Владимир Мединский: «Мы хобби оплачивать не будем»

«Культурная революция»: от Анатолия Иксанова до Кирилла Разлогова. Смена руководителей в российской культуре. Протесты ученых и культурологов. Антипиратский закон. И как все это связано с деньгами. Обо всем этом в эксклюзивном интервью Business FM министра культуры Владимира Мединского

Министр культуры Владимир Мединский рассказал главному редактору Business FM Илье Копелевичу о болевых точках культурной жизни, без которых не обходится ни одна революция.

— Владимир Ростиславович, после смены руководителей в трех самых известных культурных учреждениях страны в обиход вошел термин «культурная революция». Как произошло, что Анатолий Иксанов продлил контракт, а потом попросился в отставку с поста директора Большого театра?

— Иксанов не просился в отставку официально, но мы с ним много разговаривали и, конечно, он понимал, что ситуация в театре, вокруг театра складывается очень сложная, и в этих условиях ему самому работать тяжело.

Вообще наступает момент, когда физически и психологически тяжело, отработав 13 лет в таком тяжелейшем коллективе, как Большой театр. Это коллектив звезд, а со звездами всегда тяжело. Даже самый твердый профессионал уже начинает испытывать то, что технари называют усталостью металла.

Поэтому мы договорились, что когда у министерства будет 100-процентный кандидат на это место, Анатолий Иксанов уйдет. Собственно, как и произошло. К тому же для нас было важно, чтобы к моменту его ухода получила логическое завершение история с Николаем Цискаридзе. Сейчас достаточно удачный для этого момент, сезон подошел к самому концу.

У Владимира Урина есть возможность, пока еще артисты не разъехались и не ушли в отпуска сотрудники Большого театра, принять дела, затем в течение августа спокойно поработать с документами и во всеоружии войти в новый сезон.

— В прессе связывали это решение еще с одним, вроде бы новым конфликтом — Светлана Захарова не вышла в роли Татьяны в балете «Онегин».

— Откровенно скажу, нет никакой связи ни с конфликтом вокруг Захаровой, ни с конфликтом вокруг Цискаридзе, ни вообще с каким-то конкретным конфликтом. Решение правительства и Министерства культуры никаким образом не принимало во внимание случай со Светланой Захаровой. Скажу откровенно, я об этом случае, как о чем-то из ряда вон выходящем, узнал из СМИ, то есть это не было ни причиной, ни поводом.

У нас задача простая: есть совершенно четкая и понятная политика Министерства культуры на постепенное, осмотрительное, без волюнтаризма обновление управленческого корпуса учреждений культуры, и в целом на обновление и модернизацию наших учреждений. Мы стараемся здесь не делать лишних движений и идти очень осторожно, максимально постараться учесть опыт и знания руководителей, которые много лет руководили учреждениями культуры, не прощаться с людьми так, чтобы они уходили на пенсию или испытывали какое-то чувство обиды, особенно, если эти люди действительно отдали годы работе.

Но всегда нужен новый взгляд, свежий. То, что называется свежей кровью, новые подходы. В конце концов, просто энергия. Приведу вам такой пример, который никогда раньше не приводил. Я все-таки как писатель и публицист свои тексты постоянно правил. Вот я напишу что-то, а потом раз по десять раз его правлю, а потом — глаз замылился, и я уже просто не вижу, что такое хорошо и что такое плохо. Я этот текст просто отдал внешнему редактору и говорю: «Ищи ляпы». Какие-нибудь оговорки или что-то такое очевидное. Вот, глаз у меня... не могу уже читать свой собственный текст. Ну, у каждого человека в работе происходит примерно то же самое, рано или поздно.

В свое время Наполеон говорил: «Знаете, что искусство управлять государством — это не дать чиновнику засидеться на своем месте дольше пяти лет». Культура — особая в этом отношении, но тоже людям не просто, особенно тогда, когда сложный коллектив, и вот такая непростая ситуация, как в Большом театре. Это вполне естественный процесс, и не надо делать из этого ни скандала, ни трагедии.

