Между делом — откровения в Mercedes S 500 4MATIC Long. Часть десятая с Денисом Беловым

За основателем Boutique.ru, главой «Макиавелли Лакшери групп» Денисом Беловым я заехала в шесть вечера. Он выбежал после затянувшихся переговоров, уже опаздывая на телевизионный эфир. Моя передвижная студия Mercedes S 500 выбрала удачный маршрут, мы включили микрофоны и отправились в путь.

— Я верю в Медведева, в его инновации. С другой стороны я понимаю и скептиков, их недоверие Медведеву, сейчас его задача — вывести систему из равновесия, и делает он это в рамках своих возможностей, иначе его просто раздавят. Всегда удивительно, когда человек, находящийся в системе, вдруг, получив власть в руки, начинает действовать вопреки интересам системы. Иногда система это даже не понимает, пока не становится слишком поздно, как в случае с Горбачевым.

— Расскажи про свои ощущения от нашей политической системы, нашей бизнес-системы? Насколько тебе легче, сложнее в этом году? Какие планы на следующий год?

— В политическом плане появилась надежда, которой не было последние уже лет шесть. Я начал верить, что, возможно, какие-то перемены произойдут. В плане экономики мы являемся побочным продуктом экономик мира — сырьевым придатком. И как бы неприятно это не звучало, пока серьезных изменений в этом направлении нет. Россия находится на первом месте в мире по объему коррупции. Хоть «Трансперенси Интернэшнл» и выделили нам «почетное» 154-е место между Таджикистаном и Папуа Новая Гвинея, на самом деле по объему коррупции на душу населения мы находимся на первом месте в мире. Экономический рост и даже просто выживание невозможно в таких условиях.
В правительстве нет ни одного чиновника с международным образованием — это позор! Некоторые «профессионалы» вообще ничего не понимают ни в экономике, ни в политике.
Интересно, что дети некоторых чиновников часто имеют вполне достойное международное образование, делают хороший бизнес, открывают свои инвест-фонды и вообще вызывают симпатию, но на работу в правительство такое идти не хотят.
Когда ты профессионал, умеешь зарабатывать и ценишь свои принципы, работа госорганах унижает твоё достоинство.
Вы вступаете в игру, в которой бессмысленны логические аргументы, где самый главный параметр — верность. Все остальное вторично и не имеет значения. В такой системе человеку-интеллектуалу невозможно находиться, это среда, которая противоречит созиданию. Поэтому я вообще не понимаю, как Медведев собирается делать модернизацию на тех кадрах, которые имеет.

— Но тогда у нас никогда не будет того правительства, о котором ты говоришь.

— Мы вышли из коммунизма в середине 80-х, в правительство попали люди, которые верят в то, что капитализм — более прогрессивная система, чем то, что мы строили. И то, каким образом попадут эти люди в правительство, может идти по какому-то сценарию, который я пока не берусь предсказывать, но это может произойти очень быстро. У нас есть пример Грузии — страны, которая первая на постсоветском пространстве построила экономику и систему, которая максимально близка к тем принципам, в которых работают развитые страны. Заметьте, в российской прессе вы никогда не найдете ничего про экономические достижения или неудачи Грузии — это неспроста, темпы экономического роста там удивительные.

— Ничего она не построила, это показуха.

— Грузия всегда была одной из самых беднейших республик.

— Она всегда была очень богатой.

— Я верю сухой статистике, а эту статистику просто не публикуют, она доступна в Интернете. Объем внешнего долга минимален, они выплатили внешний долг. Есть какие-то действия, по которым можно сразу судить о грамотных решениях правительства. Например, они берут здания в центре города, выставляют на свободный аукцион и продают отельным сетям. Отельные сети в основном купили центральную недвижимость. Оттуда выселяют госорганы, потому что они там не нужны, центральное расположение не дает для них никакого преимущества.
В городе представлены все отельные сети, там даже «Булагри» строится. По динамике роста туризма Грузия занимает одно из самых первых мест в мире. Лишившись своего главного торгового партнера, грузинские виноделы были вынуждены модернизировать производство и развить экспорт в Европу. В страну пришли инвестиции, построены высокотехнологичные винные заводы. Экспорт растет.
У них максимально упрощено все, что связано с лицензированием и созданием нового бизнеса. И для того, чтобы там открыть бизнес, 20 минут требуется. Таможенные ограничения сведены до минимума, все таможенные пошлины сведены до трех-четырех ставок — 0, 10, 12 процентов. Отменены пошлины на все, что связано с развитием промышленности — на машиностроение, станки, то есть то, что нам абсолютно необходимо, там реализовано. России для того, чтобы измениться к лучшему, есть некоторые меры, которым просто даже не требуется серьезных согласований. Например, ограничение — сертификация. Сертификация товаров, продукции и услуг, не всех, а большинства, импортная сертификация — полный бред, все знают, что сертификация просто покупается за деньги. Этот госорган не генерирует добавочную стоимость, никакой продукт, это просто нужно отменить как это сделано в Грузии — из 800 видов деятельности, надлежавших лицензированию, осталось только 150, а если вам за 2 недели не выдали хоть какой то ответ то лицензия считается автоматически выданной. Органы сертификации — это клептократический нарост на российской экономике. Потом — таможенные ограничения, банальное копирование того опыта, который есть в Прибалтике или соседних развитых странах, когда мы подключаемся к международным базам деклараций, когда мы координируем действие с внешними таможнями и получаем реальную стоимость товаров, то мы сможем себе позволить и снизить таможенные пошлины, сделать таможенную очистку очень быстрой и менее коррупционной, потому что там будет просто бессмысленно давать взятку, в то время, как груз в любом случае выпускают быстро.
В Грузии у таможенников такое соцсоревнование: чем быстрее ты выпускаешь груз, тем выше у тебя премиальные.

