Создана Транстихоокеанская зона свободной торговли. И, самое главное, на повестке дня Трансатлантическая, включающая США и Евросоюз. Вопрос простой: после этого ВТО все еще имеет смысл? И какой эффект для нас это будет иметь в режимах внешней торговли?
Алексей Улюкаев: Это региональные торговые союзы, региональные зоны свободной торговли. В этом нет ничего нового — они существовали и прежде. Действительно, Транстихоокеанское партнерство предполагает более продвинутую стадию, там речь идет ведь не только об отмене тарифов с переходными периодами, они касаются и режима защиты интеллектуальной собственности, они касаются рынка труда, они касаются экологии. Короче, комплексный механизм. Кстати говоря, все, кто сейчас рассуждает о каком-то механизме, они не имеют в руках документа. Мы не имеем, никто не имеет документа. Это отрывочная информация, поэтому, возможно, мы в чем-то заблуждаемся. Тем не менее в рамках ВТО только что была встреча «двадцатки» министров экономики и торговли, где в первую очередь обсуждался вопрос следующей министерской встречи ВТО, которая состоится в декабре, и том минимальном пакете решений, который должен быть на ней принят. Он касается, в частности, отмены избыточного экспортного субсидирования, проблем обеспечения прозрачности в мировой торговле. Мы рассчитываем, что такой пакет удастся принять.
Если по-простому сказать, вот, допустим, возникнет эта Трансатлантическая, включающая США и ЕС, зона свободной торговли. Это затруднит поступление наших товаров, в том числе сырья, на европейский рынок, поскольку будут созданы преференции для товаров американских, конкурирующих?
Алексей Улюкаев: Это очень конкретный вопрос, который зависит от изучения документов. Конечно же, если страны между собой барьеры обнуляют, это высшая вероятность того, что рынок страны «А» будет заполнен товарами страны «Б», которая входит в эту преференциальную зону. И для поставщиков из третьих стран, кто не входит, такие возможности будут затруднены. Но все-таки торговля Америки и Европы — это на сегодняшний день в малой степени торговля сырьевая. Но нужно конкретно смотреть на содержание соглашения.