И Ирина Александровна Антонова, и Анатолий Геннадьевич Иксанов, и Борис Георгиевич Салтыков, если мы с вами говорим о Политехе, им всем предложено продолжить работу, просто в другом качестве, где у них будет меньше рутины, больше возможностей для творчества, больше времени, чтобы поделиться своими знаниями.

— Все-таки еще два слова о Большом театре. В последние месяцы после трагического случая с главным балетмейстером Сергеем Филиным у всех на глазах развивался конфликт между генеральным директором и Николаем Цискаридзе. Отставка руководства Большого театра была сюжетом даже на CNN, и там упоминалось, в том числе, что эта отставка произошла после череды скандалов. Ваше личное отношение к этому конфликту? Например, к тому, что выговоры Цискаридзе выносились за критические интервью, как вы лично к этому относитесь?

— Вы знаете, Цискаридзе — гениальный танцовщик. Я не хотел бы комментировать этот конфликт в личном плане каким-то образом, но отрицать то, что это великая звезда, было бы крайне глупо. Я знаю людей, которые специально 31 декабря каждого года всей семьей ходят по традиции уже многие годы на «Щелкунчик», потому что именно в этот день 31 декабря он всегда танцует там главную партию. Но для нас очень важно было, чтобы новый руководитель пришел в Большой театр в тот момент, когда у него будут развязаны руки, чтобы он не испытывал обязательств ни перед кем из конфликтующих сторон. Принципиальная позиция Министерства культуры — это предоставить директору свободу в решении творческих и художественных задач. Мы не будем навязывать ему никаких решений, он сам волен определять, кто и как будет работать в Большом театре.

«Сейчас не время и не место обсуждать переезд картин из Эрмитажа в Москву и обратно»

— Уход Ирины Антоновой тоже был связан исключительно уже с более чем 50-летним стажем работы на одном месте или все-таки с конфликтом, в котором она участвовала, хотя он был гораздо более мягкий по сравнению с Большим театром, но, тем не менее, эта тема была тоже на виду. Я бы с другой стороны посмотрел на вопрос создания Музея современного искусства в Москве — это две частные коллекции. У нас сейчас в России много коллекционеров, которые думают о том, что произойдет с их коллекциями в будущем. Так вот, коллекционеры Щукин и Морозов завещали коллекцию Москве. Что происходит сейчас? Окончательное решение оказалось не в пользу точки зрения Антоновой и не в сторону завещания, которое было сделано создателями этих коллекций?

— Особых вариантов-то у них не было, потому что все равно потом их коллекции были национализированы, так либо иначе. Но вопрос не в этом. Вопрос в том, что, безусловно, расформирование, раскассирование Музея нового западного искусства в конце 40-х годов было ошибкой. Я уже как-то говорил, что возвращение его в таком прямолинейном виде, восстановление сейчас путем изъятия части коллекций Эрмитажа, причем не понятно, подо что, потому что нет даже здания под этот музей, нет ничего, это является еще большей ошибкой.

Я считаю, что сейчас не время и не место обсуждать воссоздание прямолинейное Музея нового западного искусства, либо переезд картин из Эрмитажа в Москву и обратно. Здесь надо поставить жирную точку, и мы соответствующее предложение направили руководству страны.

Чтобы представить, что из себя представлял этот музей, Министерство культуры сейчас объявило конкурс и будет заказывать создание виртуального Музея нового западного искусства в Интернете. Надеемся, что это будет образцом и лучшим в стране виртуальным музеем, и каждый сможет попасть в эту реальность 1916 года.

Но в целом, скажу откровенно, мне не очень нравилась сама тональность обсуждения во время этого музейного конфликта, потому что это обсуждалось в таком контексте, что один музей должен или не должен, может или не может передавать другим музеям; на что один музей может претендовать, а другой музей должен это оборонять.