— У нас такое возможно?

— Некоторые вопросы решаются одним звонком.

Фото: Абрамов Денис/BFM.ru

— У нас так всегда было…

— Я другое имею ввиду. Упрощение некоторых процедур — вообще вопрос одного дня. Достаточно одного звонка первого лица в государстве. Тут авторитетные специалисты сразу скажут: «Не все так просто», и я соглашусь — чем больше ты запутываешь систему, тем сложнее тебе выкручиваться. Везде сидят чьи-то люди. Перекрыть сертификацию, упростить таможенное декларирование — перейти дорогу очень серьезным интересам. Вот и гнобят таможенников, брокеров, импортеров, экспортеров часто бессмысленными ограничениями, административными нарушениями, а некоторые вещи элементарно решаются. Например, кодирование груза — это очень сложный процесс. И даже если у вас есть ошибка в одну или две цифры, которые не влияют на таможенную пошлину, которую получает государство, вам все равно могут помешать выпустить груз. Создаются искусственные препятствия, потому что таможенников вылавливают, когда находят такие несоответствия, и они боятся это делать. Это может быть поводом для того, чтобы убрать начальника поста — ничтожный повод, он не принес никакого ущерба государству. Когда люди на таможне работают в такой атмосфере, то они принимают соответствующие действия. Когда будут убраны эти барьеры, когда вся система таможенных очисток будет упрощена, тогда и грузы будут вылетать быстро, тогда можно будет и сократить штат, тогда можно будет сократить таможенные пошлины и повысить собираемость таможенных платежей.
Вот я недавно был на презентации «Сколково», там очень авторитетными людьми обсуждалось, что нужно сделать, чтобы инновационные проекты в России были привлекательными.
Я задавал вопрос, связанный со снятием барьеров и ограничений, приведением правил в соответствие с международной практикой.
Уровень участников с российской стороны был очень высокий. Это люди, у которых большой бизнес, которые с этими проблемами не сталкиваются вообще. Поэтому, обсуждая проблемы малого и среднего бизнеса, они этих тем не касаются. Они не знают о том, что маленькая компания, которая хочет производить какое-то электронное оборудование, детали для производства сотового телефона, сталкиваются с нерешаемыми проблемами.
Почему получая образцы продукции экспресс-почтой, мы сталкиваемся с идиотскими проблемами при таможенной очистке? Почему нужно сертифицировать вещи, которые произведены авторитетным иностранным производителем? У владельцев крупного бизнеса это не считается проблемой. Некоторые из них говорят, что это не проблема заплатить небольшую взятку и получить эту сертификацию. Но не все, с точки зрения этики, могут заплатить взятку, более того, даже тот, кто хочет дать взятку, не всегда может это сделать, потому что давать взятки сейчас стало очень сложно и опасно. Говорить о том, что для решения любых проблем надо с легкостью предлагать взятку — это бессовестно и цинично. Серьезный инвестор на это не согласен. Бизнес не может нормально развиваться, когда решение зависит не от каких-то объективных факторов, а от субъективных, это как в казино. Поэтому в России почти нет иностранных инвесторов в малый и средний бизнес.

— Почему?

— У инвестора есть огромный выбор от Китая и Индии до Бразилии и Грузии. В России — полная неопределенность, нестабильность и непредсказуемость. Мы недавно помогали одному французу продать товар, который он привез в Россию и хотел открыть сеть магазинов по продаже одежды. После проблем с таможней, мошенничества, наглого обмана и тому подобного он бросил все и зарекся никогда не иметь дело с Россией. Было обидно за Родину. Мы ему помогли, но кулаки сжимались от ненависти к тем, кто делает из нас вставших с колен мировых изгоев.
Результат твоих трудов в России непредсказуем — ты никогда точно не знаешь что будет завтра, кто тебя закроет или рейданет. Инвестор зависит от каких-то очень непредсказуемых факторов, которые не связаны с бизнесом. И неважно, насколько хорошо ты ведешь бизнес, как честно платишь налоги. Поэтому мы имеем в основном крупный бизнес, инвест-фонды, которые вкладываются в крупные проекты, связанные с сырьем, и почти никого — в малом и среднем бизнесе. А малый и средний бизнес составляют костяк ВВП основных стран мира. В России в основном в малый и средний бизнес инвестируем мы сами, а доступ к капиталу у нас тоже ограничен, потому что банки не финансируют бизнес, они финансируют залог. Если вам есть, что заложить, если за прошедшие 15−20 лет вам что-то удалось накопить — а мы знаем, как накапливался начальный капитал в России за последние 20 лет — поэтому если у вас есть что-то, то вы можете это заложить. А если вы хотите построить новый бизнес и денег нет, у вас есть прекрасная идея, то из желающих профинансировать ваш бизнес, вы сразу вычеркиваете банки, потому что банки финансируют залог и венчуров у нас практически нет. Российский инвестор среднего уровня имеет не очень высокий уровень понимания этики построения отношений. Здесь спасением были бы хорошие инвест-фонды международные, которые влили бы деньги в малый бизнес, но они боятся сюда заходить, потому что очень много неопределенности. Те, кто приходят — это компании, которым удается зарабатывать очень приличные деньги. Но большинство инвесторов за границей интересует не столько объем и заработок, сколько желание, чтобы риски, связанные с потерями этих денег. Они очень многих отпугивают. И даже высокий премиум на эту доходность не привлекает иностранных инвесторов в средний и малый бизнес для того, чтобы прийти сюда и проинвестировать.