Я хотел бы напомнить, что и Эрмитаж, и Пушкинский музей являются государственными бюджетными учреждениями культуры, которые принадлежат государству под названием Российская Федерация, коллекции принадлежат государству, поэтому, где находится та или иная картина, должно определяться не узкособственническим или узкоучрежденческим интересом, а интересом исключительно государства. И если государство сочтет когда-либо целесообразным, так и должно быть.

Тут нет понятия — забрать у одного музея, отдать другому музею. Есть государственный интерес. Поэтому, мне кажется, сейчас делать, безусловно, ничего не нужно, но, поднимая подобные вопросы, надо забыть слова «реституция» и «восстановление исторической справедливости».

Историческая справедливость — вещь вообще очень спорная. И тут у Пиотровского сразу находится тысяча аргументов «против»: вот у Эрмитажа тоже забирали. И мы так далеко с вами пойдем еще, вспомним, как формировалась коллекция Екатерины Великой, куда делась библиотека Ивана Грозного. Надо исходить совершенно из другого: целесообразно это в государственных интересах или нет?

«У нас, если люди хотят верить в то, что черное — это белое, они в это верят»

— Руководители, как мы знаем, поменялись не только Большом театре, Пушкинском музее, Политехническом музее, произошла смена руководства в целом ряде исследовательских институтов Министерства культуры. И эта тема не настолько на виду, но она очень конфликтная. На днях на Марсовом поле проходил митинг работников Зубовского института, Института истории искусств, где поменялось руководство, где коллектив считает, что их в рамках неких новых реформ сольют с Институтом культурологии в Москве, где тоже ушел Кирилл Разлогов, известный человек (директор этого института). В общем, все это проходит крайне не спокойно. И ученые в этих институтах считают, что просто пройдет сокращение, и оно нацелено на то, чтобы здание на Исаакиевской площади перешло в какую-то другую собственность ...

— На Марсовом поле не было митинга по поводу Зубовского института. Был митинг по поводу Российской академии наук. Из присутствовавших там людей процентов пять составляли сотрудники Зубовского института. Это первое. Второе — Зубовский институт никто не собирался сливать ни с кем. Эта мысль возникла в воспаленном воображении бывшего директора, и она, пытаясь сохранить свое кресло, убедила в этом ближайшее окружение. Я об этом говорил всем, но у нас, если люди хотят верить в то, что черное — это белое, они в это верят.

Я же не виноват, что раньше министерству не было дела до институтов. Когда я приехал первый раз в Зубовский, это вызвало шок, потому что в прошлый раз они видели министра Соломина Юрия Мефодьевича в 1992 году, а с тех пор они министра живого не видели никогда, потому что никогда министерство не интересовалось существованием Зубовского института. И они решили, что я хочу отобрать у них здание. Здание у института никто отбирать не будет. Объясняю это точно так же: это тоже бред, это тоже придумал директор. Он теперь дает интервью «Вашингтон пост» о том, что Министерство культуры отбирает какие-то здания Зубовского института. Мне очень любопытно, интересно как-то, вот где Зубовский институт, а где «Вашингтон пост»? Тут надо задуматься соответствующим товарищам об этом.

Коллектив института в большинстве своем абсолютно нормально работает. Он предложил несколько замов новому директору, и мы взяли этих людей на работу. Все сектора работают нормально. Другое дело, что сама по себе работа нуждается в реорганизации. Но мы-то хотим, чтобы люди не дурака валяли за 10 тысяч рублей — вы делаете вид, что платите, а мы делаем вид, что работаем, — а чтобы они имели возможность гордо говорить: «Я работаю в Зубовском институте», а не «у меня там трудовая книжка лежит, я прихожу на полдня в неделю, потому что там нет даже рабочего места».

Мест рабочих в 10 раз меньше, чем сотрудников. Это характерно для всех НИИ, они все, научные сотрудники, где-то там в движении.

«Мы вполне можем загрузить эти институты работой, обеспечив их нормальной, достойной зарплатой»

— При зарплате 10 тысяч рублей это объяснимо…

— Это же идиотизм, понимаете! Пять научно-исследовательских институтов Министерства культуры, сохранившихся с советских времен, каким-то чудом сохранившихся, живут своей жизнью, осваивают 10% бюджета на НИОКР министерства.