— У нас же еще проблема — это банки, которые просто такой процент рвут, они его даже не дерут. Как можно строить бизнес, если у тебя нет капитала, но ты хочешь сделать свой маленький бизнес? Мало того, что ты должен придумать, где тебе взять денег, потому что банк дает под такой процент, что это просто не выгодно его брать.

— Банк не дает денег на создание бизнеса. Банк дает деньги только против залога. Часто у бизнесмена нет достаточного залога. Самый лучший способ финансирования нового бизнеса — это инвестиции другого бизнесмена, у которого накоплен капитал или инвест-фонда, или у венчурного инвест-фонда, который финансирует предприятие на начальном уровне. Этих венчурных фондов у нас очень мало. А те, которые есть, жалуются что инвестировать нечего — проектов нет, качество трудовых ресурсов и интеллектуального капитала истощилось. В середине нулевых всем нашим умным и несогласным власть и всякие националисты типа Стариковых и Леонтьевых указали на дверь — «Не нравится — уезжайте». Вот они собрали чемоданчики и уехали. А сейчас мы остались у разбитого корыта.
Наша ментальность — украл-выпил-в тюрьму. Люди просто иногда даже не могут поделить бизнес правильно, потому что они не понимают разницу между заемными деньгами и акционерными, не понимают, как распределять обязанности, должен ли инвестор работать — не должен. Здесь такая каша в головах у людей, что на этой почве возникает очень много конфликтов. Международный опыт к нам идет с трудом, мы не учимся.

Фото: Абрамов Денис/BFM.ru

— Почему?

— Мы хотим. Те люди, которые идут в Стокгольмскую школу экономики, те люди, которые получают МВА — они получают то, что они хотят. Они придумывают идеи, они устраиваются в компанию, что-то у них получается. Есть стандартный путь: идея, инвестор-ангел, венчурный фонд, фонд частных инвестиций, IPO в разных сценариях. Если это не очень быстро растущий, то это семейный бизнес, опять же могут быть инвестиции инвестора-ангела и так далее. Большинство людей просто не знают, как это делать. Когда люди слышат о том, что банку нужно платить проценты, это их возмущает, удивляет, хотя это смешно, потому что банк действительно должен зарабатывать свой процент. Он в одном месте берет, в другое место дает.

— Какой процент должен быть разумным?

— Я не возьму на себя смелость. Я бы фокусировался не на том, какой процент у банков должен быть разумным, а на том, как стимулировать приток денег и конкуренцию между банками. И чтобы деньги, которые приходят в страну, были не короткие, а долгосрочные. Здесь есть специфические детали, и я боюсь, что могу сказать что-то, что я не очень хорошо понимаю.

— Скажи мне, как обыватель.

— Я не люблю говорить, как обыватель, я скажу, что я не знаю, даже если мое мнение эмоционально мне кажется правильным. Я всегда считаю, что антизнание — это ценнее и важнее, чем само знание. Важнее то, что мы не знаем, чем то, что мы знаем. То, что мы знаем, мы уже имеем, то, что не знаем, может похоронить наш бизнес. Поэтому нужно всегда гнаться за тем знанием, которым мы не обладаем. Когда высказываю какую-то точку зрения, я всегда делают оглядку — а вдруг я не разбираюсь в этом вопросе. Я ищу основания, которые мне доказывают, что не разбираюсь, да я не понимаю, поэтому я лучше об этом говорить не буду.

— А в политике?

— И такой же подход у меня был в изучении политики. Я осторожно анализировал происходящие процессы порядка четырех лет назад, веря в то, что есть какие-то высшие геополитические интересы. Но, постепенно разбирая политическую ситуацию, я сделал четкие логические выводы — наша международная политика в прошедшие десять лет была абсолютно бездарной, нет — она была ничтожно бездарной. У России не осталось ни одного союзника. Говорить о том, что все плохие, как это мы пытались делать некоторое время назад, — это ущербная политика в стиле Северной Кореи. Понятно, что если у тебя не осталось друзей, то ты что-то делаешь не так.

— А может нам, как Северной Корее, не нужны друзья?

— Мне очень не нравится, что у нас в прессе обсуждаются темы, которые вообще не требуют обсуждения. К дискуссиям допускаются «авторитетные» лидеры мнений, мнения которых уже в мире, в принципе, никого не интересуют. Их просто не пустят ни один канал, потому что их точка зрения не является проявлением плюрализма, она не считается серьезной. Это такие люди, как Леонтьев, Проханов, Стариков — это не информированная точка зрения. Да, она радикальная. Человека приглашают на «Эхо Москвы». А зачем? Есть Кащенко, там есть различные клиники, там есть люди, у которых очень интересные точки зрения. Самое главное там — вовремя остановить, потому что у людей периодически бывают психические срывы. Можно брать людей оттуда, и они могут рассказывать удивительные истории, вспоминая исторически факты о том, как, например, Аргентина воевала с Японией. Можно даже упоминать имена, и это будет гипнотизировать колоссальное количество людей. И после часа такой пропаганды люди начнут верить, что Япония в 16 веке воевала с Аргентиной. Таких лидеров мнений у нас очень много. Некоторые из них работают на ТВ. Когда ты смотришь, ты не понимаешь, зачем этих людей вообще выпустили на экран.

Фото: Абрамов Денис/BFM.ru

— Кто тебе не симпатичен?

— Точка зрения Леонтьева, Проханова, Старикова и прочих подобных — реальный удар по будущему России, возврат в мракобесие, пропаганда первобытно общинных принципов социального устройства. Ущерб от этих «точек зрения» чудовищен.

— Они же просто болтуны и шоумены.

— Дело в том, что когда какой-то федеральный телевизионный канал приглашает человека в студию, он в некотором смысле несет ответственность за те слова, которые говорят приглашенные. Ни у кого не вызывает вопросов, что пропаганда фашизма или педофилии — это неприемлемо, потому что мы на уровне ДНК это понимаем. Но идеи, которые высказывают эти авторитеты — это не более чем манипулирование сознанием людей. Если вы обладаете хорошей памятью, можете с ловкостью манипулировать датами, вспоминать имена, вы можете рассказывать это в стихотворной форме, тогда любая ложь будет восприниматься, как правда. Потому что мы все мыслим, скорее, эмоционально, у нас нерациональное мышление. Поэтому ложь, сказанную некрасиво, никто не послушает, а у лжи, напетой, как песня, будет очень много сторонников. Именно эти непрофессионалы, некомпетентные, истеричные лидеры мнений доминируют иногда. Когда ты слышишь о том, как нужно делать то или это, ты понимаешь, что это абсолютно не информированная точка зрения. То, что он сейчас говорит, — это не в интересах большинства, это в его личных интересах, потому что у него хорошо поставленный голос, хорошая память, отличное чувство юмора, поэтому ты можешь какую-то точку зрения, руководствуясь просто правила геббельсовской пропаганды. Какая-то цитата его звучала так, что «если вы будете повторять самую ужасную ложь в течение часа, то вам поверят».

— У нас же телевидение — это шоу. И радио — шоу. И большинство людей в духе Леонтьева и Проханова — это персонажи, которые создают шоу. Разве это не так происходит в других странах?

— Дело в том, что это влияет на наши решения, на то, как мы относимся к другим людям, голосуем, на наше отношение к эмигрантам, иностранцам.

— Но ты же не воспринимаешь их серьезно, как это может влиять на наше отношение?

— Когда Леонтьев открыто заявляет, что Россия — это центр мира и всё вращается вокруг России, люди начинают в это верить, успокаиваются и думают, что ничего делать не надо, у нас все здорово. Это дезориентирует людей, потому что люди смотрят это в рамках новостей или каких-то публицистических передач. Лидеры мнений формируют тренд развития общества. Когда это показывают в «Комеди клаб», то это воспринимается как шутка. А когда тебе по телевизору говорят: «Вот эти плохие, вот эти хотят нас захватить» — это вредит.

— Кто заслуживает быть спикером?

— В блогах очень много людей, которые формулируют интересные мысли. В прессе очень много самоцензуры, люди боятся высказывать свою точку зрения, каких-то репрессий, возможно, достаточно напрасно. В какой-то момент, когда почувствуют, что можно, тогда это пойдет лавинообразно. В Интернете как много мусора, так много авторитетных, хороших мнений. Я часто сижу на иностранных сайтах, в основном — это тот круг общения, который есть в соцсетях, но есть сайты, на которых есть авторитетные точки зрения, где можно отделять мусор от реально интеллектуалов, которые понимают, что они говорят. Россия — это поголовный непрофессионализм. С непрофессионализмом мы сталкиваемся везде. В течение этого года, интересуясь коллаборативными системами общения и автоматизации бизнес-процессов, я неожиданно окончательно определился с разницей, которую мы имеем в России по сравнению с внешним миром, развивающимися государствами. Мы категорически вообще не умеем работать в команде. То, что мы называем «работа в команде», не является работой в команде. Это некое подобие работы в команде. Люди — сотрудники практически всех компаний — привыкли работать по вертикали. Все собрания случаются с топ-менеджментом, нет свободно собирающихся групп на уровне среднего звена. Сотрудники привыкли, что кто-то сверху принимает решение. Когда вы начинаете бороться с этим, вы понимаете, что мы не привыкли вообще работать в командах. Это очень сильно отличает нас от иностранцев. Потому что там часто люди собираются на уровне среднего звена, договариваются, каждый сотрудник может участвовать в разных группах между разными отделами. У нас чаще всего это очень четко определено: один отдел этим занимается, другой отдел — другим. Никто не испытывает потребности в том, чтобы делать команды поперек отделов, беря сотрудника из отдела маркетинга, исследований, продаж, и комбинируя такие команды для выполнения каких-то задач. Даже если вы формируете такую команду, то люди сами между собой не встречаются, потому что они не понимают этого принципа работы. Это является одной из проблем, из-за которых мы не можем поднять производительность труда. Мне знаком пример крупной фабрики по производству одежды, сотрудник которой устроился на хорошую зарплату, очень долго не мог привыкнуть после работы в нашей компании к тому, что каждый тянет одеяло на себя. Когда это в малом бизнесе — это мало заметно. Но когда это огромное предприятие, в котором люди работают не как команда, и то, что называется командой, на самом деле ею не является, — в таких условиях невозможно повышать производительность труда.

— Проблема не только в том, что у нас все по вертикали, сложно с принятием командного духа, а еще в том, что у нас нет ответственности. Каждый человек на своем месте не может принимать решения. Он боится. Ты говоришь о спикерах, которые должны что-то говорить и нести в массы истину. А у нас люди в своей работе не могут принимать решения ответственно и за них на сто процентов отвечать.

— Этому негде действительно учиться.

— Это воспитание. Если ты работаешь, если знаешь свою работу, ты отвечаешь за свой участок.