90% бюджета заказывалось сторонним частным организациям. Институты даже не пытались их получить, а Министерство не пыталось им эти деньги дать. Сколько им по смете было положено в 90-е годы, в конце 90-х, столько им с коэффициентом на инфляцию и выдавалось. 1300 научных работников со средней зарплатой от 10 до 13 тысяч рублей. Что это за пародия? Они все еще где-то преподают, в каких-то музеях, пишут статьи — несчастные, мотаются.

Мы вполне можем загрузить эти институты работой, обеспечив их нормальной, достойной зарплатой. Не нужно 1300 работников по 10 тысяч. Пусть лучше будет работников меньше, но они будут реально загружены, это будет главное место работы для них, а не вот это вот...

Я, как человек из институтской среды, прекрасно знаю все плюсы и минусы наших НИИ. И когда мне говорят горячие головы в Зубовском институте, я сказал: «Вы знаете, мы хобби оплачивать не будем». Вы там пишете себе в госзадании то, чем вы по жизни занимаетесь. Может быть, это не нужно государству? Вы или докажите, что это очень интересная, важная работа, которая имеет свое начало, имеет свой конец, и тогда вы получаете под это дело государственное финансирование.

Я вам называю тему конкретной научной работы, я не могу понять, что в ней кроется, называется она «Философия зайца», и в течение пяти лет люди под это дело получали финансирование. Каких зайцев они исследовали, какая философия, понять невозможно; и дайте мне под это дело госфинансирование!

Поэтому мы говорим: или у вас есть научный план работы, фундаментальная наука, мы с этим согласны, защитите его в министерстве, получайте под это долгосрочное финансирование. Второй вариант — министерство говорит: «Знаете, помимо этого, пожалуйста, сделайте нам вот это, это и это, подготовьте нам, например, доклад о национальной культурной политике на ближайшие три года».

Меня, например, крайне интересует тема финансирования культуры в других странах, ну, чтобы этим не чиновники занимались, которые завалены бумагами, которые не могут в рутине продохнуть. У нас в министерстве — 300 человек, а научных работников — 1300, так помогите министерству. Составьте аналитический доклад о том, как организуется финансирование культуры в других странах Европы, в США, какую роль играет госфинансирование, какую — частное финансирование? В каких пропорциях? Как работают фонды? Как работают системы спонсорства, меценатства? Проанализируйте законодательство, вы же ученые — давайте! Дайте свои рекомендации, как сделать лучше. Мы за это заплатим, потому что мы не успеваем. Большинство этих институтов говорит: «Хорошо, большое спасибо. Мы взялись за работу». Но находятся те, которые говорят: «Мы работать не хотим и не будем. Мы хотим получать свои 11 тысяч, только вы к нам никогда больше не приезжайте».

Из чего я делаю вывод — они просто ни на что не способны, просто не умеют и не знают. Ничего, кроме как бузить, они не умеют. К сожалению, видимо, придется с такими прощаться, хотя еще раз говорю, даже это мы пытаемся делать максимально осторожно, с людьми разойтись по-хорошему, до тех пор, пока это получается.

«Надо постепенно прививать культуру не скупать за бесценок краденое»

— Теперь от элитарной культуры к массовой. Первого августа вступает в силу антипиратский закон, который, в общем, касается огромного количества людей, которые привыкли смотреть кино (речь в данном случае идет о кино) из Интернета. Закон вызывает огромную критику со стороны интернет-сообщества. В США крупнейшие ресурсы чуть ли не объявляли забастовку, когда подобный закон вводился. Я, тем не менее, приведу пару аргументов, а Вы на них ответите. Аргумент первый — преследование интернет-сайтов бесполезно, потому что сайты можно перерегистрировать, это бесконечное множество, за которым не угонишься. Второе — на самом деле распространение кинофильмов в Интернете через торренты способствует их рекламе, которой нет ни у кого, кроме как у блокбастеров, и, соответственно, только увеличивает их доходы. Вот главные аргументы интернет-сообщества, которое жестко критикует этот закон.