— Есть вещи, которым невозможно воспитать и которые нельзя купить за деньги. Вы берете на работу человека, который знает суть вопроса. Например, технический специалист. Он все правильно говорит о технологиях, о которых он слышал, может быть, не внедрял. Но когда он приступает к работе, он эту работу не делает. Во-первых, он не может организовать свое собственное время, расставить правильно приоритеты. Чаще всего, многие услуги, программное обеспечение нужно покупать за границей или аутсорсить за границей. У нас есть ментальное ограничение — взять трубку и позвонить в Сан-Франциско или в Нью-Йорк и спросить подрядчиков в Нью-Йорке, могут ли они сделать вот это. Очень многим людям сложно. Для нас проще заказать какому-то иностранному субподрядчику выполнение каких-то работ по программингу или по дизайну, чем заказать это у российской компании. Потому что мы можем получить и цену меньше, и гарантированное выполнение сроков, и работу в команде в том виде, в котором ее правильно понимать. Тот опыт, который мы имели и по хостингу, и каким-то другим задачам, был исключительно положительный с иностранными компаниями. Люди, которых мы никогда не видели, которых мы нашли в Интернете и просто по звонку с ними договорились, предоставляют нам более дешевый, более эффективный сервис. Я видел статистику о том, что в вузах Штатов учится порядка 60 тысяч китайских студентов и приблизительно столько же индийских. Русских студентов порядка полутора тысяч. На вопрос, почему у нас не хватает профессионалов, это является ответом. У нас нет профессионалов, потому что мы не учимся. Как раз такие лидеры мнения, о которых мы говорили, долгое время внушали нам то, что у нас самое лучшее образование, самые лучшие самолеты, медицина.

— Это разве не так?

— Да. Но мы все знаем, что медицина у нас ужасная, что с образованием по отдельным дисциплинам мы действительно сильны, но это далеко не те дисциплины, которые нам больше всего нужны сейчас. Сейчас нам больше всего не хватает управленцев, не людей, которые называются управленцами, а реальных управленцев-экономистов. Здесь мы не можем сами научиться, здесь все страны мира, все новые индустриальные страны пошли по пути привлечение иностранных кадров. Несколько лет назад привлечение иностранцев в управление казалось смешным и широко критиковалось. Сейчас мы пришли к этому в «Сколково» и сейчас очень многие компании идут к этому, потому что очень сложно найти профессионалов. Мы вынуждены искать управленцев за границей, потому что мы не можем. Есть люди, которые что-то понимают, но когда все сводится до управления, они не могут управлять. Это люди, которые не могут делать команды, не могут расставлять задачи, не могут расставлять приоритеты, это проблема массовая. Когда мы постоянно себе говорим о том, что мы самые крутые — да, это расслабляет. И надо всегда подвергать сомнению, всегда бросать себе вызов: что тебя держит на плаву, кем ты будешь через десять лет, где тебе получить уникальные знания, какие знания есть у других, которых нет у тебя; почему во всем мире экономика развивается быстро, а у нас не так быстро? Когда говорят, что Россию все обижают, что нас никто не любит, то это, наоборот, настраивает вас против. Это об ответственности лидеров мнений перед тем, что они говорят по телевизору, об ответственности радио и ТВ перед обществом за то, каких людей они приглашают. Когда вы приглашаете человека, у которого заведомо убогое мнение, то если вы думаете, что вы говорите о плюрализме мнений это не плюрализм, это — шоу. У вас получается не новостной канал, а получается шоу «Дом-2», драка политиков: одна партия педофилов, другая — фашистов, третья — еще какая-нибудь. Но политика и ситуация в России это не шоу. От этого зависят жизни миллионов людей. Когда радиостанция или телеканал приглашают человека, мнение которого, с точки зрения глобального экономического развития ничтожно, то это почти преступление.

— Ты сказал про блогеров, но если мы вспомним каких-то других людей, кто тебе симпатичен, кого бы ты захотел послушать?

— Я бы очень хотел послушать Медведева в кулуарных разговорах, послушать, что он реально думает без поправки на чьи-то интересы. Я бы очень хотел, чтобы у меня была такая возможность. Я могу быть в каких-то вопросах согласен или не согласен с Кудриным. Но точка зрения Кудрина против некоторых других авторитетных финансистов была бы очень интересной дискуссией. А точка зрения на экономику Леонтьева меня не интересует и никого не должна интересовать, потому что он ничего не понимает в экономике, но люди его слушают. Таким людям не нужно давать слово. Спорить может авторитетный экономист.

На этом наш разговор прервался, потому как мы достигли цели. Денис Белов ушел на телевизионный эфир, а я ждала его 40 минут в машине. Когда он вернулся, мы продолжили наше интервью по дороге на ужин.

— Как ты себя чувствуешь в этом году? Давай подведем итоги.

— Я еще никогда не чувствовал себя так уверенно, как в этом году. Наш Интернет-магазин Boutique.ru вырос за год на 150 процентов. Мы лидеры рынка. Прочитал много интересных книг в этом году. Любимая книга года — это «Черный лебедь» Нассима Талеба. Этот год подарил нам WikiLeaks, расставил на свои места: кто есть кто в государстве и что есть Россия в мировом масштабе. Наконец, мы сняли розовые очки и хотя бы признались себе в собственных недостатках. Хобби разные, интеллектуальные — геополитика, футурология. Новое хобби в этом году более прикладное — это автоматизация бизнес-процессов, коллаборативные системы общения. Это именно хобби, которое распространяется и на бизнес. Следующий год будет еще более интересным. Но самое главное — в следующем году у меня родится сын. Это уже второй мальчик в семье. Старшему восемь лет. Весь мир вступает в активный период вертикального экономического прогресса. И перемены уже переходят не за годы, а иногда за месяцы и даже недели. Поэтому жизнь становится все более интересной. Возлагаю большие надежды на Медведева. Уверен, что перемены, которые выглядят косметической переделкой системы, повлекут за собой тектонический сдвиг системы по горбачевскому сценарию. Горбачевский сценарий — это когда в партию продвинули человека, которого считали частью системы, а он взял и все изменил.

— Ты думаешь, что у Медведева такая же история?