— Эффективно либо не эффективно закрытие конкретных сайтов, покажет время. Я думаю, что не так просто большой массив информации перекачивать на другие ресурсы бесконечно. Тут главное, чтобы Роскомнадзор работал эффективно: вовремя блокировал доступ к сайтам, содержащим пиратский контент, и к тем сайтам, которые ведут на пиратский контент, перенаправляют на него, как торренты. Что касается рекламы, это не так. Пиратские сайты и торренты ведут к тому, что люди не покупают фильмы. Речь не идет о походе в кино или о покупке DVD, я сам покупаю DVD крайне редко, потому что дорого и потом деть его некуда, тут же думаешь, кому их передарить (у меня их штук 500 дома лежит).

— В современном мире это уже лишний носитель.

— А кассет вообще немыслимое количество. Но ведь есть большое количество легальных ресурсов, где можно посмотреть фильмы либо легально бесплатно, либо легально бесплатно с небольшим количеством рекламы, либо за символическую цену — 15-20-30 рублей, в том числе скачать на телевизор за 10-15-20 рублей, не обязательно на компьютер. Эти ресурсы не могут сейчас развиваться, потому что зачем забивать голову, платить 10 рублей, набирая какие-то шифры-коды, когда можно нажать одну кнопку и скачать все то же самое бесплатно примерно в том же качестве? Этот пиратский бизнес, во-первых, убивает легального распространителя продукции от кинотеатра до платного канала, пиратский бизнес — самое главное — убивает автора, потому что автору вообще не выгодно и не интересно ничего не писать, не снимать.

— Наше кинематографическое сообщество как относится к этой мере и чего ждет после того, как этот закон начнет реально действовать?

— Кинематографическое сообщество относится к этому с громадным воодушевлением и с большими надеждами. Мы только боимся, чтобы не захлебнулся Минсвязи в исполнении этого законодательства. Закон прописан достаточно детально и понятно: в течение примерно 72 часов максимально после заявления правообладателя о том, что на таких-то ресурсах находится пиратский контент, или они ведут к получению пиратского контента опосредованно, доступ к этому контенту на территории РФ должен быть Роскомнадзором заблокирован — или к контенту, или к ресурсу, там есть понятие или-или, значит, будем смотреть.

— Пользователям этих торрентов что-либо грозит в юридическом плане или нет?

— Пока нет. Пользователям ничего не грозит на данном этапе, хотя в перспективе на будущее я бы штрафовал и за скачивание. Но это дело завтрашнего дня или даже послезавтрашнего дня. Все-таки надо постепенно прививать культуру не скупать за бесценок краденое.

— Пока что музыкальный контент не попал под действие закона. С чем это связано, будет ли это в дальнейшем?

— Не попал музыкальный контент, не попала литература, не попали программные продукты. Связано только с тем, что мы хотим посмотреть сначала, на кошечках потренироваться, как будет работать.

— Кино — это самый затратный вид авторской собственности.

— Во-первых, самый затратный; во-вторых, это авторская собственность, в которую государство вкачивает 6 млрд ежегодно. И чего ради это делается, если производитель не может отбить эти деньги? Это абсолютно государственный интерес — защитить кино. Так что посмотрим, как это будет работать с кино. А затем, если эта система будет работать, и Минсвязи это все потянет, значит, следующим этапом будем вносить поправки по литературе, музыке и так далее.

— Следующий закон, который тоже касается культуры, это закон о защите чувств верующих. Хорошо известно, что искусство и культура всегда трактовали, в том числе и религиозные сюжеты в самой разной форме. И, как говорят юристы, закон дает возможность почти любому пожаловаться и обратиться в суд. Пожаловаться можно даже на Булгакова, на «Мастера и Маргариту», потому что это интерпретация библейского сюжета, которая, может быть, кого-то и оскорбляет, тем более, если речь идет о произведениях современных, тем более там, где используется жанр карикатуры, сатиры и так далее. Как Министерство культуры будет действовать в подобных ситуациях?