— Да. Я думаю, что это тонко продуманная персональная стратегия.

— Ты думаешь, что кроме нас с тобой, этого никто не понимает?

— Кто-то понимает, кто-то говорит, что Медведев не Горбачев. Я думаю, что стратегия именно такая. Определенно, у него иные интересы, чем у его окружения. И он, скорее, интеллектуальный и тщеславный политик — что на самом деле самый лучший вариант во главе любого государства. Я предполагаю, что он изменит систему, он уже вывел ее из равновесия, и, по-видимому, точка невозврата пройдена. Плюс — перемены в том, как распространяется информация. В этом году это позволило нам на себя взглянуть, всей России посмотреть на себя другими глазами и увидеть те недостатки, которые мы не могли раньше видеть, потому что у нас не было возможности получать эту информацию. Сейчас благодаря Интернету произошел этот прорыв и произошел он не столько в предыдущие годы, сколько в прошедший год, когда пользование ресурсами информационными стало массовым, произошли природные катаклизмы — пожары — заставили серьезно задуматься о политике. Потому что если мы не занимаемся политикой, то политика начинает нами заниматься.

— Как человек он тебе симпатичен? Его предложение, адресованное Обаме перейти к sms-общению, его обращение к Федеральному Собранию — насколько тебе все это близко?

— Вообще я по природе человек, который всегда ставит под вопрос любой авторитет. Но мне симпатично почти все, что делает Медведев. А то, что не симпатично, делают руками Медведева.
Он очень сильно вошел в противоречие с определенными интересами. Приехать в голодающий поселок, одолжить ручку олигарху, устроить представление — очень просто. Особенно когда ты заранее об этом договорился. А пойти вопреки интересам очень состоятельных лобби — вот это настоящая смелость. И говорить о коррупции в госорганах, то, как он говорит о коррупции, запускать процессы, которые очень болезненны, разрушительны не только для вертикали на нижнем этапе, но они необратимы и как цепная реакция поднимаются вверх, и их невозможно будет остановить. Я не могу пока понять — это сознательное или бессознательное решение Медведева. Когда Горбачев выводил систему из равновесия, он не предполагал, что это закончится тем, чем это закончилось в начале 90-х. И он думал, что они обойдутся какими-то косметическими изменениями. Понимает ли Медведев, что те изменения, которые он делает, они не ограничатся, возможно, теми результатами, которые ожидает окружение вокруг него? Скорее всего, это будут более серьезные перемены. Медведев — единственный человек из тех людей, которые наверху, который очень быстро понял, какие изменения произойдут благодаря Интернету, благодаря тому, как информация будет распространяться. Он очень быстро понял — какое-то количество лет назад — что телевидение перестанет иметь значение, которое оно имеет для удержания власти, сейчас этот момент происходит. И многие только сейчас наверху начинают понимать, что многие процессы, которые происходили раньше, благодаря Интернету невозможно будет скрыть. Была уверенность в контроле над информацией. И эта уверенность была благодаря неинформированности. Люди, которые не пользовались Интернетом, даже электронной почтой, не знающие, что такое социальные сети, что газеты через десять, пятнадцать, двадцать лет умрут, а телевидение в Интернете станет неконтролируемым. Эти люди не могут себе предположить, что тот инструмент, который раньше их защищал, больше их защищать не будет. То есть это полная потеря контроля над информацией. Тот, кто осведомлен, тот предупрежден. Эта неосведомленность могла быть причиной очень серьезного коллапса.

— Какой у тебя любимый журнал?

— Wired. Но это уже устаревшая заявка, потому что я теперь покупаю его на «Айпод». Он есть в цифровой версии, и как только он выходит, я сразу его получаю. Раньше я его получал из Штатов с двухнедельной задержкой. Сейчас я получаю его сразу, и мне не нужно копить ворох бумаг.

— Ты аккуратист?

— Я поставил себе цель выбросить весь хлам из своего офиса до конца года. Никаких бумажек, ничего. В офисе останется только стол «Херманн Мюллер» с креслом, компьютер, телефон, может быть, ароматизаторы, минимум каких-то самых необходимых в данный момент брошюр. Потому что практически все, что нужно для работы, находится в электронном виде. Я запрещаю приносить мне бумажки, а это и не нужно, мне уже давно их никто не приносит. Я сразу от них избавляюсь. Остались какие-то брошюры, какие-то вещи в офисе, которые по каким-то психологическим причинам мне тяжело выбросить. Что-то я пытаюсь с ними ассоциировать, мне кажется, что они мне чем-то пригодятся. На самом деле это хламье только мешает.

— Меня часто спрашивают удивленно: «Как у тебя на это хватает времени? Как вам удается делать столько вещей одновременно?» Во-первых, мне это не всегда удается. Из-за этого я практически всегда опаздываю на встречи — это 5—15 минут, потому что все идет впритык. Но я стараюсь настолько оптимизировать все, что я делаю, что это мне очень помогает выполнять большой объем работы в очень короткое время. Я стараюсь в Москве практически не использовать автотранспорт. Все встречи —- это метро. Даже если предположить, что я по телефону могу решать какие-то вопросы, то я не в состоянии в Москве осуществить больше, чем две встречи в течение дня просто из-за проблем трафика. Проще садиться в метро, ехать в метро. На каждого сотрудника у меня есть папочка, доступная с «Айфона», где любая задача, которая мною была поручена сотруднику, фиксируется.

— А как фиксируется?