— Мне сложно комментировать, я законопроект не читал, и, по большому счету, мало что об этом знаю. Даже не знаю, в какой стадии рассмотрения он находится.

— Он уже принят, подписан, всё, вступил в силу.

— Надо почитать.

— По практике предыдущей, по закону об экстремизме, возникали жалобы. Учреждения, как раз те самые институты Министерства культуры, привлекались в качестве экспертов. Как вы думаете, сохранится ли эта практика, останется ли у культурного сообщества голос в решении этих вопросов?

— Я не знаю, надо посмотреть, что за закон, как он будет работать. Пока эта проблема перед нами не стоит.

«Бюджет культуры 2013 года по отношению к 2012 году вырос почти на 10%»

— Мы знаем, что финансирование культуры из бюджета в 2013 году по сравнению с 2012 годом стало меньше на 2,5%.

— Нет, бюджет 2013 года по отношению к 2012 году вырос почти на 10% в общей сложности. А в части заработной платы еще больше. Он планировался ниже, но благодаря вниманию президента нам удалось восстановить все бюджетные изъятия, которые планировались в 2012 году.

Дополнительно было выделено 4 млрд рублей на повышение зарплаты работников федеральных учреждений культуры, что в совокупности с определенными мерами по оптимизации и реорганизации этих учреждений, мы надеемся, даст достаточно сильный кумулятивный эффект: повышение зарплаты федеральных работников культуры. К слову скажу, даже те меры и усилия, которые мы предпринимали во второй половине прошлого года, дали практически взрывной эффект. Зарплата работников федеральных учреждений культуры, крупных наших, больших, выросла за 2012 год в общей сложности более чем на 30%. Такого роста не было в обозримом прошлом никогда. Надеемся, что и этот год покажет продолжение этой тенденции.

«До полной окупаемости учреждениям культуры очень далеко»

— Только часть культуры нуждается в стопроцентном бюджетном финансировании, а часть работает на зрителя, на публику и способна зарабатывать. Как бы Вы оценили сейчас способность наших театров или крупнейших оркестров, музыкальных коллективов кормить себя самостоятельно, как это, кстати, в значительной степени происходит в западном мире?

— Законодательство, по которому действуют государственные театры, филармонии, коллективы, оркестры, — идеально. На самом деле государство закрывает значительную долю расходов этих театров, то есть дает деньги на зарплату, не так много, как хотелось бы, но дает, даже в независимости от заполняемости залов, что, наверно, не очень правильно, но такая система работает.

Затем государство дает деньги на содержание здания, коммуналку, текущий ремонт, компенсацию налогов, даже местами аренду, если арендуется помещение дополнительное. Все, что учреждение зарабатывает само, все, что зарабатывает театр, оркестр, музей, остается в распоряжении конкретно этого учреждения. Ничего в бюджет, как когда-то было, не изымается. Таким образом, учреждения, с одной стороны, защищены от банкротства и разорения, с другой стороны, — максимально мотивированы на эффективную внебюджетную деятельность. И у многих из них это получается успешно. Это очень сильно зависит от менеджмента, и от истории.

Понятно, что Большой театр, как мы шутим, что бы ты ни показал в Большом театре, все равно зал всегда будет полон, и, конечно, музею Эрмитаж или музеям Кремля, Петергофа — им проще, с точки зрения привлечения туристов, чем лермонтовским Тарханам или пушкинскому Михайловскому или Соловкам, или Кижам. Поэтому нельзя подходить с одной гребенкой к разным учреждениям культуры, но они все замотивированы, у них есть возможность извлечения внебюджетных доходов, причем они их тратят на свое усмотрение, как считают целесообразным. Обычно порядка половины уходит на зарплату, остальное — на развитие.

— Мы в Москве наблюдаем театральный бум, потому что на многие спектакли билеты просто невозможно купить. И мы знаем, сколько они стоят. Можно ли говорить о том, что хотя бы вот эта отрасль культуры стала самоокупаемой?