— На самом деле, эта система персональная. Она плохо интегрируется с крупными RP-системами. Ее сила в том, что она простая. В два-три клика, просто открыв телефон, я могу завести задачу на любого сотрудника. Я вписываю, что нужно сделать, ставлю «скорректировать детали» и выбираю из списка сотрудника. Я могу назначить сразу дату, причем это делается одним кликом — на завтра, на послезавтра, через неделю. Это очень просто. Не запоминать. Поговорив, дав поручения. Я не записываю в блокнот, я записываю задачу в «Айфоне», в специальный программный продукт. И занесение этой задачи занимает у меня 15—20 секунд максимум. Все это синхронизируется с онлайн-хранилищем, редактируется. Потом, когда я вижу список всех дел, которые там накопились в течение дня, потом утром или вечером предыдущего дня я рассортировываю их по другим дням. Большой объем дел накапливается, который приносится постоянно таким комом, это значит, что это дела не приоритетные, они всегда остаются в конце дня, и когда понимаешь, что, наверно, это не нужно делать, и постоянно их откладываешь. Через какое-то время эти дела оказываются бессмысленными. Я следую принципам управления временем, описанным в бестселлере «Getting Things Done» Дэвида Алена. Второй принцип — это фраза от Уоррена Баффета: «Do first things first, second — not at all» (Делай приоритетные дела в первую очередь, а второстепенные не делай вообще). Это является составляющей ДНК успеха, потому что очень часто мы, имея огромное количество дел, вспоминая, забывая какие-то дела, потом, когда приходит момент, когда мы хотим это дело сделать, мы не можем сфокусироваться. Мы делаем те дела, которые мы по какой-то причине вспомнили в данный момент. Эти дела чаще всего не самые приоритетные. Мы часто забываем очень приоритетные дела. И если вы имеете инструмент, программный продукт на мобильном телефоне, то вы можете все дела фиксировать, даже мелочные дела, которые занимают меньше трех минут времени. Таким образом, вы получаете возможность в любой момент остановиться, посмотреть весь список дел, раскидать быстро эти дела по другим дням, когда их нужно делать, и оставить в этот день только самые приоритетные дела. И вы гарантированно не забудете самые главные вещи. Если в жизни вы делаете всегда только самые приоритетные вещи, то это успех бизнесу. В силу строения мозга большую часть времени наше сознание слегка рассеянно. Мы забываем, теряем информацию, склонны преувеличивать важность каких-то дел перед другими.

— Ты бываешь счастлив без «Айфонов», «Айподов», без необходимых безусловно и облегчающих тебе жизнь предметов? Ты можешь себе представить, что окажешься без них?

В августе я ездил с сыном на 800 километров от Каменной Тунгуски в тайгу, 800 километров на север, и у меня, правда, были с собой «Айпод» и спутниковый телефон, но это ситуация, в которой можно было это смоделировать. Мне нужны время для отвыкания и атмосфера. Например, отключиться можно на Мальдивах, и после недели постоянного даже обращения к Интернету, к «Айфону», постепенно начинаешь отвыкать от этого — достаточно часового контакта в день. Но моя семья определенно очень недовольна. У сына точно такая же проблема, его не оторвать от гаджетов, и нас мама постоянно за это ругает. Я думаю, что моя любовь не столько к гаджету, сколько это зависимость от информации, я постоянно нахожусь в поиске какой-то интересной информации. Это даже не назвать любознательностью, это какое-то любопытство. Я не могу уснуть не потому, что мне не спится, не потому, что я что-то кручу в голове, а потому что я три часа увлеченно читаю интересующие меня сайты. Это может быть посвящено технологиям, это может быть какой-то интересный программный продукт, который изучаю, раскапываю, что-то не имеющее отношение к моему бизнесу, но что-то дико интересное: какое-то интересное упаковочное оборудование, которое, возможно, мне пригодится. В результате этого поиска я периодически наталкиваюсь на какие-то сумасшедшие идеи, они так или иначе где-то реализуются. Увлечение оптимизацией бизнес-процессов сейчас как раз конвертируется в рост производительности труда внутри компании, и внедрение каких-то удобных систем управления персоналом и обмен информации персоналом.

— Ты смотрел фильм про ребят, друзей детства, которые встретились. Один из них дико занятой, успешный парень, у него дети тоже все в гаджетах, но в какой-то момент они все остаются в глуши, без гаджетов, и просто выходят на улицу, начинают играть в футбол. Ты способен бросить все это?

— Я легко временно переключаюсь и на вечеринке, и в гостях. Но когда я сам с собой — я не могу без информации. Я предполагаю, что если я буду отдыхать месяц или полтора, то, наверно, я полностью выключусь. С другой стороны, может быть, наоборот могут какие-то психологические проблемы возникнуть. Это такой невроз муравья — нужно постоянно что-то делать. Для кого-то это может быть стрессом, а для кого-то отсутствие этой динамики может быть стрессом. И здесь нет правильной или неправильной жизненной позиции. Она строго определяется генетическими факторами, комбинацией нейромедиаторов в мозгу и так далее. Кому-то нравится такой темп, кому-то не нравится, а кто-то без него просто не может. Я легко переключаюсь на обычную компанию. У меня огромное количество друзей, мы собираем очень веселые праздники, и поэтому я очень легко переключаюсь на другой режим.

— Надеюсь, что ты не устанешь от своей результативности. А сколько тебе кажется удобным разговаривать в пробках? Насколько это оптимизация затрат спикеров и медиа?

— Это неизбежно. Я в офисе практически не разговариваю по телефону. Я редко отвечаю на мобильный. Я все звонки откладываю или на утреннее время, пока еду в офис, или на вечернее время, пока еду из офиса. И днем это только приоритетные разговоры, которые касаются выполнения работы прямо сейчас. Если что-то касается обсуждения вопросов на другие дни, то это обсуждается только в машине. Это тоже один из элементов оптимизации.