— Самоокупаемым пока, к сожалению, ничего не стало. И даже, если мы видим какие-нибудь спектакли театра Евгения Миронова, на которые действительно не достать билеты, «Рассказы Шукшина», например (эти билеты стоят по 5-10 тысяч рублей), или билеты в Большой театр, где есть и дешевые билеты по 100 рублей, есть билеты и по 8 тысяч, это говорит только о колоссальном спросе, и о том, что действительно это произведение, которое очень востребовано. Я был на премьере «Евгения Онегина» в Вахтанговском театре и, уходя, спросил, когда ближайший спектакль, и сколько стоит билет. На что мне сказали, что на ближайшие полгода на этот спектакль билетов уже нет. Это московская публика, которая может себе это позволить. Но до полной окупаемости учреждениям культуры очень далеко. Мы будем постепенно создавать систему, по которой дотируется не непосредственно само учреждение по смете, а по которой мы доплачиваем за билет.

— И это очень важно для не-Москвы, для других городов, где просто нет населения, которое может столько платить.

— Конечно. Если билет на концерт классической музыки условно по себестоимости стоит 500 рублей на Чайковского, то государство, чтобы простимулировать интерес к посещению именно Чайковского, из этих 500 рублей 300 компенсирует. Это очень сложная система, и она не простая в реализации. Мы думаем, как лучше это сделать. Просто тяжело посчитать, очень сложная бухгалтерия.

— Это вопрос будущего?

— Это вопрос достаточно далекого будущего. Но таким образом мы сможем влиять точечно на репертуар и понимать, что вот это, это, это государство дотирует, а вот это оно выбрасывает в рынок.

— Как Rammstein.

— Rammstein в самую далекую часть рынка. А «Евгения Онегина» мы будем дотировать, потому что это то, что должен увидеть в идеале каждый российский гражданин, считающий себя образованным человеком.

— И последнее. Я знаю, что Ваш рабочий график практически 24 часа в сутки в последнее время. Тем не менее, вы ходите в театры, читаете книги, смотрите фильмы. За последний год что бы Вы назвали культурным событием?

— Их очень много.

— Хотя бы три.

— Давайте так. Из драматических: «Евгений Онегин», о котором я вам говорил, в Вахтангова. Всегда интересные постановки во МХАТе Табакова, довольно много, всем списком: от безупречной «Белой гвардии» до крайне спорного «Идеального мужа», но это всегда интересно. Балет я много смотрю по служебной необходимости классических постановок. Ну, наверно, для тех, кто хочет с чего-то начать и первый раз, чтобы было не сильно скучно и захотелось прийти во второй раз, я бы рекомендовал в Большом «Драгоценности». Это такой классический, легкий балет, это не «Хованщина», которая обрушится на вас сразу, для нее надо быть сильно подготовленным. Из кино... Я вообще киноман, смотрю практически все российское кино и точно все, которое выпускалось при поддержке Министерства культуры. Мы в основном отсматриваем фильмы, на которые давались деньги раньше. Из кино, наверно, «Легенда №17» — 100 процентов, «Орда», последний фильм Говорухина.

— Который так холодно был встречен в Сочи, да?

— Я думаю, что там с перепоя, наверно, потому что фильм замечательный.

— Говорят, там почти не пили в этот раз.

— А, может быть, с недопоя, да. Но я хочу сказать совершенно ответственно, это один из лучших фильмов Говорухина. Умное, тонкое и хорошее кино. Называется оно «Лифт на эшафот», или «Уикенд» рабочее название. Всем рекомендую сходить и посмотреть. Детей я вожу на фильмы студии Сельянова на мультики про богатырей, замечательная серия, полезная, смешная. Вот я когда пошел с сыном, он меня затащил на Ironman-3, я там чуть не повесился в зале, потому что вроде как и уйти нельзя, потому что ребенок заплачет, и смотреть это чужебесие просто противно. А когда смотришь какие-нибудь наши «На дальних берегах», царевичи и королевичи — и взрослым весело, и детям интересно. Рекомендую.