— Мне кажется, тебе надо книжку написать про то, как ты организовал свою рабочую жизнь.

— Скажу по секрету, первый непрофильный бизнес, в который я решил вписаться, он вынужденный. Когда я начал внедрять в компании коллаборативные системы постановки задачи, управления проектами, столкнулся с тем, что практически все системы, которые сейчас существуют на рынке, очень громоздкие, и даже вопрос не в том, что дорогие, а громоздкие и неэффективные. Внедрение в компании может занимать недели, месяцы. Я понял, что используя несколько практически бесплатных продуктов, которыми я пользуюсь для себя лично, я нарисовал структуру нового программного продукта, простого как «Макдональдс», который сделан для оптимизации постановки задач на сотрудников, и ведение проектов таким образом, что тебе ничего не нужно знать про проекты. Ты можешь быть владельцем маленького бизнеса, и тебе просто нужно курировать работу десяти сотрудников и помнить, что ты им поручал, какие даты ты ставил на окончание и начало задачи и стимулировал общение внутри. Не по электронной почте, потому что электронной почте я прогнозирую смерть не в том смысле, что она исчезнет, просто все, что передается по электронной почте и имеет отношение к какому-то проекту, должно вестись в переписке внутри этого проекта и делиться между всеми вовлеченными в проект людьми. Ситуация, когда один отдел в банке отправляет документы в другой отдел, об этом не знает третий отдел, и потом клиент, звоня в третий отдел, получает какой-то отрицательный ответ в то время, как документы где-то в работе, по ним есть какой-то вопрос, это просто чудовищно неправильная ситуация. Ведь информация есть, но она не попадает к адресату, потому что адресат не является членом этой группы. В той коллаборативной системе, которую я создаю, простейшей, в которой нет ничего лишнего, никаких полей со странными названиями, в которых непонятно, что надо писать. Поле «задача» называется «что делать». С ограниченными возможностями настроек, чтобы упростить процесс настройки. Такая система растет из принципа самостоятельной организации времени. И она смотивирована тем, что 99 процентов пользователей, которые сядут за эту систему, не должны начать ненавидеть ее с первой минуты пользования. А именно это происходит при внедрении информационных технологий в компанию, что можно заплатить колоссальные деньги, но самое главное, самая проблема, которую даже за деньги не купить, ее можно только упорством сломать — это изменить корпоративную культуру таким образом, чтобы люди начали использовать эти технологии, потому что они чаще всего не хотят. И очень часто правильно, что не хотят. Потому что то, что им ставят, — это реально уродские монстры, написанные программистами для программистов. А эта система должна быть в первую очередь написана для простых пользователей. Я позавчера сталкивался с некой тикет-системой отработки технических заданий для службы поддержки, в которых я не смог заполнить форму, которую должен заполнять даже не технический специалист, не опытный пользователь, а простой сварщик должен иметь возможность заполнить форму «задача». И ничего удивительного, что сварщик не хочет ничего иметь с этим, потому что она реально уродливая. Поля и информация на ней организованы бессмысленно. И таких систем подавляющее большинство. Практически нет систем, удобных для пользователя.

— Когда появится твоя система? Ты придумал название для нее?

— Она уже в разработке, есть название сайта. Она называется Cloudplan.

— Я надеюсь, что твой проект случится, хоть и непрофильный твой бизнес.

— На самом деле, он профильный, потому что я не могу дальше расти без него, потому что в любом случае я должен делать это внутри компании. Но я его сразу сделаю с поправкой, что это коммерческий продукт. Очень много похожих вещей. Люди, которые в этом разбираются, точно есть. Я исследовал все — от Saleforce до Assembla и Zoho — это прекрасные системы, но они не заточены под массы. И те люди, которые их затачивают, реально самая большая проблема. Найти людей, которые могут их правильно настроить, сложнее всего, их практически нет в России.

— Я бы хотела, чтобы ты утер нос. Создатель Facebook тоже создал сеть для себя и своих друзей.

— Да, это вдохновляет. Но для удачного продукта недостаточно идеи. Очень многие придают слишком много значения идее. Вокруг нас тысячи идей. Они возникают каждый день. Среди них очень много гениальных. Но людей, которые могут и сформулировать идею и довести до конца, ничтожно мало. Ты видишь, что человек загорелся идеей, ты веришь, что это идея очень хорошая, но ты не веришь в этого человека, потому что ты знаешь, что он не доведет ее до конца. В хорошей идее 90 процентов успеха — это ее реализация. Идея сама по себе не стоит почти ничего. Идея, которой Зукерберг сделал Facebook, или то, что Сергей Брин сделал с Google, я не сомневаюсь, постоянно кому-то приходила в голову. Единственный человек, который смог ее реализовать так, как он ее сделал, — это сделал Зукерберг. Я уверен на сто процентов, что был кто-то, у кого была еще более лучшая идея, но об этих людях никто никогда не узнает. Это задача хорошего бизнесмена — найти эти хорошие идеи и помочь им вырасти. Увидеть слабые стороны этого человека и сказать: сиди тихонечко, генерируй идеи. Вот тебе доля в компании, которая заслуживает внимания, только консистентно генерируй эту идею; и вот есть другой человек, который умеет все, кроме генерирования идей, который все делает хорошо и аккуратно, но идею он не умеет генерировать. Есть другой человек, который имеет гениальные идеи по маркетингу, но он просто не знает, что продавать, но он может все продать. И вот еще самый скучный человек, называется «бухгалтер», он обеспечит, чтобы вся бухгалтерия была по стандартам международной отчетности. Таким образом, мы сможем успешно привлечь огромные деньги в компанию, потому что обеспечим ее прозрачность и так далее. Вот как из конструктора «Лего» формируют конечный продукт.